С чего бы начать?..

Вальдемар закурил душистую безникотиновую квазисигарету и откинулся на спинку вращающегося кресла. На экране монитора перед ним с невероятной скоростью мелькали кадры, словно некто в лихорадочной спешке листал страницы толстенной книги. Только вместо слов и фраз в книге этой были изображения. Не картинки, не иллюстрации и не фотографии, а кадры топографической записи-хроники. Персонажи ее менялись, но один из них неизменно фигурировал в кадре. В данном случае это была женщина с пышными русыми волосами и пышной же, так называемой "рубенсовской", фигурой. Из-за большой скорости перемотки женщина на глазах старилась, превращаясь из юной девушки в солидную домохозяйку, а затем - в страдающую одышкой, медлительную старушку...

Вальдемар остановил перемотку, посмотрел в лежащий сбоку от него, на столике-подставке, стандартный бланк заказа и вздохнул. Обычно он полагался в своей работе на интуицию, выработанную в течение почти десятилетней операторской деятельности, и на вдохновение. Но сейчас интуиция молчала, а что касается вдохновения, то никаких идей в голове почему-то не было. Поэтому пришлось закурить - Бог знает, в который раз - и перечитать скупые строчки заказа.

Итак, что мы здесь имеем?

В небольшом уральском городке с необъяснимым названием Мапряльск доживает свои последние дни обычная русская женщина Анна Степановна Кучерова. Ее изношенному за восемьдесят лет непрерывной работы сердцу все труднее гнать кровь по узловатым, во многих местах закупоренным пробками тромбов артериям и венам. Легкие захлебываются от перегрузки судорожным кашлем. Пятую неделю женщина лежит не вставая. Многие болезни научилось побеждать человечество, но одну, самую страшную и неизбежную, преодолеть пока не в силах - старость...

Анна Кучерова прожила долгую жизнь, и перед смертью, которая уже нависла над ней незримым черным облаком, ей хочется увидеть самые яркие моменты, пережитые ею за безвозвратно ушедшие годы. Во всяком случае, в заказе говорится: "Реферативный обзор биографии". Это значит, что Вальдемар должен просмотреть всю жизнь незнакомой ему пожилой женщины и отобрать то "самое-самое", ради чего человек, наверное, вообще живет на свете...

И вот он уже в десятый раз прогоняет по голограф-экрану монитора персональный файл Кучеровой, но не может отыскать это "самое-самое".

Казалось бы - восемьдесят лет!.. Вроде бы есть что вспомнить. Но что может быть интересного в жизни человека - обычного, среднего человека, ни разу не летавшего в космическом корабле, не штурмовавшего в батискафе глубоководного погружения бездны океана, не взбиравшегося на пики "многотысячников", никогда не вступавшего в смертельную схватку с врагами и не боровшегося за познание истины, за высокие идеалы, за свои убеждения, в конце концов?

Вся беда в том, что Анна Степановна прожила свою жизнь так заурядно и серо, что кажется: не было бы ее вообще на белом свете- и никто бы этого - кроме, конечно, самых близких родственников - даже не заметил...

Так думает референт-оператор Отдела Личных Судеб системы "Зеркало" Вальдемар Арбо, и в душе его постепенно растет сожаление по чужой, столь бессмысленно, по его мнению, прожитой жизни.

Однако работа есть работа, и делать ее за тебя никто не станет. Поэтому потушим сигарету и вернемся к тому, что нами уже было выжато, словно сок из полузасохшего лимона, из жизни заказчицы.

Смотрим еще раз в "ускоре".

Рождение. Это надо. Абсолютно никто не помнит своего рождения, как и первых месяцев жизни. Поэтому любому человеку интересно увидеть свое появление на свет. Хотя, как правило, именно этот момент одинаков у всех - в конечном счете, с небольшими вариациями, все сводится к тому, что крошечный, страшноватенький, багрово-синий комочек одухотворенной плоти истошно оповещает о своем приходе в мир измученную родами мать и привычно-деловитых людей в белых халатах...

Что дальше?

Туго перетянутый розовой лентой белоснежный сверток, маленькое, сморщенное личико с мышиными глазками, пузыри из беззубого рта... Это тоже оставим.

"Иди ко мне, моя маленькая! Не бойся!" - и существо в ползунках и распашонке, хитро усмехнувшись, делает свой первый неуверенный шажок... Тоже надо.

Так, а в промежутках между кадрами растущего ребенка мы вставим крупным планом родителей - пусть Анна Степановна посмотрит, какой была в юности ее мать. И отец. Особенно - отец. Отца надо побольше - он умер, когда Анечке было всего шесть лет. Может быть, у нее остались какие-то детские воспоминания, фотографии, но это все - не то по сравнению с голограф-записью, дающей эффект непосредственного присутствия...

Вот отец подбрасывает девочку к самому потолку, и она радостно визжит от восторга и страха... Вот он учит ее азбуке по кубикам... Вот они гуляют в лесу, и пятилетняя девчушка с длинными косичками доверчиво держит за руку невысокого мужчину с ранними залысинами...

А вот смерть и похороны отца - не надо... Это мы уберем. Поменьше отрицательных эмоций старушке.

Что там дальше?

Ага, все как полагается. Первый раз - в первый класс... Первая учительница, первая, самостоятельно прочитанная книжка... Первое сочинение... У этой девочки с большими бантами в косах пока еще все в жизни - первое. Стандартный набор ситуаций. Первая школьная влюбленность... Записочки, встречи на большой перемене и после уроков, слезы в подушку перед сном... Выпускной вечер...

Что еще?

Женский лицей, экзамены... Лекции, доценты, профессора... Подружки, наряды, театры... Традиционный набор обычных житейских эпизодов. Радости и огорчения, надежды и мечты - все это давным-давно осталось позади, за плотным занавесом прошлого.

Итак, имеем мы более-менее качественного материала на двадцать минут непрерывного показа. Маловато будет... Надо добрать еще хотя бы на полчаса. Только откуда взять яркие события? Нет в пресной жизни Анны Степановны ни роковых страстей, ни трагичной любви "до гроба", ни супружеских измен... Все заземлено и постоянно упирается в быт. Кучерова рано вышла замуж - не то, чтобы очень любила своего будущего мужа. Видимо, ей просто как можно скорее хотелось выполнить свое жизненное предназначение. А предназначением этим девушка, наверное, считала спокойную, размеренную и уютную жизнь в семейном кругу. Так ее воспитали. Так она и прожила всю жизнь. Домохозяйкой. Вот это, кстати, совсем уж непонятно! Есть же домашние роботы, кухни, напичканные электроникой, всевозможные службы бытового обеспечения! Так нет же! Вместо того, чтобы писать книги, создавать картины, музыку - да мало ли чем можно еще заняться! - эта женщина предпочитает сидеть дома и делать всю домашнюю работу своими руками! Поистине - загадочная женская душа... Вот и получается, что нечего показать из ее жизни после замужества. Разве что бесконечные стирки, топтание у плиты, мытье полов...

Муж Анны Степановны умер, когда ей было сорок с небольшим... Еще не поздно было изменить свою судьбу. Не захотела... С тех пор так и жила вдовой, воспитывая в одиночку троих детей. Воспитала... Старший сын- врач, живет и работает в Канаде, приезжает навестить мать раз в десять лет. Дочь - учительница, с ней-то и доживает сейчас свои последние дни старушка. Дочь разговаривает с ней так же, как с нерадивыми учениками - строго и почему-то всегда раздраженно. Наверное, ждет не дождется, когда обуза в лице матери спадет с плеч... Младший отпрыск Кучеровой трудится на ниве - в буквальном смысле. Фермер он, и хозяйство у него крепкое, да вот только мать к себе погостить он почему-то не спешит звать - давние обиды какие-то, что ли?

Ну, хорошо, покажем мы ей рождение каждого ее чада, их рост и, так сказать, становление на ноги... Но ведь это, в общем-то, - уже их жизнь?! А самой-то Анне Степановне, ей что остается? Стирка, уборка, магазины, приготовление пищи... Приготовление пищи, магазины, уборка, стирка... И все. Но ведь должно же было быть что-то еще?

Нет этого "что-то", как ни крути хронику жизни Анны Кучеровой.

Творческий кризис налицо. Значит, пора идти обедать.

Столовая была полупуста. Взяв поднос с дежурными блюдами, Вальдемар хотел было сесть где-нибудь у окна, чтобы тщательно обдумать возможные пути выхода из образовавшегося в работе тупика. Как известно, еда в одиночку очень к этому занятию - думать - располагает.

Но у него ничего из этой затеи не вышло, потому что он сразу же был перехвачен и затянут вместе с подносом в компанию приятелей-референтов, которую он как-то вначале и не приметил в углу. Думать над какими бы то ни было проблемами ему сразу стало невозможно.

Например, оператор-референт Исторического отдела Ингвар Дзенга, ковыряясь в салате, увлеченно вещал о том, как он работает над составлением жизнеописания Наполеона для средней школы и какие проблемы ему, Ингвару, постоянно препятствуют. Собственно, судя по его рассказу, все проблемы сводились к одной. Оказывается, французский тиран был, мягко выражаясь, весьма озабочен в сексуальном отношении и мог в любой момент - ну, скажем, во время очень важного совещания со своими маршалами под обстрелом неприятельской артиллерии - почувствовать зуд в крови и тут же ринуться этот зуд удовлетворять. Для чего в обозе держали в постоянной "готовности" несколько маркитанток... Бедному Ингвару приходилось, памятуя о том, что биография императора предназначается школьникам, то и дело вырезать огромные куски, из-за чего во многих событиях появлялись необъяснимые провалы.

"Ну разве это проблема? - прогудел кряжистый Руслан Киреев. - Ты нам лучше вот что скажи: кто все-таки загнулся на острове - Наполеон или его двойник?" - "А ты что, до сих пор не знаешь? - вмешался Вальтер Джалма. - Настоящего-то Наполеона еще до Аустерлица прихлопнули!". Такого поворота сюжета компания не ожидала. Завязалась общая дискуссия на исторические темы. Ингвар же таинственно молчал, а Вальдемар, сам не зная зачем, вдруг вспомнил и обнародовал цитату из Аверченко насчет острова Святой Елены, который мог бы считаться "полуостровом", потому что, как утверждал аверченковский персонаж, Наполеон занимал не весь остров, а только его половину...

И только потом до Вальдемара, наконец, дошло.

- Подождите, ребята, - громко сказал он. - Ведь Наполеон жил в девятнадцатом веке... Это что же получается - мы и туда добрались? Машину времени, что ли, изобрели?

Общий хохот дал ему понять, что он попался на очередной розыгрыш "историков". Начало двадцать первого века было пока пределом действия системы. "И как я сразу не догадался?", с некоторой досадой подумал Вальдемар.

Между тем разговор за столом перешел с исторических личностей на современников.

- Самое скверное в нашей работе, братцы, - сказал Руслан, - это то, что приходится копаться в чужой жизни... Не знаю, как вы на этот счет, а мне в последнее время такое занятие здорово напоминает копание в чужом грязном белье. Некоторые в свое время заявляли - помните, еще до запуска Системы? - что, мол, люди отныне станут более скрытными и... ну я не знаю... более благородными и чистыми, что ли. И в помыслах своих, и в поступках. Как бы не так! Может, вначале еще так оно и было, а теперь... - Он махнул рукой. - Бывает, смотришь на человека со стороны - и ведь знает он, что на него будут смотреть потомки, а все равно гадости всякие творит. Все равно подличает, все равно предает, врет, хитрит... Аж противно становится!

- А ты что хотел? - осведомился Вальтер. - В сущности, мы - те же хирурги. Только не с внутренностями человека, набитыми сам знаешь чем, имеем дело, а с его поступками. Копаемся в них, прикидываем, что отрезать, а что и так сгодится...

- Вот ты, Руслан, говоришь, будто странно, что человек не реагирует на постоянное наблюдение за ним, - вступил в разговор Дзенга. - А по-моему, ничего странного в этом нет. Просто-напросто каждый, за исключением самовлюбленных идиотов, знает, что ничего особенного из себя в историческом масштабе не представляет и что поэтому вряд ли когда-нибудь, кроме него самого да нас, операторов, его жизнь кто-то увидит.

- А потомки? - спросил Вальдемар.

- А что - потомки? - отмахнулся Ингвар. - Когда это еще будет? По закону-то - не раньше, чем через двести лет после смерти данного индивида... А посему, считают люди, какая разница, как жить? Что же касается самого себя, так, может, и будет стыдно перед смертью на свои грехи да "художества" посмотреть, но, во-первых, все равно уже ничего не изменишь, а во-вторых, мы-то с вами постараемся отобрать только самое лучшее, только то, что со знаком "плюс", а минусы оставим для истории... Никто же не будет умирающего человека расстраивать, верно? Если он - не негодяй и не преступник...

- Кстати, - сказал, вертя в руке вилку, Руслан. - Слышали, на вчерашнем заседании Совета опять оппозиция возникла с требованием пересмотреть порядок предъявления обзоров жизни людям? В том числе требовали, чтобы каждому человеку чаще показывали его хронику, а не только перед смертью.

- А смысл какой? - спросил Вальтер.

- Они утверждают, что, дескать, надо давать людям возможность делать критические выводы из прошлого. Чтобы не поздно было ошибки исправить или не допускать их в будущем.

- И какую же периодичность предлагается установить? - осведомился Дзенга. - Раз в десять лет? Или каждый год? Или, может быть, каждый день?

- Ну, если каждый день, тогда вообще это невозможно, - возразил Вальдемар. - Да и потом, каждый сам, что ли, не помнит, как он день прожил? Вот мысленно и производи "разбор полетов", коли есть желание!..

- А может быть, людям хочется на себя со стороны взглянуть, - сказал Руслан. - Ведь Система не зря называется "Зеркало", и придумало его человечество специально для того, чтобы смотреться в него.

- А штат? - спохватился Вальтер. - Это какой же штат операторов должен быть, чтобы каждому человеку ежедневно обзор готовить?!

- То-то и оно, - сказал Киреев. - Именно по этой причине Совет большинством голосов "прокатил" предложение Макахары и его сторонников. И так нас, операторов, знаете, сколько?.. Если каждый день умирают тысячи людей, и если даже наши услуги запрашивает каждый десятый из умирающих, все равно цифра получается - будь здоров!

- Такое впечатление, будто эта оппозиция всего на свете боится, - сказал Вальдемар. - То еще перед запуском Системы - помните, какие полемические бои велись тогда с подключением общественности по поводу целесообразности установки камер, следящих за каждым человеком от самого его рождения до смерти?.. И чем тогда людей не стращали макахаровцы - и стрессами, и неврозами крупномасштабными... Что, мол, если люди, бедные, не вынесут сознания того, что теперь каждый их шаг на виду? А то, что отныне больше не будет темных пятен в истории для будущих поколений землян - это их, видите ли, мало волновало!

- Может быть, в рассуждениях Совета тоже есть определенная слабость, - вдруг задумчиво сказал Ингвар.

- Что ты имеешь в виду? - спросил Руслан.

- Да то, что Совет, наверное, опасается злоупотреблений Системой, если доступ к банку информации сделать массовым.

- Каких еще злоупотреблений? - удивился Вальдемар.

- Ну мало ли? - уклончиво ответил Дзен-га. - В принципе, если подумать хорошенько, вся наша операторская работа - сплошное злоупотребление, разве не так? Подумайте сами: умирает человек... Раньше, по-моему, в романах писали: "Перед глазами умирающего пронеслась вся его жизнь". А теперь, когда стало возможным воплотить эту красивую фразу в действительность, неужели вы, "судьбисты", будете включать в ролик какие-нибудь глупости, которые успел натворить за всю свою жизнь умирающий? Там что-то опустите, там - что-нибудь обрежете, монтаж, комбинированные штучки всякие... Вот и получается, что сам социальный заказ ориентирует вас на то, чтобы из говна конфетку сделать! Где, спрашивается, сермяжная правда жизни? Она что - одним нам, историкам, нужна?

Говорил Ингвар сбивчиво и с искренним беспокойством, и Вальдемар невольно почувствовал себя задетым за живое. Он даже бифштекс жевать перестал.

- Тебе хорошо, Ингвар, - сказал он. - Ты-то все с историей дело имеешь. Где, кого ни возьми - личность, куда ни сунься своим операторским носом - всюду войны, интриги, страсти исторические кипят... А вот как быть, например, мне, если я должен подготовить выжимку из хроники рядового гражданина, который, как говорится, "не был, не участвовал" и так далее? Который прожил свою жизнь, как тот самый чеховский обыватель с зонтиком и в калошах? Что ему показать перед смертью? Какие великие события?.. А не покажешь - рекламаций потом от родственников не оберешься!

- Не согласен с тобой, Вальдемар, - заявил Джалма. - Был такой раньше психолог, Виктор Франкл. Так вот, он считал, что жизнь любого человека - своеобразный урок для человечества. Даже самых закоренелых негодяев и преступников, потому что результат со знаком "минус" - тоже результат, который нужно учесть и стараться не допустить в будущем. По-моему, то же самое относится и к нулевому результату...

- А вы что скажете, ребята? - обратился Арбо к Руслану и Ингвару.

Он ожидал услышать от "историков" какой-нибудь дельный совет, но Киреев только буркнул неизвестно кому: 'Ты это... не того... ты не прав, старичок" и принялся доедать остывшее жаркое, а Дзенга зачем-то стал пересказывать (уже не в первый раз) легендарную среди операторов-референтов историю о том, как один юноша, будучи с детства слепым инвалидом, прикованным к постели, отравился какой-то дрянью, но с таким расчетом, чтобы хотя бы перед смертью "посмотреть" на мир посредством биокристаллов... "Вот это была проблема - так проблема!", закончил свой рассказ Ингвар.

Вальдемар вздохнул. Весь этот застольный треп, как и следовало ожидать, ничего, кроме споров и ерничества, не давал. Проблемы Анны Кучеровой за него все равно никто не решит. Оставалось попробовать использовать Комбинатор. Хотя это электронное устройство было предназначено для устранения технических дефектов записи, поговаривали, будто с его помощью можно выполнить любой монтаж - вплоть до настоящего кинофильма. Принцип его действия был таким же, как и в компьютерной мультипликации, только обрабатывались не рисунки, а голографические снимки...

- Послушайте, парни, а кто-нибудь хоть раз уже пользовался Комбинатором для монтажа? - спросил громко Вальдемар.

Эффект был неожиданным для него. Все "историки" вздрогнули и почему-то огляделись. Вальтер даже поперхнулся печеным кальмаром.

- Т-с-с... - прошипел Ингвар и приложил палец к губам. - Ты что, не знаешь, что недавно одного из наших уволили за эти дела? Целую неделю потом всякие проверки да комиссии всевозможные над душой висели!... А тот парень - Денис его зовут, Денис Крачевский - лишь слегка побаловался с Комбинатором, и коррективы-то были пустяковые: подумаешь, краски поярче сделал, а то изображение блеклым было, да звуковой фон изменил, да парочку сцен облагородил, чтобы Варфоломеевскую ночь можно было смотреть без позывов к рвоте!..

- Опять ты со своими шуточками, - с досадой сказал Вальдемар.

- Если серьезно, то через специальный код теперь Комбинатор надо вызывать, - мрачно сказал Руслан. - Пи-эр-икс в энной степени, где эн - твой личный номер... Контроль!

А Вальтер не к месту процитировал:

- "Неча на зерцало пенять, коли рожа крива"!..

И хихикнул.

Вернувшись в свою "каморку", Вальдемар включил терминал и закурил. Некоторое время он сидел, созерцая пробегающие по экрану кадры, а потом решительно протянул руку к пульту и перемотал запись к тому моменту, когда юная Анна Кучерова - впрочем, тогда еще не Кучерова, а Синицина - гуляет поздним летним вечером в парке со своей первой "настоящей" любовью Виктором Сантосом.

Была ли у них любовь? Если да, то почему ровно через полгода Аня принимает предложение руки и сердца человека, старше ее на целых десять лет? А если нет, то почему потом Кучерова не раз вспоминала Виктора, о чем свидетельствует хроника ее последующей жизни?

Вот что мы сейчас сделаем. Вызовем-ка мы файл этого Сантоса и поглядим, чем он занимался в то время, когда ухаживал за Анной...

Вальдемар проделал нужные операции и впился взглядом в экран.

Через полчаса он врезал кулаком по краю пульта и воскликнул:

- Вот сукин сын!..

Виктор Сантос, этот внешне симпатичный и благородный молодой человек, действовал, что называется, "на два фронта". Ухаживая за Аней, он одновременно встречался с Викторией Ламдей - певицей из кафе "Якорь". В конце концов, тут не было ничего плохого, если бы не одно обстоятельство. Этот шустрый и хитрый субъект сознательно обманывал обеих девушек. Так, поклявшись накануне в "вечной любви" одной, он мог на следующий день, глядя в глаза другой, страстно уверять, что якобы дороже ее у него нет никого на свете... Зачем это было ему нужно - Вальдемару не хотелось разбираться, уж слишком противен был Сантос, но одно юноша уяснил: никого Виктор на самом деле не любил...

Что же стало с донжуаном после замужества Ани?

Вальдемар прокрутил хронику в скоростном режиме вперед. Ага, вот... Двурушник нисколько не переживал по поводу потери той, которой еще неделю назад нашептывал, обняв за талию: "Я без тебя не могу жить, единственная моя!"... Он перешел к активным наступательным действиям в отношении певицы, добился интимности, а потом, как и можно было ожидать, бросил ее, хотя уже намечался ребенок, и удрал странствовать по свету, не забывая при каждом удобном случае пополнять список амурных побед разбитыми женскими сердцами... Бывают же такие хлыщи! Виктория пыталась покончить с собой, но ее спасли, и после выкидыша она никогда больше не смогла иметь детей...

Таким образом, еще одна возможная сюжетная линия для "ролика" Кучеровой отпадала - не показывать же несчастной старушке, что ее "первая любовь" в действительности - негодяй без совести и чести!

В принципе, можно было бы, в духе ингваровской проповеди, оставить все, как есть. Вернее, как было... Если бы не одно "но".

В ходе работы Вальдемару волей-неволей приходилось прослеживать судьбы людей, оценивать их поступки и характеры. Поэтому он не мог равнодушно относиться к своим клиентам. Он относился к ним, как человек обычно относится к окружающим, к своим знакомым и приятелям. Иногда он презирал их, иногда завидовал, порой ненавидел, а в некоторых случаях навсегда привязывался к ним.

Хотя Кучерова прожила незаметную, скромную жизнь, все-таки она чем-то нравилась Вальдемару. Наверное, спокойным, мягким характером, скромностью, трудолюбием. И оператор Арбо хотел во что бы то ни стало сделать ей приятное. Хотя бы напоследок в ее жизни...

Поэтому он, не колеблясь, сделал то, что, по его мнению, обязан был сделать.

Вальдемар набрал код вызова Комбинатора, и работа у него закипела.

Время будто бы остановилось, но на самом деле час летел за часом подобно секундам.

Опомнился Вальдемар только перед концом смены. Руки и спина его болели до судорог, во рту саднило от горечи бесчисленных квазисигарет, глаза слезились так, словно он долго смотрел на яркий свет.

Но зато он теперь был доволен. Он поработал не хуже Господа Бога в дни сотворения мира, только в отличие от плодов труда Всевышнего, то, что сотворил оператор Вальдемар Арбо, никогда не существовало и не будет существовать...

Будто умелый ретушер, он прошелся по всей хронике Кучеровой Комбинатором, делая ярче краски, придавая выразительность житейским эпизодам. Но этим не ограничился. Он наполнил жизнь Анны Степановны страстями и бурными переживаниями. Он заставил подлеца Сантоса мучиться от бесконечной, искренней любви к Ане. Он показал, как любят Анну Степановну ее дети и внуки, как завидуют ей ровесницы-соседки, как... Словом, в часовом "ролике" Вальдемар умудрился так отрежиссировать жизнь Кучеровой, что она могла теперь умереть со спокойной душой, считая, что не зря жила на белом свете...

Теперь осталось только ждать. К сожалению, неизбежно настанет такой день, который должен будет стать последним в жизни старушки, и тогда врачи вызовут Вальдемара, как давным-давно к умирающему вызывали священника, и тогда оператор Арбо покажет несчастной, как она жила. Вернее, как можно было бы жить...

Прошло несколько дней, но докладывать начальству о выполнении заказа Кучеровой Вальдемар не спешил. Это всегда успеется. А пока можно поработать и для себя.

К этой работе "на себя" Вальдемар относился с особым прилежанием. Он занимался ею уже почти полгода, но теперь надо было спешить, чтобы успеть завершить "ролик" к тому знаменательному событию, которому он и был, собственно, посвящен.

Речь шла о хронике жизни отца Вальдемара, профессора Жана Арбо. В этом году ему исполняется шестьдесят лет, и Вальдемар собирался подготовить к юбилею отца сюрприз. Конечно, подобная идея шла вразрез с правилами Системы: ни одному из сотрудников не разрешалось давать на просмотр какие бы то ни было материалы, имеющие давность менее двухсот лет, кроме, разумеется, заказов на рефераты. Но, как говорится, на то и законы, чтобы нарушать их... Вальдемар считал, что уж он-то имеет право хотя бы раз не посчитаться с запретом - ведь сколько сил и времени отдано им "Зеркалу" за десять лет операторства! Сколько бессонных ночей проведено на этой работе, сколько сигарет выкурено, сколько зрения и нервов потеряно!

Несколько месяцев у Вальдемара ушло на то, чтобы просмотреть те шестьдесят лет, которые прожил отец. Порой он настолько увлекался, что забывал переключиться на режим скоростного просмотра, и с замиранием сердца вглядывался в экран. Дело осложнялось тем, что приходилось скрывать эту работу от других операторов (Вальдемар не хотел никого посвящать в то, чем он занимается, чтобы не было лишних разговоров). Несколько раз его чуть не "застукал" за сим незаконным занятием сам начальник отдела, но постепенно Вальдемар выработал целую систему конспирации, и застать врасплох его теперь было непросто...

Отца Вальдемар очень любил. Впрочем, эта тривиальная фраза плохо передает содержание его чувства. Наверное, лучше сказать так: Вальдемар обожал своего отца. За что? Это вообще нелепый вопрос, потому что любят не за что-нибудь, а просто так - ведь любовь, даже сына к отцу, не допускает расчетливости. Хотя, может быть, если бы пришлось разбираться в причинах этого странного человеческого чувства, наверняка бы нашлась масса объяснений... Например, тот факт, что Жан Арбо всегда уделял сыну много внимания, причем не баловал его, но и не был с ним излишне строг. Отношения отца с сыном складывались так, что им всегда было интересно друг с другом. Кто знает, возможно, это и обусловило взаимную привязанность? Но не будем углубляться в дебри психоанализа, удовлетворимся фактом сыновней любви к отцу и вернемся к Вальдемару и его творчеству.

Это было именно творчество.

Отец часто рассказывал Вальдемару о своей жизни. Поэтому Арбо-младший с особым интересом просматривал эпизоды, о которых тот ему рассказывал в детстве.

Недостатком жизненного опыта и отсутствием ярких впечатлений Жан Арбо не страдал. Он рано потерял родителей (может быть, именно этим объясняется его привязанность к сыну?) и с пятнадцати лет беспризорничал, бродяжничая по всей Земле. В шестнадцать лет он тайком пробрался в трюм космического корабля, который должен был доставить геологическую экспедицию на Альдебаран-3, отработал в тяжелейших условиях наравне со взрослыми три года, причем дважды за этот срок был на волосок от гибели, и уже в двадцать лет был Героем Земли и студентом Всемирного Геологического Института. Потом отец занялся научно-исследовательской работой, перемежаемой командировками в различные уголки Вселенной, а теперь, в канун своего шестидесятилетия, преподавал в Академии Всех Наук. С Земли его, по возрасту и здоровью, уже не выпускали, но время от времени почтенный профессор исчезал из поля зрения научно-цивилизованного мира и обнаруживался то на склоне какого-нибудь вулкана, куда ему вздумалось сводить на экскурсию своих "разбойников-студентов", то на свежих развалинах селения, разрушенного землетрясением шесть баллов по шкале Рихтера, то еще в каком-нибудь экзотическом месте... Вальдемар всегда поругивал отца за подобные вояжи, но в душе неизменно восхищался им.

Изучая хронику жизни своего отца, Вальдемар вскоре обнаружил удивительную вещь. То, о чем ему рассказывал отец, в жизни порой выглядело по-другому. Не так интересно и не так захватывающе. А некоторые факты и эпизоды вообще не соответствовали этим рассказам.

Так, оказывается, не было никакой погони летающего крабозавра за отцом на Антаресе-13, и не пробирался отец "зайцем" на готовый к отлету звездолет с геологами - просто беспризорного мальчишку давно приметил руководитель экспедиции доктор Звягин и оформил его разнорабочим, чтобы дать Жану шанс найти свое место в жизни, спасти его от голода и неприятностей с полицией...

Да и в личной жизни профессора Арбо было все не так гладко, как представлялось. Например, брак с матерью Вальдемара был не первым в его жизни. Первая жена его развелась с ним, потому что Жан Арбо изменял ей. Доктор наук в возрасте Христа пользовался не только ученым и преподавательским авторитетом среди студенток геофака... Правда, после женитьбы на Георгине Черновой - матери Вальдемара - интерес к другим женщинам у отца не выходил за положенные рамки, и все же, и все же...

Одним словом, не ангелом был Арбо-старший, отнюдь не ангелом. Но осуждать отца за какие бы то ни было грехи Вальдемар не собирался. Он просто не имел на это права. Практика работы в Системе научила его быть более снисходительным к людям. В конце концов, если копнуть поглубже жизнь каждого человека, то всегда можно найти в ней и проступки, и заблуждения...

Проблема заключалась в другом: каким сделать подарочный ролик для отца? Что выбрать и как это выбранное подать?

На решение этих вопросов у Вальдемара ушло два месяца. Не так-то много, если учесть, что его постоянно отвлекали. То вдруг появлялись какие-то архисрочные заказы, то начальник чуть ли не каждую минуту заходил к Вальдемару, то еще что-нибудь... В результате часто приходилось договариваться со сменщиком и оставаться работать во вторую смену, пропуская обеды, ужины и завтраки, урезая время на сон... Вальдемар спал с лица, глаза его ввалились, голова гудела от постоянного недосыпания. Но зато он был по-настоящему счастлив, потому что успел закончить работу над хроникой отца как раз к юбилею.

Коттедж в пятидесяти километрах от Ивуара, где проживал профессор Арбо, был полон гостей. Кого здесь только не было!.. Почтенные мужчины во фраках, дамы в вечерних туалетах и легкомысленная, шумная молодежь, какие-то бородатые личности в свалявшихся свитерах и потрепанных джинсах и звездолетчики в своих ослепительно-золотых мундирах...

Все было как полагается. Музыка, тосты, поздравления хором и вразнобой, и подарки, подарки - со всех сторон...

Вальдемар не спешил преподнести отцу коробочку с биокристаллами. Только после того, как гости разошлись и в коттедже проворно засновали киберы-уборщики, он затащил отца в кабинет и торжественно протянул ему свой подарок.

- Что это? - не понял Арбо-старший.

- Это тебе от меня, - загадочно улыбаясь, сказал Вальдемар. - Так сказать, от младшего поколения - старшему!.. Посмотришь потом на досуге, хорошо? Инструкция внутри, надеюсь, сам разберешься, как действует эта штуковина...

- А все-таки, что там? - настаивал отец.

- Твоя жизнь, папа, - волнуясь, сказал Вальдемар.

Отец торопливо распаковал биокристаллы и замер.

- Но ведь это... это... - начал было он, но от нахлынувших чувств потерял дар речи и дрожащими руками крепко обнял сына. - Спасибо, Валя!.. Только как тебе удалось?..

- Не беспокойся, - заверил Вальдемар. - Об этом никто не знает. Да, кстати... Сам понимаешь, что об этом лучше никому не рассказывать. Даже, наверное, маме...

- О чем речь? - заговорщицки подмигнул Жан Арбо. - Клянусь своим зубом мудрости!

Они рассмеялись, потому что это была их традиционная клятва держать в секрете то, что должно быть известно только им двоим.

- Ладно, - сказал отец. - Старшее поколение приглашает младшее пропустить еще по коктейлю на брудершафт. За юбилей, стало быть...

Мать вызвала Вальдемара вечером следующего дня. По персональному коду видеосвязи, а не по радиотелефону, как обычно.

- Валя, срочно приезжай, - сказала она странным голосом. - Отцу совсем плохо...

И заплакала.

У Вальдемара что-то лопнуло внутри. Некоторое время он еще что-то кричал - наверное, спрашивал что-нибудь... Он и не заметил, что мать уже отключилась.

Через полчаса Вальдемар был в коттедже отца. Для этого ему пришлось сорвать на флаере ограничитель скорости, неоднократно нарушить в полете правила движения, чудом не врезаться на сверхзвуковой скорости в рейсовый лайнер, а при посадке - поцарапать бок флаера о теплицу с помидорами, не вписавшись из-за скорости в посадочную площадку.

Отец лежал на диване в своем кабинете. Возле него суетились мед-киберы во главе с человеком в белом халате "скорой помощи", пахло лекарствами и почему-то машинным маслом. Мать, стиснув до синевы руки, сидела у изголовья дивана. Видно было, что она мешает киберам, но ее, как ни странно, никто не просил отодвинуться.

Вальдемар растолкал бесцеремонно киберов и склонился над отцом.

Лицо у Арбо-старшего было такого же цвета, как стиснутые руки матери. Он с трудом дышал и, видимо, не мог пошевельнуться, но был в полном сознании.

- Сынок, - сказал он слабым голосом. - Как хорошо, что ты... здесь!

- Что с тобой, па? - спросил, не слыша своего голоса, Вальдемар.

- Инфаркт миокарда, - сказали сзади бесстрастным голосом. - Третий по счету. Давление продолжает падать...

- Что же вы стоите?! - бешено взревел Вальдемар, хотя суета у ложа отца продолжалась.

- Послушайте, молодой человек, - начал было человек в белом халате, но отец не дал ему договорить.

- Валя, скажи им... чтобы оставили нас с тобой... вдвоем, - с трудом проговорил он. - Это важно...

- Вы нуждаетесь в немедленной госпитализации, - подскочил откуда-то сбоку кибер.

- Папа, - с отчаянием сказал Вальдемар. - Может быть, не надо? Все будет хорошо, только послушайся их, пап! А?

- Нет, - сказал отец. - Мне... тебе... пару слов... обязательно...

Мать беззвучно рыдала, не в силах вымолвить ни слова.

- Ладно,-сказал Вальдемар и слепо огляделся. - Оставьте нас... На две минуты, не больше. Я обещаю...

- Но... - начал врач.

- Скорее! - прорычал Вальдемар, а в голове его прыгало: "Что я делаю?.. Если что - никогда себе не прощу!..".

Он думал, что труднее всех будет уговорить мать, но она сразу встала и, держась неестественно прямо, первой вышла из комнаты.

Когда они остались вдвоем, отец вдруг попытался сесть. Каким-то образом ему стало лучше. Вальдемар запротестовал, и в конце концов они сошлись на том, чтобы, подняв повыше подушку, придать отцу полусидячее положение.

- Я посмотрел свою хронику, Валя, - собрав силы, сказал отец. - Еще раз спасибо тебе за все, только... Только так нельзя было!.. Зачем ты превратил мою жизнь в какой-то художественный фильм? Я-то думал, это действительно моя жизнь, а оказалось... Это все - не мое, пойми, сынок!.. Ведь не так же все было, совсем не так!

Вальдемар растерялся.

- Что ты, па? - забормотал он. - Я ведь хотел как лучше... Зачем тебе- как было?.. И потом - ты же сам мне рассказывал все именно так, как я сделал... Значит, ты хотел, чтобы было так?!

- Эх, сынок, - вздохнул отец. - Да мало ли что рассказывают и что хотят люди! Жизнь-то уже прожита, и ее не изменить, не переписать начисто... Ты пойми, ведь весь ваш труд направлен именно на то, чтобы сохранить истину. Чтобы дать людям возможность посмотреть на себя со стороны и увидеть себя такими, как есть. Ваша Система - это же огромное зеркало для всего человечества, Валя, а зеркало не должно быть кривым, даже если оно и облагораживает, делает лучше отображение!

- Не согласен с тобой, па, - сказал Вальдемар. "Что я делаю? К чему весь этот спор- сейчас?", мелькнула у него мысль и исчезла. - А как же искусство? Для чего оно потребовалось человечеству, как не для того, чтобы попытаться изменить действительность? Как еще можно изменить окружающий мир, если он тебя не удовлетворяет, как? Скажи!.. Вот ты говоришь - истина... Да, согласен с тобой, она нужна людям. Но в официальном, что ли, историческом плане! А мы-то имеем дело с конкретными, живыми людьми, которые... которым перед концом своим, может быть, важно удостовериться, что прожили жизнь так, как надо!..

- А как надо жить?- тут же осведомился отец. - Как? Получается, что чья-то жизнь - настоящая, а чья-то - нет? Так, по-твоему?

Эти вопросы поставили Вальдемара в тупик, и он тут же вспомнил, в каком состоянии находится Арбо-старший.

- Ну ладно, па, - примирительно сказал он. - Давай не будем больше спорить, хорошо?.. Извини, если у меня что-то получилось не так с этой затеей. Наверное, я все-таки был не прав, но откуда я знал?..

- Нет, погоди, - упрямо сказал отец и закашлялся. - Я хотел, чтобы ты понял, сынок, и учел на будущее...

Внезапная мысль оглушила Вальдемара.

- Постой, пап... Ты что же - из-за этого ролика так разволновался?.. Это как же получается? Выходит, я виноват, что ты?..

Отцу, видимо, опять стало плохо.

- Нет, Валя, - просипел он, борясь с подступающей к горлу одышкой. - Ты ни в чем... слышишь? Ни в чем?.. Не в тебе дело... Мне просто... страшно стало, сынок... Страшно за... Систему! И за людей... За вас, прежде всего... В сейфе... хроника... потом возьми...

Он еще что-то говорил, но слова его все чаще прерывались страшным хрипом. В дверь кабинета просунулась чья-то голова и что-то не то сказала, не то спросила, но Вальдемар ничего уже не видел и не слышал вокруг себя. Словно это он умирал сейчас, а не отец...

- Папа, - сказал он с отчаянием и страхом, неотрывно глядя на белое лицо перед собой, которое на глазах становилось неузнаваемо чужим. - Папа, прости меня!.. Слышишь?!..

А через три дня поступил экстренный вызов мапряльского заказа. За это время Вальдемар успел полностью переделать хронику Кучеровой. Он убрал все свои прежние коррективы, и теперь ролик отражал жизнь Анны Степановны прямо и правдиво. Как чисто вымытое зеркало...

Соболезнуя личной трагедии Вальдемара, руководство Отдела Личных Судеб намеревалось отправить в Мапряльск другого оператора, но Арбо настоял, чтобы командировали именно его.

Старушка скончалась от сердечной недостаточности, не досмотрев до конца хронику своей жизни... Перед самой смертью она открыла выцветшие от старости глаза и отчетливо прошептала:

- Зачем вы так жестоко со мной обошлись, молодой человек?.. Ведь я прекрасно помню, что все было у меня по-другому!..