ВРАГИ  ПО  РАЗУМУ

 

Роман

 

 

ПРОЛОГ-1

 

 

— Встать! Смирно! Равнение — на середину!.. Господин полковник, курсанты потока номер пять-джей в количестве ста двадцати трех человек к лек­ции готовы!

— Вольно! Садитесь, негодяи, лентяи и оболту­сы!.. Сегодня я вам должен прочитать одну из основ­ных лекций курса вашей подготовки, но с учетом того, что это — последнее ваше теоретическое заня­тие в училище, мне хотелось бы провести его в не­сколько иной форме. Давайте-ка просто побеседуем и совместными усилиями вспомним... кхм... те об­стоятельства, в силу которых вы вместо того, чтобы стать физиками, химиками, космобиологами и про­чими гражданскими... кхм...

— Сволочами!..

— ...специалистами, по зову сердца поступили в наше училище, пополнив ряды нашего доблестного Звездного Корпуса и покинув лоно своих семей...

— Насчет лона — это он правильно сказал, только при чем здесь семьи?..

— Курсант Галанин, придержите свои идиотские шуточки для девиц из публичного дома!.. В целом, господа курсанты, хотя оценок сегодня я не буду ставить, попрошу отнестись к нашему собеседова­нию с большей серьезностью, чем вон тот молодой человек у окна, который не нашел более подходящего времени для сна. Разбудите-ка его... Старший по­тока, доложите об этой возмутительной выходке на­чальнику курса. Итак, можно начинать? Впрочем, подождем, когда курсанты Мальян и Берколайно прекратят резаться в «космический бой»... Да-да, я вам говорю, мерзавцы, и не надейтесь, будто вам удастся обвести старого полковника вокруг пальца! Кхм... Вот что, давайте прежде всего вспомним исто­рию. Как вам известно, создание нашего славного Звездного Корпуса было обусловлено появлением на ближних подступах к Солнечной системе некоего аг­рессивного и таинственного космического тела, по­лучившего впоследствии наименование «Шар При­шельцев» или просто «Шар»... А кто это там стоит в дверях, точно на кресте распятый? А, это же наш курсант Полилов!.. В чем дело, свинтус вы этакий? Почему опаздываете на занятие?

— Виноват, господин полковник, но дело в том, что по моим часам...

— Настоятельно советую вам, господин Полилов: выкиньте свои часы, чтобы они не мешали вашей службе!.. Нет, прямо сейчас выкидывать часы не надо, у вас еще будет для этого время в перерыве... Кстати, прежде чем рухнуть на свое место, ответьте-ка нам на один пустяковый вопрос. Когда был впер­вые обнаружен так называемый «Шар Пришельцев»?

— В первой половине нашего века, господин полковник!

— А точнее?

— В две тысячи сто... восемнадцатом? Или двад­цатом? В общем, около тридцати лет назад, госпо­дин полковник!

— Садитесь, обормот Полилов. Кто может на­звать точную дату?

— Тому — три наряда вне очереди!

— Пожалуйста, Карновски!

— Ночь с тридцатого на тридцать первое апреля две тысячи сто пятнадцатого года была темной и жаркой. В двадцать три часа двенадцать минут пять­десят пять секунд по Гринвичу астроном-наблюда­тель Джек Коммонс, дежуривший по обсерватории «Алонто» в штате Аризона, решил, что у него нача­лись галлюцинации вследствие неумеренного по­требления спиртного во время ночных дежурств: в Солнечной системе появилась десятая планета!.. Тем не менее даже срочные меры по отрезвлению, пред­принятые Коммонсом, как-то: вдыхание в лошади­ных дозах нашатырного спирта, умывание ледяной водой и два пальца в рот над унитазом — не положи­ли конец этому гнусному издевательству над разу­мом несчастного астронома. Мощнейший радиоте­лескоп, предназначенный для наблюдения за соседней галактикой, упорно показывал, что за ор­битой Плутона в космическом пространстве висит объект в форме идеального шара с габаритными раз­мерами около двух с половиной километров в по­перечнике. Поскольку было абсолютно не понятно, откуда этот объект взялся и каким образом он спосо­бен именно висеть, а не болтаться по какой-нибудь орбите под влиянием притяжения Солнца, то Ком­монс не нашел ничего лучшего, кроме как с воплем «пришельцы, пришельцы!» нечаянно выпасть из ил­люминатора наблюдательной кабины, расположен­ной на высоте восемь тысяч сто пятьдесят метров над уровнем моря...

— Прекрасно, Карновски!.. С прискорбием отме­чаю, что из вас вышел бы неплохой фельетонист или цирковой клоун. Но не милитар нашего героическо­го Звездного Корпуса. Садитесь — пока... Тише, гос­пода курсанты, давайте не будем устраивать профа­нацию из столь важного для нас занятия! В целом шут Карновски достаточно верно изложил факт об­наружения «Шара» за исключением... кхм... кое-каких деталей. Но что же было дальше?.. Курсант Светов, судя по той сосредоточенности, с какой вы набиваете что-то на комп-ноте, речь наверняка идет о конспекте нашей увлекательной лекции. А раз так, то я, как преподаватель, не могу не склонить головы перед таким редким прилежанием и предоставляю вам слово... Что? Повторить вопрос? Чем же вы были так увлечены, что не слышали моего вопроса? Я просто теряюсь в догадках... Положите-ка ваш комп-нот мне на стол.

— Но, господин полковник!..

— Ваш комп-нот, господин курсант!.. Нет-нет, ничего выключать и тем более стирать с экрана не надо! Итак... Хм... Невооруженным глазом вижу стихи сомнительного содержания... Боже мой, что за сборище недоносков подобралось на вашем потоке!.. И кого только среди вас нет! Доморощенные юмо­ристы, недоделанные поэты, азартные, но неудачли­вые игроки, разнузданные пьяницы и развратники! Нет только кандидатов в члены нашего...

— ...доблестного Звездного Корпуса. Лучше бы этот старый пень прочитал вслух, что там нашкрябал Све­тов. Наверняка что-нибудь порнографическое!..

— Господин полковник, а не могли бы вы огла­сить народу, о чем пишет наш рифмоплет во время занятий?

— Нет, у нас и так мало времени!..

— Мы вас очень просим!.. Ну хоть кусочек!

— Гм... Ладно, в целях, так сказать, воспитатель­ного воздействия... «Мы — смертники, и нас не ждет никто... Ты тоже память зря свою не мучай... ведь чудо из чудес сегодня то... что мы живем, плевав на рок и случай... Мы за собой сжигаем все мосты... до­роги к жизни больше нет обратно... Грехи смывает кровь — она, застыв, смешалась с грязью на доспе­хах ратных»... Мда-а, крепко-крепко... «Но нам страшнее смерти нашей то, что мы шагнем в забве­нье, словно в пропасть, что в будущем, наверное, никто не вспомнит наши смех, любовь и робость... Не будут из имен творить легенд — для нас нет пье­десталов у потомков... Не будет громких слов и пышных лент, и жены не придут, платочки ском­кав»... Думаю, достаточно, Светов, это черт знает что!.. Столь мрачное расположение духа не должно быть присуще милитару нашего славного Звездного Корпуса. «Смертники»... «Не будут из имен творить легенд»... Да, не будут! Но вам на это должно быть наплевать, понятно? Не о славе и почете вы должны сейчас думать, Светов, а о том, как защитить свою родную планету! Я категорически запрещаю вам счи­тать себя этакими камикадзе!.. Милитар вообще, а спейсер — тем более должен быть готов сложить го­лову за свою Родину, но не рисковать понапрасну своей шкурой! Садитесь, Светов... Дурацкие у вас стихи и идейно вредные для нашего общего дела... Продолжим прямо с того места, на котором мы оста­новились. Кстати, на чем мы остановились?

— На обнаружении Пришельцев, господин пол­ковник.

— Что ж, курсант Векслеров, в армии инициати­ва наказуема, поэтому продолжать придется вам.

— Слушаюсь, господин полковник. Я буду кра­ток. В течение последующих пятнадцати лет ничего интересного в космосе не происходило. «Шар» висел на одном и том же месте, не проявляя никакой ак­тивности. Зато на Земле поднялась большая шумиха. Один за другим к «Шару» запускались научно-иссле­довательские зонды-автоматы. Ни один из них об­ратно не вернулся, а связь с ними прерывалась за­долго до их исчезновения... В срочном порядке стали готовить международную научную экспеди­цию, развитие астронавтики стало приоритетным направлением в наиболее развитых государствах...

— Так. Позволю себе прервать вас, Векслеров.

Скажите, какие основные гипотезы относительно «Шара» были выдвинуты в те годы?

— Гипотеза Самбурова-Чамкина — раз... Чареков с его идеей о том, что «Шар» представляет собой ядро ледяной кометы, — два... Ну и, конечно, версия об искусственном происхождении «Шара», сформу­лированная не то нашим Экимовым, не то италь­янцем Корди...

— Экимовым, Экимовым, можете не сомневать­ся, Векслеров. Хорошо, присаживайтесь... Да, госпо­да курсанты, гипотез было великое множество. Уче­ные словно соревновались, кто выдвинет наиболее сумасшедшую теорию происхождения «Шара». Од­нако окончательно стало ясно, что он принадлежит к Иной Цивилизации, лишь тогда, когда «Шар» уничтожил научную экспедицию под руководством Мюллерсона и Чарекова... Собираясь на лекцию, я захватил с собой кое-какие записи телевизионной хроники тех времен. Думаю, вам полезно посмот­реть, как это происходило... Прошу включить терми­налы. Звука не будет, поэтому я сам прокомменти­рую наиболее интересные эпизоды... Вот сейчас вы видите на экранах капсулу, в которой находятся два исследователя. Обратите внимание на дату: тринад­цатое мая две тысячи сто тридцать пятого года. Вы­сокий и лысый — это Чареков, а тощий с усами — спейс-физик Градинаров... Они предприняли пер­вую попытку проникнуть в «Шар»... Вот сейчас они подходят к невидимому защитному барьеру, кото­рым окружил себя «Шар». Впоследствии оказалось, что этот барьер непробиваем даже для крупнокали­берных гамма-ракет. Внимание!.. Что мы видим на экране?

— Ничего, господин полковник.

— Именно так, Мардонов. Ничего. Дело в том, что именно в этот момент «Шар» каким-то неизвест­ным способом уничтожил капсулу... Так, а теперь вы видите научно-исследовательскую базу, вид из кос­моса. Количество душ на борту — сто пятьдесят че­ловек и десять членов экипажа. Съемка велась в автоматическом режиме со спутника сопровожде­ния. Пятнышко в правом углу — это «Шар»... Вот сейчас... Видели?

— Так точно, господин полковник. От базы оста­лось только мокрое место...

— А как именно она была уничтожена? Чтобы ответить на этот вопрос, просмотрим тот же эпизод в другом спектре световых волн... Внимательно сле­дите за «Шаром», господа курсанты... Так. Видно было?

— Да, господин полковник. Кажется, от «Шара» к кораблю протянулась прямая линия.

— Именно так, Карновски, именно так. Знаме­нитый черный луч, который совершенно незаметен в космосе невооруженным глазом, но который явля­ется неизвестным оружием лучевого типа...

— Разрешите вопрос, господин полковник?.. Они что, все погибли?

— Нет, их ранило в правую пятку...

— Заткнитесь, Галанин!.. Да, Светов, вы правы. К сожалению. Специфика космического боя заклю­чается в том, что раненых в таком бою не бывает. При разрушении корабля, будь то мирный лайнер или боевой спейсер, человек обречен на смерть — тем более если нарушена герметичность спейс-комбинезона... Жуткое это зрелище, ребятки, доложу я вам. Вроде мороженой лягушки, по которой проехал дорожный каток... Кхм. Отставить. Мы и так отвлек­лись...

— Можно еще вопрос, господин полковник?

— Кхм... что ж, валяйте.

— А не могли ли активные научные исследо­вания с нашей стороны... все эти прощупывания «Шара» различными лучами, рентгеном, светом, отправка к нему капсул... спровоцировать Пришельцев на ответные действия? Может быть, Чужаки просто не разобрались в наших намерениях и решили, что мы хотим их прикончить?

— Что ж, такой вопрос действительно вставал в ходе дебатов в ООН... Но все точки над «и» были расставлены спустя несколько месяцев, когда При­шельцы стали уже без всякого повода совершать пи­ратские нападения на наши мирные корабли, до­ставлявшие переселенцев на Марс и в район Юпитера. Правда, ни одно нападение не было снято на пленку, потому что снять такие эпизоды мог бы только сам Господь Бог. Однако поскольку При­шельцы действовали, как правило, по одному и тому же сценарию, мы можем посмотреть компьютерную реконструкцию самого нашумевшего налета Чужа­ков на крупнейший пассажирский корабль Земли «Проксим», совершавший чартерные рейсы Земля–Амальтея. Это было в тридцать седьмом году. В тот год «Проксим» только ввели в строй, и по своим лет­ным параметрам он тогда являлся лучшим кораб­лем... Смотрите на экраны... Вот эта соломинка, что тащится в левом углу экрана, — наш лайнер с пя­тьюстами пассажирами на борту. Ему наперерез уст­ремились светлые пятнышки — боевые спейсеры противника. Обратите внимание на скорость и век­тор ускорения... Вообще-то корабли противника — в ОЗК их прозвали «калошами» — сизо-зеленого от­тенка, как болотные жабы, но компьютер изобразил их белым цветом для пущей наглядности... Первый удар они всегда наносили по двигательному отсе­ку — как показано стрелкой. Потом — по кабине пи­лотов. Этот факт свидетельствует о многом, господа курсанты, и, в частности, о том, что Чужаки разби­раются в схемах наших кораблей... И, наконец, пос­ледний, решающий залп с разных направлений — по пассажирскому отсеку. После этого по космосу разлетаются осколки бывшего красавца-корабля и души несчастных пассажиров... Могли ли мы оставить без внимания неоднократные покушения агрессоров на жизни землян? Кое-кто — и это не секрет — считает, что мы поспешили с объявлением войны гостям из галактических далей... Тем не менее решением Орга­низации Объединенных Наций пять лет назад на базе национальных аэрокосмических сил был создан наш героический Объединенный Звездный Корпус. Его задача — помешать противнику безнаказанно хозяйничать в нашей Солнечной системе и не допус­тить приближения «Шара» к Земле. За это время была создана система эшелонированных рубежей обороны в космосе, состоящая из множества боевых баз. Звездный Корпус за короткие сроки был осна­щен самыми новейшими системами вооружения. На самой Земле существует сеть инфраструктур, вклю­чающая в себя части и подразделения обеспечения боевых действий, органы управления и учебные заведения, которые готовят, подобно нашему учили­щу, спейсеров для войны с Пришельцами. Эти парни дерутся, не щадя своих жизней, чтобы защи­тить нашу цивилизацию... Не пройдет и месяца, как вы тоже вольетесь в их ряды, и мне, старому служа­ке, хочется пожелать вам прежде всего оставаться до конца верными своему воинскому долгу...

— Ну, все, дальше можно не слушать. Понесло старика...

— Сколько у нас остается времени до звонка? Черт побери! Всего лишь пять минут?!. Вроде бы мои часы еще никогда меня не подводили!

— Если ваши часы мешают службе — выкиньте их, господин полковник!

— Что ж, негодяи, мерзавцы и обормоты, нам придется закругляться... Надеюсь, вопросы, связан­ные с тактикой действий, вооружением, организа­цией Звездного Корпуса, вы успели отработать в ходе других занятий. Что же касается Пришельцев — к сожалению, о них известно очень мало. Так уж получилось, что добыть какие-либо сведения о Чу­жаках пока не удалось... Ничего, принюхаетесь к ним сами, оботретесь в первых боях — в конце кон­цов, не так страшен черт, как его малюют... Во­просы?

— Разрешите, господин полковник? А правда ли, что ваш сын тоже закончил наше училище?

— Почему он молчит ?

— Ну и идиот же ты, Мардон!.. Его сын месяц назад погиб, а ты задаешь старику такие вопросы...

— Ребята, но я же не знал.

— Незнание закона не освобождает от ответст­венности за его нарушение, Мардон. Смотри, а то старик отбросит копыта по твоей вине!..

— Надо бы его отвлечь.

— Господин полковник, вот некоторые газеты утверждают, будто милитары, погибшие в сражениях с Пришельцами, спустя некоторое время оказывают­ся на Земле целыми и невредимыми. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Кхм... Только то, что это — гнусные измышле­ния щелкоперов и бумагомарак, которые гонятся за дешевыми сенсациями и ради этого способны опо­рочить наш доблестный Звездный Корпус! Просто кому-то выгодно представить нас с вами как сбори­ще дезертиров и трусов! Я был бы рад, если бы мог заверить вас: «Не бойтесь, парни, вы все равно не погибнете». Однако, к великому сожалению, смерть на свете существует, господа курсанты, как ни хоте­лось бы нам верить в обратное... Так что поменьше читайте бульварную прессу, курсант Светов, и лучше побольше изучайте специальную литературу!..

— Звонок прозвенел, господин полковник! Может быть, пусть те, у кого есть вопросы, сами подойдут к вам после того, как вы распустите нас?

— Распускать вас не имеет смысла, Мальян. По­тому что вы и без того — распущенные оболтусы!.. Ладно, так и быть. Конец занятия!

— Поток, встать, смирно!

— Прощайте, господа курсанты!.. То есть, что же это я говорю, старый болван?!. До свидания, господа спейсеры!..

 

ПРОЛОГ–2

 

 

— Ну что, будем говорить или будем молчать? — спросил я, с отвращением глядя на несураз­ную тощую фигуру в грязной майке и ватных шта­нах, которые милитары обычно надевают под спейс-комбинезон.

Человек, скорчившийся передо мной на стуле, молчал, глядя куда-то в сторону.

— Мне нечего вам сказать, полковник, — про­хрипел он наконец.

— Что ж, тогда давайте подведем итог нашей бе­седы, — объявил я, делая вид, что ищу на экране мо­нитора нужное место из протокола допроса. На са­мом деле я и так все прекрасно помнил. — Итак, вы, капитан Климент Хутов, проходивший службу на базе ОЗК номер двадцать пять в должности коман­дира эскадрильи, месяц назад были уничтожены во время боя. Вот показания пилотов других интерсепторов, которые сопровождали вас во время этого боевого вылета. Все они прекрасно видели, как ваша машина была подбита Пришельцами...

— «Подбита», — хмыкнул Хутов. — Что за уста­релая терминология, полковник? Подбить можно воробья из рогатки, а когда в космосе по вашему ко­раблю долбанут лазером или хотя бы обычным гравитационным снарядом, то это все равно что молот­ком вдарить по елочной игрушке!..

— Но вас же уничтожили не лазером и не каким-нибудь снарядом, а так называемым «черным лу­чом», — возразил я. — Не так ли?

— Так, так, — проворчал он сквозь зубы. — Ка­кая разница?

— Иными словами, — продолжал я, — вы сами признаете, что шансов уцелеть после прямого попа­дания в ваш корабль у вас не было. Тем не менее ровно через неделю после вашей мнимой гибели вы обнаруживаетесь живым и здоровым в районе города Омск-13, где и были задержаны спецохраной как лицо, не имеющее документов... Как вы это объяс­ните, Хутов?

— А никак, — с вызовом ответил капитан. — Это ваше дело, полковник, объяснять...

— Не хамите мне, — предупредил я. — Если вы хотите, чтобы я взялся объяснять ваше загадочное воскрешение из мертвых, то смотрите, как бы потом пожалеть не пришлось...

— Да не пугайте вы меня, — злобно ощерился Хутов. — Меня уже ничем не испугать, понятно вам, тыловая крыса?

Я неторопливо поднялся, обошел стол и ударил задержанного по зубам. В последний момент он дер­нулся, но сделать ничего не смог, потому что и ноги, и руки его были надежно скованы магнитонаручниками.

— С моей точки зрения, — хладнокровно про­должал я, вернувшись на свое место, — существует несколько возможных объяснений, и мне хотелось бы вновь проанализировать их вместе с вами. Пер­вое — и самое простейшее: вы не тот, за кого себя выдаете. То есть вы не Хутов, а, скажем, какой-ни­будь Молли Пятерня, неоднократно мотавший сроки за грабежи и убийства и в очередной раз бежав­ший из колонии строгого режима.

Задержанный хотел было возразить, но во рту у него что-то булькнуло, и он сплюнул на пол крова­вый сгусток.

— Однако, как показывает практика, самые про­стые объяснения не всегда соответствуют истине, — невозмутимо продолжал я. — Вот и в нашем случае дактилоскопическая экспертиза неопровержимо подтвердила тот факт, что вы действительно являе­тесь Климентом Хутовым. Значит, остается пред­положить, что вы вовсе не погибли, а каким-то об­разом разыграли спектакль, чтобы ввести в заблуждение ваших боевых товарищей и дезертиро­вать из района боевых действий.

— Я не дезертир, — глухо проговорил бывший капитан, глядя на меня с ненавистью. — В чем угод­но можете обвинять меня, но только не в трусости. Я честно исполнял свой долг до самой... до самого конца! Я вот этими руками уничтожил десять «ка­лош», слышите? У меня Хрустальный Диск третьей степени за участие в обороне рубежей Плутона! Как вы смеете, вонючий держиморда, оскорблять боево­го офицера?!

Глаза его яростно сверкали, руки тряслись так, что звенели цепи наручников, а в уголках рта скопи­лась мерзкая грязно-розовая пена.

— Дать еще раз по морде? — вежливо поинтере­совался я. Он что-то проворчал, однако успокоил­ся. — Признаться, я и сам не очень-то верю в ваше дезертирство, Хутов. Но это, как ни странно, еще ху­же для вас. Потому что тогда следует рассмотреть версию о том, что вы не погибли, а попали в плен к противнику, где были перевербованы, а затем каким-то образом засланы на Землю с целью совершения террористических актов.

— Что-о? — Хутов выкатил на меня глаза. — Вы, наверное, окончательно рехнулись, полковник?

— Конечно же, нет. Я-то в порядке, а вот вы на­ходитесь в весьма незавидном положении. Дело в том, что вас задержали не где-нибудь в пустыне Са­харе, а возле Омска-13, где, как вам известно, распо­лагается завод, производящий боеголовки к гамма-ракетам.

— В Омске-13, между прочим, живут мои родите­ли, — заметил он.

— Верно, — кивнул я. — Но ваш отец, например, работает на этом самом секретном заводе уже двад­цать лет... Он мог бы пригодиться вам для проник­новения на территорию завода.

Он попытался вскочить со стула, но стул специ­ально был предназначен для допросов такого рода. Из подлокотников и ножек мгновенно выдвинулись дополнительные захваты, зажимая, как тисками, ко­нечности Хутова.

— Какой еще, к чертям собачьим, завод! — за­кричал он, дергаясь, точно на электрическом стуле. — Чем бы я взрывал его? Голыми руками?! Неужели, по-вашему, я похож на диверсанта?!

— Честно говоря, не знаю, — ответил я. — И не узнаю до тех пор, пока вы без утайки не выложите мне всю правду. Будете говорить?

— Но я вам уже все сказал! — взревел он ране­ным зверем. — Господи, что еще вам надо, чтобы вы мне поверили?!

— Вы тут нарассказывали массу небылиц, по­черпнутых, как я понимаю, из бульварных книжо­нок... Вся эта белиберда — насчет того, что вы якобы почувствовали в момент взрыва вашего спейсера ужасный удар, боль, потом пролетели сквозь какой-то светящийся туннель... голоса ангелов... жизнь после смерти... и вот вы — здесь... Хутов, все это чушь собачья! Имейте в виду: мне, полковнику спецслужбы, надлежит быть материалистом и атеистом и считать, что мертвые не возвращаются.

— Послушайте, полковник, — с неожиданным спокойствием проговорил Климент Хутов. — Вы же сейчас передо мной валяете дурака. На самом деле вам все известно. Вы прекрасно знаете, что воскре­шение из мертвых возможно — во всяком случае, я наверняка не первый, кого вы допрашиваете после его смерти. Просто вы вбили себе в голову, что куда проще обвинить человека в разных преступлениях... дезертирстве, попытках террора... предательстве, на­конец.. чем признать тот факт, что Пришельцы спо­собны каким-то образом не только оживлять погиб­ших, но и возвращать их на Землю...

К сожалению, Хутов был прав: он был не единст­венный, кого задержали на Земле после гибели в да­леком космосе. Первые необъяснимые «возвращенцы» объявились с началом крупномасштабных боевых действий. Отчасти по этой причине и была создана наша спецслужба. На первых порах работать было очень трудно. Лишь единицы из потока «возвращенцев» добровольно обращались в полицию или к нам после своей «гибели». Остальные либо пускались в бега, скрывая от всех свое чудесное «воскрешение», либо в крайнем случае тайно возвра­щались к своим семьям, обзаводились новыми доку­ментами и жили себе как ни в чем не бывало — во всяком случае, пытались жить, как прежде, хотя при подобной жизни в подполье они наверняка сталки­вались с массой трудностей. Чтобы вылавливать таких бывших спейсеров, нам пришлось организо­вать систему регулярных облав силами спецназа, проверки документов на основных магистралях и в непосредственной близости от особо важных воен­ных и государственных объектов, создать сеть не­штатных осведомителей — словом, мчаться по пер­вому доносу за сотни, а то и за тысячи километров, преследовать, хватать, сковывать беглецов наручни­ками и проводить многочасовые утомительные до­просы, а также множество экспертиз и медицинских освидетельствований. В конце концов нам удалось установить одну любопытную закономерность: почти все «оживленные мертвецы» «выныривали» на Земле неподалеку от своего основного места житель­ства. В результате вылавливать их стало намного проще: достаточно было организовать засады у роди­телей, жен и прочих родственников, получивших из­вещение о том, что их сын, брат или муж пал «смер­тью храбрых», — и, как правило, пташка попадалась в клетку... Правда, не все погибшие возвращались домой, около трети милитаров Звездного Корпуса либо действительно погибали, либо... либо переме­щались после «воскрешения» не на Землю, а куда-то в другое место. Закономерностей здесь нам обнару­жить не удалось: возвращались и худые и толстые, и старые и молодые, и хорошие парни и сволочи... Может, и существовал какой-то критерий, по кото­рому Пришельцы «сортировали» этих людей, но для нас он оставался неизвестным...

С самого начала феномен «возвращенцев» был засекречен тремя нулями, означающими, что доступ к сведениям по их делам имеют лишь руководители спецслужбы, Командующий ОЗК и отдельные высо­копоставленные государственные деятели. Мы дела­ли все возможное, чтобы воспрепятствовать утечке информации о фактах «жизни после смерти», но не всегда нам это удавалось. Не все вернувшиеся домой после «гибели» держали язык за зубами. Они прого­варивались родным, соседям, газетчикам, случайным собутыльникам... Слухи и сенсационные статейки в газетах множились с каждым днем. Пришлось ввести в законы соответствующие статьи, предусматриваю­щие ответственность за «распускание слухов, подры­вающих обороноспособность планеты», наиболее падкие на сенсации газеты закрыть, особо рьяных поборников правды запугать, а кое-кого — и изоли­ровать от общества на различные сроки. Специаль­ное подразделение пропаганды, созданное в струк­туре нашей службы, занималось опровержением «нелепых вымыслов о чудесных способностях При­шельцев»... В конце концов в обществе сложилась ситуация, которая пока нас устраивала: слухи по-прежнему распространялись, но люди все меньше верили им; и если даже на их глазах и брали кого-то из «оживших», то очевидцы принимали такое задер­жание как поимку особо опасного преступника или психа, сбежавшего из дурдома.

Между тем к нашей работе пришлось привлечь специалистов из разных отраслей наук. То и дело требовалось проводить сложнейшие исследования, чтобы установить, что те, кто вернулся на Землю после смерти, — действительно люди, а не При­шельцы, замаскированные под людей (одно время существовала и такая версия). Что только не делали с задержанными «возвращенцами» медики, биологи, биохимики и прочие ученые всех мастей! Анализы крови и мочи на молекулярном уровне... исследова­ния срезов костной ткани и вытяжек жидкости из спинного мозга... разглядывание в мощнейшие мик­роскопы клеток кожи и внутренних органов... экспе­рименты с генами... просвечивание всевозможными приборами... психологические тесты... допросы под гипнозом... проверка рефлексов и инстинктов... на­конец, прощупывание подсознания с помощью осо­бых химических препаратов и ментоскопов... Все эти исследования, опыты и эксперименты, к сожале­нию, ничего нового не добавили к известным нам данным. Да, все «возвращенцы» оказались обычны­ми, нормальными людьми — но кто мог поручиться, что наши методы и средства позволяют обнаружить возможные аномалии? Да, подсознание их подтверждало, что они действительно погибли в бою, а потом оказались на Земле, — но что, если действи­тельная память о том, что с ними произошло, была стерта теми же Пришельцами, а вместо нее им вну­шили ложные ощущения? Да, никто из них после возвращения не совершил ни убийств, ни диверсий, ни террористических актов, — но где гарантия, что их не запрограммировали на подобные действия в определенных ситуациях в будущем, что они не яв­ляются этакой «пятой колонной» Иной Цивили­зации?..

В силу изложенных соображений, даже если все эти люди и не представляли никакой опасности для остального человечества, их следовало по-прежнему вылавливать и надежно изолировать. Что мы и дела­ли все эти пять лет. Одних «возвращенцев» мы после тщательных допросов и проверок отправляли в лабо­раторный комплекс, где над ними трудились ученые. Других сначала содержали в специально отведенных для этой цели тюрьмах под усиленной охраной, а когда тюрем стало не хватать, были созданы специ­альные лагеря-резервации, тщательно охраняемые в радиусе двухсот километров.

Я вздохнул и посмотрел на Хутова.

— Да, к сожалению, капитан, вы действительно не первый возвращаетесь таким образом на нашу планету. Но в том-то и дело, что ваша святая обязан­ность — помочь нам установить, как и зачем вы вер­нулись... Что, по-вашему, мы должны делать? Сложа руки наблюдать, как вы разгуливаете по Земле, и ждать, что вы вот-вот выкинете какой-нибудь фокус?

— А почему бы вам не отправлять нас обратно на фронт? — осведомился Хутов. — Раз уж так получи­лось, мы могли бы продолжать драться с этими гада­ми!.. Ведь такой боевой опыт пропадает напрасно!

— Эх, Хутов, какой же вы наивный человек! Вас даже смерть, так сказать, не сделала умнее... Ну какой дурак доверит вам боевое оружие после того, что с вами случилось?..

— Тогда мне непонятно, — удивился подследст­венный, — что, в конце концов, вы собираетесь со мной делать? Как вообще вы намерены поступать с такими, как я? Расстреливать втихую? Отправлять на урановые рудники без суда и следствия? Или дер­жать нас за колючей проволокой до тех пор, пока мы все не передохнем — на этот раз уже по-настоя­щему?

Если бы я знал, что ему ответить. Ведь над этими вопросами никто еще серьезно не задумывался...

 

Глава 1

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ НА ЗЕМЛЕ

 

Огромное, похожее на улитку здание пассажир­ского терминала светилось белым пятном на фоне таежной зелени У входа перекуривали, поиг­рывая психопарализующими дубинками, двое дюжих парней в пластиковых шлемах и полицей­ской форме. И на шлемах, и на поясных ремнях, и даже на карманах у них было написано большими несмываемыми буквами: «PLESETSK». Не то фигура Гала вызвала у них какие-то сомнительные ассоциа­ции, не то им было просто жарко и скучно, но один из полицейских, отшвырнув метким щелчком оку­рок точнехонько в мусоросборник и зачем-то поло­жив руку на кобуру лучевика, преградил Светову до­рогу.

— Ваши документы!

Но когда он взглянул на кард Гала, выражение его лица тотчас изменилось.

— На фронт, господин спейс-лейтенант? — ува­жительно осведомился он.

— Вот именно, — усмехнулся Гал, пряча кард в специальный кармашек на поясном ремне.

— Ну и как там? — поинтересовался второй по­лицейский, сдвигая шлем на затылок.

— Не жизнь, а рай, ребята. Первоклассное обес­печение, жратва — закачаешься, да и платят не ску­пясь... Дружный, сплоченный коллектив настоящих парней — таких вот, как вы... Знаете что? Увольняй­тесь-ка вы из этой дыры и двигайте к нам!..

— А бабы там есть? — поинтересовался полицей­ский со знаками различия сержанта.

Гал по-свойски похлопал его по плечу.

— Бабы — они везде есть, сержант, — настави­тельно проговорил он. — Так что, может, замолвить за вас словечко на призывном пункте?

Лица полицейских сразу потускнели, будто их протерли грязной тряпкой.

— Да мы бы рады, — пробормотал сержант, — но у нас своя служба...

— Тогда желаю успехов, — улыбнулся Гал. Он уже собрался двинуться дальше, но напарник сер­жанта ухватил его за рукав.

— А правду говорят, что эти самые... инопланетя­не — совсем такие же, как мы с вами? — с жадным любопытством в глазах, почему-то оглянувшись, прошептал он.

Гал усмехнулся. Последние два месяца этот во­прос ему задавал почти каждый встречный.

— Вас дезинформировали, ребята. На самом деле они зеленые, с тремя головами и четырьмя хвостами, а на кончике каждого хвоста — вот такой вот член!

Гал ударил ребром ладони по локтевому сгибу. Затем решительно двинулся в зал.

За спиной его раздалось неуверенное, но друж­ное ржание полицейских.

Черт бы их всех побрал с их дурацкими вопроса­ми, думал на ходу он. Почему им всем так хочется, чтобы Они внешне отличались от нас? Или так Их легче ненавидеть? Может, это вообще заложено в каждом человеке: ненавидеть того, кто непохож на тебя цветом кожи, глаз, волос, строением тела, пове­дением, мировоззрением, наконец?..

Зал был наполовину пуст. Только в дальнем углу на двух рядах кресел расположилась шумная ватага переселенцев с кучей детей и грудой багажа да вдоль ярких витрин магазинчиков и киосков одиноко бро­дили скучные, хмурые командированные.

А когда-то здесь негде было яблоку упасть, вспом­нил Гал. Школьники целыми классами летали на экскурсии на Марс и Венеру, туристы направлялись на Луну и Меркурий...

Мелодичная музыкальная заставка хрустально зазвенела под высокими стеклянными сводами зала, и голос сказочной феи объявил аж на десяти языках:

- ВНИМАНИЕ, ВНИМАНИЕ! СТАРТ РЕЙСА «АЛЬФА-ПЯТНАДЦАТЬ» ОТКЛАДЫВАЕТСЯ НА БОЛЕЕ ПОЗДНИЙ СРОК В СВЯЗИ С ОТСУТСТ­ВИЕМ УСЛОВИЙ БЕЗОПАСНОСТИ ПОЛЕТА.

Светов мысленно усмехнулся.

Научились придумывать благозвучные формули­ровки, подумал он. «В связи с отсутствием условий безопасности»... А на самом деле это скорее всего означает, что где-то на трассе полета сейчас кипит бесшумный, но ожесточенный космический бой, в котором сплелись в клубок свои и чужие спейсеры; и разрывают ледяной мрак лучи лазерных пушек, и светящиеся, с виду такие безобидные, ша­рики ракет с гамма-головками, и почти невидимые в космосе черные лучи Пришельцев; и то и дело вспы­хивают миниатюрными солнцами, разлетаясь на мельчайшие игольчатые осколки, капсулы боевых кораблей, пилоты которых перед смертью даже не успевают осознать, что их уничтожили...

Тут до Гала дошел смысл объявления. Он задрал голову к светящемуся комп-табло под куполом зала и уяснил, что рейс «альфа-15» — это тот рейс, кото­рый ему нужен. Скрипнув зубами, он направился к диспетчерской стойке.

Дежурная диспетчер по пассажирским перевоз­кам оказалась молодой, красивой и очень занятой девушкой. Глаза ее были прикованы сразу к трем эк­ранам мониторов, на которых мелькали в темпе пу­леметной очереди какие-то графики, таблицы, схемы. Еще на одном экране, где секундной стрел­кой вертелась радиолокационная развертка, ползли зеленоватые крестики космических кораблей. Пра­вой рукой девушка исполняла лишь ей одной слы­шимую мелодию на клавиатуре компьютерного пульта, а левой время от времени нажимала кнопки на портативной вязальной машинке, где создавалось нечто сиренево-воздушно-пушистое. По селектору без конца бубнил чей-то хриплый сердитый голос; сама же дежурная то и дело что-то говорила в кро­шечный шарик микрофона, закрепленный у ее пух­лых, еще детских, губ.

Тем не менее, не прекращая своего священно­действия на рабочем месте, она любезно выслушала господина пассажира, который выразил ей сочувст­вие в том смысле, что такой прелестной девушке приходится заниматься такой сложной работой. Од­нако ответного сочувствия в душе прекрасного дис­петчера Галу пробудить не удалось. На вкрадчивые, но настойчивые расспросы о дальнейшей судьбе зло­получного рейса «альфа-15» девушка лишь пожима­ла плечами и советовала набраться терпения.

Тогда Гал придал себе максимум того обаяния, на которое был еще способен, и пошел на второй заход. При этом ему пришлось продемонстрировать диспетчеру свой кард и поведать кое-что из своей краткой, но героической биографии.

Но у девушки за стойкой, видимо, было не сердце, а микросхема. Вежливо-равнодушным тоном она ответствовала в том духе, что ничем не может по­мочь — тем более добровольному самоубийце, так рвущемуся вернуться в пекло космической войны.

Гал ударил кулаком по стойке, при этом больно ушиб костяшки пальцев, и, пожелав собеседнице успехов в рукоделии, резко развернулся на каблуках.

— Постойте, лейтенант, — сказала ему в спину диспетчер. — Знаете, вроде бы готовится к отправке спецрейсом в район Сатурна один военный транс­портник, но возьмут ли они на борт пассажиров и когда он отправится — я не знаю...

— А... — начал было Гал, но девушка не дала ему договорить.

— И учтите: я ничего не решаю, — сказала она.

— Кто же все знает и все решает? — спросил Гал.

— Попробуйте пробиться к военному коменданту космопорта.

— «Пробиться», — усмехнулся Светов. — Это что — считается у вас подвигом?

— Ну, для таких героев, как вы, это, разумеется, пустяки, — насмешливо проговорила диспетчер. — Желаю успешного полета!..

Три секунды спустя она подняла глаза от экрана и очень удивилась, обнаружив, что Гал все еще тор­чит перед стойкой.

— Спасибо, — сказал ей Гал. — А насчет вяза­ния — не принимайте близко к сердцу, это я так... То есть я действительно желаю вам связать что-ни­будь хорошее... в общем, вы меня поняли?

Он понял, что окончательно запутался, смутился и быстро зашагал через зал.

А все-таки она в чем-то права, думал он, озира­ясь в поисках информационных указателей, кото­рые, подобно нити Ариадны, привели бы его к все­знающему и всемогущему военному коменданту. Наверное, я действительно похож на камикадзе,

мечтающего поскорее отправиться на тот свет в ком­пании своих врагов... И что это мне так не терпится вернуться? Ты же умный взрослый человек, Гал. Зачем тебе умирать раньше срока? Тем более что те­перь есть смысл прожить как можно дольше... Вспомни, не ты ли еще вчера проклинал себя за то, что бездарно растранжирил драгоценное время свое­го отпуска? Не ты ли мечтал, гладя теплые мягкие волосы Инны, доверчиво разметавшиеся по твоей груди, — не ты ли мечтал о том, чтобы этот прокля­тый рейс отменили по какой-нибудь причине, в ре­зультате чего ты получишь еще несколько деньков по вполне уважительной причине?.. И вот теперь оказалось, что рейс действительно отменили, но ты лезешь как дурак прямо в пасть дракону. Что же за­село в твоей душе, Гал, что же не позволяет тебе плюнуть на все и вернуться в еще не остывшее тепло постели, в которой тебя наверняка до сих пор ждет самая лучшая девушка на свете?..

Сколько Светов ни старался разобраться в своих противоречивых чувствах, ничего у него не получа­лось. Одно он знал точно: надо срочно вернуться на свою базу. И когда он наконец увидел перед собой дверь с табличкой «ВОЕННЫЙ КОМЕНДАНТ КОС­МОДРОМА ПЛЕСЕЦК», на душе у него сразу по­легчало.

В приемной коменданта народу было куда боль­ше, чем в зале космопорта. Утопая в креслах-пузырях, ожидали своей очереди седовласые полковники со множеством орденских планок на мундирах. Корот­ко стриженные младшие офицеры резались в «мор­ской бой» на миниатюрных компьютерах. Прочие пассажиры, чье звание определить не представля­лось возможным, потому что они были в штатском, разглядывали либо свои ногти, либо присутствую­щих. В этой пестрой компании имелся даже один генерал, который терпеливо изучал «Вести Земли» трехмесячной давности...

Главной здесь, по всей видимости, была особа неопределенного возраста, восседавшая на высоком вращающемся табурете возле двери в «святая свя­тых». На столе перед особой была выстроена верени­ца разнокалиберных средств связи, а также имелась конторская книга не первой свежести. Время от вре­мени особа придирчиво изучала в зеркальце свое напудренное личико. Полковники неодобрительно косились на ее круглые коленки, вызывающе откры­тые взорам офицерства.

Судя по обстановке, шанс попасть на прием к коменданту в порядке законной очереди действи­тельно был близок к нулю — как вероятность попа­дания метеорита в спейсер во время космического боя.

Когда Гал собрался осведомиться, кто послед­ний, особа с видимой неохотой оторвалась от зер­кальца и процедила на всю приемную, обращаясь явно к нему:

— Вы к кому, молодой человек?

Как будто из приемной можно было попасть куда угодно, а не только к военному коменданту Плесецка...

— Я к вам, — нахально заявил Гал, приближаясь к столу особы.

В голове у него возник безумный план дальней­ших действий: перевернуть стол секретарши, сбить с ног тех очередников, что окажутся наиболее прыт­кими, а затем одним прыжком очутиться в Заветном Кабинете (интересно, закрывается ли его дверь на ключ изнутри?)...

— Ваша фамилия? — напористо спросила особа, глядя на Гала одним глазом, а вторым продолжая обозревать свое «зеркало души».

— Моя фамилия — Светов, — сказал Гал. — Видите ли, у меня очень важное дело к господину ко­менданту... — В приемной кто-то иронично хмык­нул, а затем пробурчал: «Мы все здесь стоим по очень важным делам». — Дело в том, что я завтра должен быть на своей базе, и я... и мне... в общем, очень нужно, чтобы вы... то есть, разумеется, господин ко­мендант...

Что я несу? — подумал он с ужасом и отвращени­ем к самому себе. Почему я сказал, что должен вер­нуться на базу только завтра? Надо было упирать на то, что я опаздываю!.. Эх ты, кретин, не умеешь ты общаться с начальством и секретаршами!..

К счастью, секретарша его вовсе не слушала. Следуя своей собственной программе, она водила пальцем с хищным багровым ногтем по какому-то чересчур обширному списку в конторской книге.

К удивлению Светова, на одной из строчек палец особы вдруг замер.

— Что же это вы, голубчик? — укоризненно спро­сила она, впервые отрываясь от зеркальца, чтобы ог­лядеть Гала с головы до ног. — Сами за неделю впе­ред записываетесь, а являетесь с опозданием!

Лейтенант лишился дара речи. К его счастью, дверь Заветного Кабинета внезапно распахнулась, и в приемную вылетел некто в форме старшего милитара, с неестественно багровым лицом и в состоя­нии, близком к апоплексическому удару. Некто что-то нечленораздельно просипел и рухнул в изнеможении на первый попавшийся стул.

В приемной возникло некоторое оживление. К За­ветной Двери подались не только ближние очеред­ники, но и дальние. Однако секретарша, вскочив из-за стола и раскинув руки подобно знаменитой статуе Свободы в Нью-Йорке, умело пресекла попытку штурма. Повернувшись к Светову, она сказала:

— Заходите, чего стоите? И в следующий раз не опаздывайте!

Гал с трепетом переступил порог кабинета и за­творил за собой массивную дверь, заглушая шум раз­горевшейся в приемной перепалки.

За столом, лицом к двери, сидел в глубине каби­нета унтер-генерал в безукоризненно отутюженной форме. Перед ним стоял новейший транспьютер клас­са «Игрек», и генерал озабоченно следил за его экра­ном, время от времени пощелкивая пальцами левой руки, на которую была надета сенсорная перчатка-джойстик.

Гал сделал три чеканных уставных шага к столу, но вдруг вспомнил, что не в форме, и замешкался.

— Слушаю вас. — Генерал на мгновение оторвал­ся от экрана, чтобы взглянуть на Светова, но, види­мо, ничего интересного в нем не углядел, потому что вновь принялся щелкать сенсорами перчатки.

— Господин генерал, — взволнованно начал Гал, — я возвращаюсь из отпуска на базу Звездного Корпуса номер семнадцать. Но рейс, на который мне выписали предписание, отложен на неопреде­ленный срок, и дежурный диспетчер сказала, что только вы можете разрешить посадку на транспорт­ный спецрейс в район Сатурна...

Гал перевел дыхание. Лоб покрылся испариной, да и весь он взмок от пота.

Вроде бы все, что нужно, я ему сказал, думал он. Неужели комендант не поможет?.. Дошло ли до него, что мне срочно надо вернуться на базу?

Генерал опять взглянул на Гала, потом медленно стянул с руки перчатку и, словно вызывая транспью­тер на дуэль, с отвращением швырнул ее на кипу бумаг, закрывавшую почти весь стол.

— Фамилия? — спросил он.

— Чья? — не понял Гал.

— Это черт знает что! — пробурчал генерал. — Вы милитар или кто?

Гал вспомнил, что так и не представился.

— Спейс-лейтенант Объединенного Звездного Корпуса, пилот-истребитель... — Однако комендант не дал ему договорить.

— А почему вы не в форме, лейтенант? — про­ворчал он. — Что, стыдно носить?.. Между прочим, я в ваши годы гордился своим мундиром, понимае­те? Гор-дил-ся! Я носил его всегда и везде, я даже готов был спать в нем!..

Гал потерянно молчал. Еще с курсантских вре­мен он в отличие от многих сокурсников испытывал какое-то странное нежелание красоваться своей принадлежностью к Военно-Космическим Силам. Парадный мундир, будучи в отпуске после выпуска из училища, он надел лишь раз, да и то после слез­ных уговоров матери — ей так хотелось, чтобы весь Мапряльск узнал о том, что сын ее, рожденный в пробирке и выросший без отца, все-таки «стал чело­веком»... Появление на улицах пятидесятитысячного провинциального городка новоиспеченного субалтерна в сверкающем золотыми галунами мундире спейсера было равносильно тому, как если бы на центральную площадь вдруг высадился десант пре­словутых Пришельцев, так что к концу прогулки Гал готов был сквозь землю провалиться под взглядами земляков...

Тем более он не собирался надевать форму в этом отпуске, когда отношение людей к Звездному Корпусу стало столь неоднозначным.

Именно поэтому аккуратно сложенный мундир лежал в чемоданчике, который Гал оставил в прием­ной. Но теперь Светов ругал себя за непредусмотри­тельность, из-за которой он, выражаясь языком милитаров, «попал под танк»...

Однако унтер-генерал успокоился на удивление быстро.

— Фамилия? — снова буркнул он.

— Светов. — Гал на всякий случай вытянулся по стойке «смирно».

Реакция коменданта была неадекватной.

— Светов?! — с изумлением переспросил он, словно не верил своим ушам. — А зовут как? Как ваше имя, лейтенант?

— Гал, — растерянно сказал Светов. Генерал озадаченно крякнул. Потом вдруг резво покинул свое кресло и очутился прямо перед Галом.

— Голубчик вы мой, — приговаривал он, похло­пывая лейтенанта по плечу, словно желая убедиться в реальности его существования. — Что же вы сразу не назвали себя? Нехорошо, нехорошо вводить в за­блуждение старика! Да вы присаживайтесь... вот сюда, пожалуйста. — Усадив Светова в мягкое крес­ло типа «пузырь» за журнальным столиком из тер­мопласта, он вкрадчиво осведомился: — Чаю хоти­те? А может, кофе? Или чего-нибудь покрепче? Да вы не стесняйтесь, голубчик, ведь настоящие мили-тары воздержанием не страдают... хе-хе... дело мо­лодое... сам таким был лет двадцать назад...

Светов ничего не понимал. Он порывался встать, но генерал цепко удерживал его за плечо, нависая над ним всей своей массой.

— Извините, господин генерал, — пробормотал наконец Гал. — Наверное, вы меня с кем-то путаете.

— Путаю? — Комендант рассмеялся. — Я вижу, вы скромник, господин лейтенант... хе-хе-хе!.. По­звольте вам заметить, что на память я еще не жалу­юсь, хотя и не потребляю всех этих новомодных пре­паратов. И насчет вас я никак не мог забыть — тем более что звонило столь влиятельное лицо...

— Какое лицо? — Гал по-прежнему ничего не понимал.

— Пусть это вас не беспокоит, — отмахнулся ко­мендант. — Стоит ли забивать голову такими мело­чами? Скажите лучше, могу ли я помочь вам? И если

да, то чем именно?.. — Видимо, вступительное слово Гала он просто-напросто пропустил мимо ушей.

Гал поднапрягся, призадумался и все-таки решил воспользоваться столь удачно возникшим недоразу­мением — воспользоваться в шкурных, так сказать, интересах.

— Я хотел бы узнать, господин генерал, возьмут ли меня в качестве пассажира на борт транспортного спецрейса в район Сатурна.

Генерал подбежал к столу и надавил клавишу ком­муникатора. Гал затаил дыхание, с надеждой глядя в морщинистый генеральский загривок.

— Анхель? — спросил комендант у невидимого собеседника. — Говорит генерал Рыков, военный комендант... Впиши-ка ты в свой полетный регистр лейтенанта Гала Светова... До передового штаба ОЗК, а там он своим ходом доберется до семнадца­той базы... Что значит — не получится?.. Беру под свою ответственность. В конце концов я комендант космодрома, и без моего согласия ты просто не взле­тишь на своей калоше!.. Ну вот, другое дело... Что? Сейчас-сейчас, дам тебе его данные... — Он повер­нулся к Галу. — Ваш кард, лейтенант... — Гал трясу­щимися руками вытащил кард из поясного ремня и вложил его в руку коменданта. — Даю: Гал Светов... не Цветов, а Светов... Эс... Сергей... Личный номер— Н-456226... Пилот... Конечно, так прямо и можешь записать: «в качестве резервного пилота»... Во сколько уходишь? Ну и отлично. Желаю удачи. Отбой.

Он убрал палец с клавиши, вложил кард Гала в щель транспьютера и что-то набрал на клавиатуре. Птичьей трелью щебетнул электронный маркер. Ге­нерал извлек кард из прорези и, вернувшись к жур­нальному столику, сказал:

— Старт — в четырнадцать тридцать. С девятого перрона. Номер борта— сто двадцатый, командир — Анхель Громов... Предъявите ему кард. Правда, ус­ловия в полете будут не ахти — сами понимаете, транспортник есть транспортник...

— Да что вы, господин генерал! Спасибо вам... Спасибо за помощь!

Спросить у него, почему он ко мне так располо­жен, или не стоит? Нет, лучше не рисковать: не дай Бог, даст задний ход, когда выяснится, что я — это не я!..

— Разрешите идти? — заторопился Светов. Генерал вдруг встал во фрунт — и отдал Галу честь вопреки всем требованиям устава.

— Не смею задерживать вас, голубчик, — вкрад­чиво проговорил он, хитровато подмигнув на про­щание.

В зале ожидания за время отсутствия Гала про­изошли кое-какие перемены. Ожидающих пассажи­ров стало намного больше. Из бара доносилась му­зыка. Вновь вошедшие в моду «Битлз» пели, как два века назад: «Close your eyes and I'll kiss you...».

На голоэкране демонстрировался очередной «шедевр» со множеством трупов и поцелуев взасос. То и дело звучали объявления об отложенных рей­сах. Плохо дело, подумал Гал. За стеклянной стеной-окном было видно, что взлетают и садятся лишь модули-челноки, следовавшие на Луну, Марс, Мер­курий, Венеру, да орбитальные спейс-катера «Стре­ла».

Гал остановился. Взглянул на часы. Времени в запасе оставалось около двух с половиной часов.

Может, успею еще слетать к Инне? — мелькнула мысль, но он тут же отбросил ее. До Галлахена было не меньше часа лета на самом скоростном аэре.

Кто-то тихонько тронул его за локоть. Гал резко обернулся. Перед ним стоял мальчик лет десяти в пляжных шортах с замысловатыми узорами и в бейс­больной кепке с длинным козырьком.

— Простите, пожалуйста, — сказал мальчик. — Вы не сыграете со мной?

— В бейсбол? — удивился Гал. — Но здесь нам негде будет развернуться, дружок, да и клюшек под рукой нет.

— Да нет же, — сказал мальчик. — Не в бейсбол, а в космический бой.

— Что-о?..

Мальчик мотнул головой, указывая туда, где про­тянулась вереница игровых компьютеров. Большин­ство мест пустовало.

— Но я не умею, — пробормотал Гал. — Знаешь, старик, меня никогда не привлекали эти игры, если честно...

— Да вы не бойтесь, там все очень просто, — ска­зал мальчик. — Всего одна ручка управления — как на аэре... Вы аэром умеете управлять?

— Ну, допустим, — кивнул Гал.

— Так вот, спейсером управлять почти так же просто, как аэром! — сообщил мальчик. — Только на ручке управления есть кнопочка пуска гамма-ракет. Когда поймаете противника... то есть мой спейсер... в прицел — нажмете на эту кнопку...

— И что будет? — поинтересовался Светов.

— Как — что? Выиграете, если уничтожите ме­ня, — сообщил мальчик. — Так сыграете со мной? А то отец пошел узнавать насчет нашего рейса, а мама с сестренкой завтракают в кафетерии... А с компью­тером играть неинтересно!

Было очевидно, что мальчишке очень хочется сыграть. Гал не выдержал.

— Ну давай, — ухмыльнулся он добродушно. — Только недолго, ладно?

— Я думаю, пяти минут мне хватит, — заявил кровожадный мальчик.

Они подошли к ближайшему автомату, на кото­ром очень натурально был изображен интерсептор С-13, на жаргоне спейсеров именуемый «горбатым».

— Слушай, — сказал Гал, когда они надели вирт-шлемы и стали проверять канал звуковой связи, — а нельзя тебе дать небольшую фору?

— Еще чего! — с обидой возразил мальчик. — Между прочим, я в нашем классе у всех мальчишек выигрываю!

— Ну, тогда пеняй на себя, чемпион. — Гал нада­вил на кнопку включения.

Эффект оказался потрясающим. Светов очутился в кабине спейсера. Перед глазами возникли приборы и обзорные экраны. Приборы показывали: двигатель находится в стартовом режиме, боезапасов — пол­ным-полно, и все системы работают, как атомные часы. В правой руке у Гала оказалась рукоятка уп­равления, и он по давней привычке покачал ее, про­веряя рулевые приводы. На лобовом экране воз­никла броневая вакуум-пруфная плита стартовой шахты.

— Готовы? — зазвучал в его наушниках мальчи­шеский голос.

— Пятьдесят третий к старту готов, — машиналь­но ответил Гал — так, как это и положено по боевой инструкции.

— Тогда начали! — крикнул мальчик.

На экранах возникли звезды; на их сияющем фоне живописно краснела громада Юпитера.

Гал потянул ручку на себя, и звезды рванулись ему навстречу. Сердце Светова учащенно забилось, словно он и в самом деле оказался в открытом кос­мосе.

Для начала он сделал эффектную «мертвую пет­лю» с тройным переворотом, потом вошел в глубокий вираж и оглядел экраны, обеспечивавшие круго­вой обзор. «Противника» почему-то нигде не было видно. Наверное, замешкался на старте, решил Гал. Он вошел в пике и развернулся, не спуская глаз с экранов. Что-то промелькнуло в верхней полусфере. Ara, вот он, сказал себе Гал, перевел движок в режим «турбо» и перевернул спейсер на 180 градусов, держа палец на гашетке пуска ракет. Он уже собрался про­извести «залп», когда в кабине задребезжал сигнал тревоги; экраны разом погасли, и механический бес­страстный голос в наушниках доложил: «Вы уничто­жены, сэр».

Гал почувствовал, как его щеки под забралом шлема наливаются краской.

— Попробуем еще разок? — раздался голос маль­чика.

— Конечно, — согласился лейтенант. Они сразились еще пять раз. И во всех пяти ра­ундах десятилетний космический ас в расписных шортах каким-то образом умудрялся оказаться в «мертвой зоне», откуда хладнокровно и точно рас­стреливал спейсер Светова.

— Сдаюсь! — выдохнув наконец признался Гал и стянул с себя вирт-шлем.

Он собирался пожать мальчику руку и сказать что-то в том смысле, что, мол, достойная смена рас­тет и так далее, — но его соперника уже и след про­стыл, только сиротливо лежал на пульте компьютера его шлем.

Гал недоуменно пожал плечами и собрался идти восвояси, но за его спиной вдруг раздался визгли­вый сигнал, а на панели автомата замигала надпись: «ОПЛАТИТЕ СТОИМОСТЬ ИГР, СЭР». Сумма, между прочим, оказалась не столь уж пустячной.

Гал сунул в прорезь автомата свой кард и совер­шил операцию безналичного расчета. Потом извлек кард и проверил остаток на своем банковском счете. Оказалось намного меньше, чем он ожидал.

Манипуляции с оплатой напомнили ему еще об одной неприятной обязанности, из-за которой он, собственно, и не захотел, чтобы Инна провожала его в космопорт. Он вспомнил о заказах сослуживцев.

Гал лихорадочно перевел кард в режим комп-нота и с облегчением вздохнул, убедившись, что список необходимых покупок каким-то чудом не стерся из «памяти». Список этот был обширен и раз­нообразен. Чтобы удовлетворить все запросы ребят с Базы, потребовалось бы три фактора в совокупнос­ти: время (как минимум полгода, а не несчастных два месяца), деньги (втрое больше тех отпускных, которые сунули в зубы Галу) и не жалкие 50 кг бага­жа, положенные пассажирам-дальнорейсовикам, а целиком грузовой трюм транспортника.

Но, с другой стороны, обязанность сия носила священный характер, и Гал никого не мог забыть. Он внес определенные коррективы в список и ри­нулся в набег на торговые точки космопорта.

В течение следующего часа ему пришлось туго. Он приобрел массу вещей — как полезных, так и не­нужных; как дешевых, так и дорогих; как мелких (вроде дорожного маникюрного набора), так и таких, которые, казалось, норовили выпрыгнуть из приобретенных специально для этой цели двух не­подъемных кофров... Были в числе покупок Гала и курительные трубки с пачками табака в придачу, и автоматические утюги, и посуда с подогревом, и бу­тылки спиртного всевозможных калибров, и консер­вы, и комплекты постельного белья... Особое внима­ние Гал уделил секс-шопу, где оптом скупил почти все порнокассеты, в том числе и самые залежалые; купил так же электронные симуляторы секса, а спе­циально для Рола Мальяна — надувную куклу пос­ледней модели... Продавец удивился, более того — восхитился; он сообщил Галу, что давненько не встречал человека, обладающего столь высокой по­тенцией.

Управившись наконец с заказами приятелей, пи­лот Гал оккупировал несколько квадратных метров в центре зала ожидания, вызвал кибера-носилыцика охранять кофры, а сам уселся на ближайшее кресло и утер пот со лба.

До старта оставалось еще полтора часа. Послед­ние минуты на Земле. Только теперь Гал до конца осознал, что это означает, и у него защемило в груди.

Тут раздался вызов его наручного видео. Инна, подумал Светов и не ошибся: это была действитель­но она. Да и кому еще на Земле мог бы понадобиться лейтенант ОЗК Гал Светов?..

— Приветик, солнышко, — сказала Инна. Было очевидно, что она уже проснулась.

— Доброе утро, — ответил Гал. — Вообще-то день уже...

— Ты где?

— В Плесецке.

— А почему ты меня не разбудил, бессовестный?

— «На заре ты ее не буди, на заре она сладко так спит», — нараспев процитировал Гал.

— Сам сочинил? — поинтересовалась Инна.

— Ara. Века три эдак назад. Да, и вот еще что... Если бы я тебя разбудил, то наверняка опоздал бы в космопорт.

— Когда старт?

— Через час, — соврал Гал.

Про отложенный рейс он решил ничего не гово­рить, чтобы лишний раз не расстраивать.

Но губы у нее все равно задрожали. Боже мой, с ужасом подумал Светов, во что бы то ни стало надо ее отвлечь...

— Кстати, я сегодня утром действительно стиш­ки накропал, — заявил он скромно. — Потом, на до­суге, как-нибудь послушай, ладно? Я их на твой комп записал.

— Бедный ты мой, — вздохнула Инна. — Иногда ты... такой романтик, а иногда — бронтозавр...

— Кто-кто?

— Сухарь черствый, автомат...

— Да, я такой, — с гордостью сообщил Гал. — Простые чувства — это не чувства. Просто это ин­стинкты.

— Да ну тебя, философ! Лучше скажи, когда у тебя будет следующий отпуск?

Если бы я знал, будет ли он вообще, подумалось Светову.

— Не успеешь оглянуться, — бодро ответил лей­тенант, — как я опять буду у твоих ног.

— Значит, ты не забудешь меня? Надо срочно сменить тему, решил Гал. Иначе — истерика.

— Расскажи, что тебе сегодня снилось, — попро­сил он.

Инна улыбнулась хитровато.

— Мне снилось, что наш маленький уже начал ходить. Я ему говорю: «Иди ко мне, малыш», и про­тягиваю руки, а он почему-то называет меня папой, и голос у него — точь-в-точь как у тебя!..

Это был внезапный удар — удар в солнечное сплетение. Кресло под Галом вдруг накренилось, словно весь космопорт каким-то образом оказался на орбите, паря в невесомости.

— Какой еще малыш? — просипел Гал.

— Как — какой? — смутилась Инна. — Которого мы с тобой вчера сотворили!.. Ты хоть помнишь, как мы с тобой провели вчерашний день?

Вот это-то Гал как раз помнил очень смутно.

— А ты... уверена? Ведь еще даже сутки не про­шли...

— Современное оборудование позволяет через полчаса зафиксировать факт зачатия, — казенным голосом процитировала Инна и рассмеялась. — Я, как встала, сразу же сделала экспресс-анализ... А ты что — не рад?

— Да нет, почему же? — пробормотал Гал. — Я, ко­нечно, очень рад, только... Только все это так не­ожиданно!

Черт возьми, если бы я знал о ее беременности утром, я бы не рвался к коменданту, подумал он.

— Ты береги себя. Инна снова рассмеялась.

— Конечно, милый. Мы все будем себя беречь, правда?

— Я люблю тебя, слышишь? Люблю! Но в этот момент по экрану пошли зигзагами по­мехи, лицо Инны странно исказилось и пропало, а голос ее перекрыл какой-то гул.

Гал глянул по сторонам. За окном садился огром­ный транс-лайнер, так что в ближайшие полчаса о видеосвязи не могло быть и речи.

— ... что... тоже... целую!.. — долетели сквозь шумы последние слова Инны.

Он ударил кулаком по упругому подлокотнику и какое-то время сидел, глядя прямо перед собой. Душа его бессвязно и радостно вопила: «У меня бу­дет сын! А может, дочь — не важно! Важно лишь, что скоро я стану отцом!.. Через несколько лет наша крошка произнесет первое слово! Подумать толь­ко — через каких-нибудь пять лет она будет об­нимать меня за шею своими крохотными теплыми ручонками и шептать на ухо: «Папуля, я так люблю тебя!»...

Впрочем, по натуре Гал был более склонен к ме­ланхолии, чем к радости. Скоро его обожгла горькая мысль, что он может никогда не узнать, кто же у него родился — сын или дочь, ведь он так спешил вернуться туда, где продолжалась беспощадная не­скончаемая война...

А потом Гал подумал о покойной матери. Не суждено было ей стать бабушкой, бедняжке...

Чтобы не размышлять на «траурные» темы, он направился туда, откуда доносились звуки песен «Битлз».

Вообще-то он не собирался пить до старта, пото­му что по опыту знал, как тяжко переносятся взлет­ные перегрузки «под мухой». Хватит, покутил уже достаточно... Если бы не Инна, считай, что был в от­пуске — что не был... Серый туман перед глазами, красные пьяные рожи вокруг... В общем, блага циви­лизации...

Но по столь существенному поводу, как зачатие будущего чада, грех было не выпить — хотя бы чисто символически, бокал шампанского. К тому же время еще есть...

В баре было светло и уютно. Наверное поэто­му — многолюдно.

Стоя у стойки, Гал заказал фужер шампанского. Потом поразмыслил и разорился еще на порцию виски со льдом, а в качестве закуски взял увесистый бутерброд с холодной телятиной и хрустящими тартфелями, обжаренными в сметане (он очень кстати вспомнил, что еще ничего не ел со вчерашнего дня).

Осмотревшись, Гал увидел лишь одно свободное местечко — за высоким столиком у стены. Правда, там уже стояли двое мужчин, но делать было нечего, и Гал направился к ним со своим подносом.

— Можно к вам? — Он поставил поднос на край стола.

— Можно, можно... только осторожно! — про­ворчал мужчина среднего роста, с грубыми чертами лица (слово «лицо» здесь явно не годилось, это ско­рее была «физиономия»).

Второй мужчина, высокий, потягивал через длинную трубочку ярко-желтый коктейль, он был увлечен какой-то толстой книгой и на вопрос не от­ветил, лишь на мгновение глянул на Гала из-под гус­тых бровей.

Обладатель физиономии был уже навеселе и вследствие этого, видимо, жаждал «простого челове­ческого общения». Едва Светов успел пригубить свое шампанское, как он услужливо сообщил:

— Между прочим, медицина смешивать разные спиртные напитки очень не рекомендует... Головка потом бо-бо...

— Вы так верите медицине? — осведомился Гал. Груболицый задумался.

— Не-ет, — протянул он наконец. — Я верю только собственному опыту.

Опыт в потреблении спиртного у него, несо­мненно, имелся.

— Самое скверное, — продолжал он, — это когда черепушка раскалывается. Особенно с утра... У тебя, например, такое бывает?

Он недоверчиво уставился на Гала, словно зара­нее ему не верил.

— Бывает, но редко, — сказал Светов. — Потому что голова у меня привычная, она и не такие пере­дряги выдерживала.

— Ты, случайно, не дегустатор? — сострил груболицый, наваливаясь локтями на столик. На подборо­док у него налипли крошки, а под глазами синели круги, словно он страдал хронической бессонницей.

Ответить Гал не успел, потому что у входа в бар возник затор и раздался громкий голос: «Дорогу ин­валиду войны!» Люди у входа расступились, и в бар въехала инвалидная коляска с электроприводом, в которой сидел, вызывающе ухмыляясь, седой муж­чина. На груди у него висела табличка: «Я ЗАЩИ­ЩАЛ ВАС НА ВОЙНЕ, ТЕПЕРЬ ВАША ОЧЕРЕДЬ ЗАЩИТИТЬ МЕНЯ». Обе штанины седоволосого были завязаны ниже колен мертвым узлом. Ловко орудуя рычагами, инвалид лавировал между столи­ками. Подъехав к стойке, он вытащил из-за пазухи туго набитый полотняный мешочек, извлек из него не глядя зеленоватую бумажку и громко сказал, об­ращаясь к бармену: «Налей-ка, Коля, какого-нибудь пойла на все». Бармен взял бумажку и потянулся к самой верхней полке, где красовались бутылки, сто­имость которых равнялась пособию по безрабо­тице...

Гал отвел глаза, не желая встречаться взглядом с человеком в коляске. Инвалид был не кто иной, как бывший механик-сервист с их базы Рекс Ролдугин по кличке «Динозавр». Ноги он потерял не в бою, а по пьяной лавочке — решил помыть сапоги в емкос­ти, где оказалась не вода, а серная кислота...

Между тем груболицый залпом допил свой ста­кан, смачно рыгнул и, воровато оглядевшись, достал из-под столика бутыль с мутной сиреневой жидкос­тью. Затем набулькал в стакан примерно на три пальца.

— Метагликоль, — пояснил он, обращаясь к Галу. Сосед с книгой неодобрительно покосился на пьянчугу и зачем-то отодвинулся. — Хорошая шту­ковина, от нее кумпол точно болеть не будет. Хочешь попробовать? — Гал отрицательно покачал голо­вой. — Ну и правильно, — без всякой логики сказал груболицый. Он снова осмотрелся и заметил: — На­роду-то сегодня сколько!.. Видать, немало рейсов от­ложили. — Он отхлебнул из стакана и одобрительно покачал головой. — За что боролись — на то и напо­ролись!.. Вот как это называется...

— В смысле? — спросил Гал, принимаясь за бутер­брод.

Пьяница наклонился над столиком, неприятно дыхнув в лицо Светову перегаром.

— Какого, спрашивается, хрена мы затеяли эту месиловку в космосе, а?! — Столик пошатнулся, и груболицый с трудом удержал равновесие. Человек с книгой отодвинулся еще дальше. — Кому, спраши­вается, она выгодна?! Мне? Тебе? Или ему?

Он ткнул пальцем с траурным ногтем в бок чело­века с книгой. Тот нервно перелистал сразу несколь­ко страниц.

— Я, конечно, понимаю, — продолжал любитель метагликолевого спирта. — Пришельцы, агрессия, угроза всему живому на Земле и все такое прочее... Только надо было сначала как следует башкой поку­мекать, а уже потом кулаками махать!.. Ведь что мы сейчас, к примеру, имеем? — Он принялся загибать пальцы на левой руке. — Огромные суммы выбрасы­ваются, можно сказать, коту под хвост — раз... Тут как-то по ящику говорили, что один боевой спейсер стоит больше, чем десять многоэтажек. Опять же люди гибнут как мухи — это два. Скоро, наверно, одни инвалиды да бабы останутся на планете... А смысл какой? Чтобы инопланетян на Землю не пустить? Так ведь, во-первых, рано или поздно они все равно нас одолеют — вон силища-то у них какая! А во-вто­рых, еще неизвестно, будет ли нам от этого хуже... А может, они, наоборот, изобилие нам устроят, а? Ведь по своему развитию они наверняка на голову выше нас!..

— Что же ты предлагаешь? — нахмурясь, спросил Гал.

Груболицый все больше ему не нравился.

— Да ничего, — отрезал любитель метагликоля и сплюнул под столик. — Мы — люди маленькие, ко­нечно, но тоже соображаем иногда... Одно скажу: все мы вляпались по уши... сами знаете, во что, с этими Пришельцами, и война эта — она только милитарам на руку! Небось гребут хоро-ошие денежки за наш счет, защитнички... А мы тут прозябай в нищете!

И все вокруг ахают: спасители человечества, спаси­тели человечества!.. Плевал я на таких спасителей!

Перед Галом мгновенно промелькнули лица ре­бят, с которыми он не раз отправлялся на перехват. Марков, Берколайно, Саня Полилов, Спарт Карновски... И еще Светов вспомнил, с каким чувством он сам возвращался после заданий на Базу, когда спей­сер тянет на последнем издыхании, как смертельно усталая лошадь, когда продырявленные рули вот-вот откажут, а пробоины в кабине затянуты тонкой пленкой герметика, которая того и гляди лопнет от разницы давления, и ты не знаешь, сработает ли при посадке изношенная автоматика и впишешься ли ты в зев посадочного шлюза...

Рука Гала инстинктивно дернулась и выплеснула виски из стакана прямо в лицо пьянчуги, тот, одна­ко, пришел в себя на удивление быстро. Утеревшись рукавом, выдохнул:

— Ты чо, парень?

— А ничо, — миролюбиво ответил Гал. И тут же пояснил: — Я тот самый, на кого ты только что плю­нул.

— Ara, — со странным удовлетворением пробор­мотал груболицый. Осушив свой стакан, сказал: — Тогда извини, что я тебя сейчас шинковать буду.

Он сунул руку под столик, зазвенело стекло, и в руке его возникла уже знакомая Галу бутыль, но на этот раз с отбитым донышком.

В следующее мгновение кто-то закричал: «Бар­мен, вызовите полицию!» Раздался пронзительный женский визг. Молчавший до этого сосед Гала по столику захлопнул книгу и повернулся к груболицему.

— Как вам не стыдно поднимать руку на челове­ка? — сказал он, пытаясь успокоить буяна.

Груболицый, однако, не внял. Сопя, он надви­гался на Гала, огибая столик.

Гал мысленно в который уже раз поблагодарил своего тренера по боевому единоборству, который говаривал: «Курсант Светов, вместо того, чтобы сидеть и портить глаза над книжками в библиоте­ке, лучше лишний раз отработайте защиту от удара палкой... Поверьте мне, в жизни книжкой не защи­тишься!»

Он увернулся от острых зубьев бутылки, поймал руку противника в двойной блок и поволок его к выходу. Вышвырнув пьяницу в зал ожидания, он ма­шинально отряхнулся. Пока любитель дешевого спиртного поднимался с пола, угрожающе ворча и отплевываясь кровавой слюной, к бару подоспели двое полицейских. Это были сержант и его напар­ник, которым Гал утром предъявлял свой кард. Сер­жант подмигнул Светову и громко спросил:

— Есть проблемы, господин лейтенант?

— Ноу проблем, — ответил Гал. — Так, неболь­шое недоразумение... Не сошлись с гражданином во мнениях в научном диспуте.

Груболицый наконец поднялся и удалился, слег­ка прихрамывая.

Полицейские козырнули Галу, и тот вернулся к своему столику. Люди за соседними столиками не­естественно громко разговаривали на отвлеченные темы, стараясь не смотреть в сторону Светова.

К удивлению Гала, человек с книгой еще не ушел. Наоборот, он успел заказать еще один коктейль. Книга лежала обложкой кверху, и называлась она «Введение в теорию полигональных систем».

— Эк вы его! — не то осуждающим, не то одобри­тельным тоном сказал Галу сосед. У него были умные глаза с чуть заметными бугорками контактно-электронных линз.

— Иначе с такими нельзя, — сказал Гал, прини­маясь за остатки своего бутерброда. — К сожалению, в последнее время их становится все больше и боль­ше. Уж в этом-то я успел убедиться за время отпуска.

— Меня зовут Морделл, — представился человек с книгой. — Вицентий Морделл, с двумя «л» на конце... Мультилог.

— Кто-кто? — удивился Гал.

— Никогда не слышали? Мультилогия — сово­купность нескольких отраслей науки, основанная на системном подходе к рассматриваемым проблемам...

— То есть вы ученый-универсал? — спросил Све­тов, запивая бутерброд выдохшимся шампанским.

— Ну, примерно так... Впрочем, вижу, вам это не очень интересно. А вы из Звездного Корпуса?

— Что — заметно? — усмехнулся Светов. — Вы правы, служу там в чине лейтенанта. А зовут меня Гал.

— У вас, милитаров, есть одна отличительная черта, на научном языке — доминанта, — сказал Морделл. — Как бы вам это получше объяснить?.. Понимаете, вы — не лично вы, а представители той социальной группы, к которой вы принадлежите, — очень остро реагируете на зло... По крайней мере на то, что представляется вам злом. И реакция ваша носит весьма решительный и энергичный характер. Иногда даже слишком энергичный... Поймите, я го­ворю обобщенно, не имея в виду ваших действий против этого... субъекта.

— Ну, если говорить обобщенно, — сказал Гал, — то я тоже, например, не в восторге от других соци­альных групп, как вы изволили выразиться. Я целый год не был на Земле, а когда вернулся... — Он отпил глоток шампанского. — Что с вами всеми случилось? Вот вы, ученый... можете ли вы мне сказать, почему люди утратили представление об опасности, которая нависла над ними? Разве не вы сами посылали нас, милитаров, на охрану дальних подступов к Земле? Разве не вы кричали в газетах, что надо дать отпор космическим агрессорам? А теперь вы почему-то го­товы променять свободу и безопасность на мифичес­кие дары Чужаков... Посмотрите сами, как теперь строятся выпуски новостей? Тему войны в Солнеч­ной системе заслонили какими-то светскими сплет­нями, дешевыми сенсациями и сообщениями о спортивных рекордах... Людей теперь больше инте­ресует, как зовут бульдога какой-нибудь голливуд­ской звезды и женится ли английский принц на оче­редной топ-модели, чем сообщения с фронта, где ежедневно гибнут — за них, сволочей, гибнут — милитары, обладающие, на беду свою, гипертрофиро­ванным чувством долга.

— Послушайте, Гал, — сказал Морделл, — мне кажется, в ваших рассуждениях изначально заложе­но преувеличенное мнение о людях. То есть вы счи­таете, что раз вы защищаете кого-то, то этот кто-то должен быть безмерно благодарен вам, не так ли? Может, вы хотите, чтобы вас везде встречали как ге­роев — лавровыми венками, и чтобы ставили вам па­мятники? Поймите, не будет этого, не бу-дет! По той простой причине, что люди забывают своих благоде­телей, так было всегда и везде...

— Да я не об этом, — отмахнулся Гал. — Памят­ники, пьедесталы... Если хотите знать, я вовсе не со­гласен, чтобы меня поставили в виде памятника. На пьедестале, знаете ли, холодно зимой, жарко летом, и вообще — скучно торчать!

— И потом, — продолжал Морделл, — любая война требует напряжения сил от всех членов обще­ства, а уж война против Иного Разума, аналогов ко­торой нет в земной истории, — тем более. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди начинают уставать от войны. Лично я, например, понимаю, как нелегко приходится вам, милитарам Звездного Корпуса, и уважаю вас за то, что вы честно выпол­няете свой долг... Но в то же время как ученый я считаю, что, ринувшись очертя голову в конфликт с Пришельцами, человечество допустило очень се­рьезную ошибку.

— Иными словами, вы тоже на стороне этого типа, — с грустью в голосе сказал Светов. — Счи­таете, что, защищаясь от агрессии, мы вляпались в дерьмо...

— Агрессии... А вы уверены, что речь идет имен­но об агрессии?

— ао чем же еще, по-вашему, может идти речь?! — воскликнул Гал. — Вот уже почти пять лет Чужаки штурмуют Солнечную систему и расстреливают наши мирные корабли, не щадя при этом ни жен­щин, ни детей! Я своими глазами это видел, пони­маете?!

— Понимаю, — кивнул Морделл. — Но и вы, Гал, должны понять: человечество впервые столкну­лось с Иным Разумом, но, полагаю, так и не осозна­ло, что это, во-первых. Разум, а во-вторых, Иной, непохожий на наш... Почему-то мы упорно считаем, что Разум во всей Вселенной имеет универсальные характеристики, одной из которых является спо­собность различать добро и зло, так сказать, быть гу­манным. А что, если у представителей Иной Циви­лизации, с которыми мы сейчас имеем дело, совершенно другой склад мышления? Что, если для них не существует таких понятий, как добро и зло? Разве в этом случае обязательно нужно воевать с ними?

— А что, по-вашему, нам остается делать?

— Искать... Искать то общее, что может нас при­мирить друг с другом. В конце концов вспомните выражение «братья по разуму». Возможно, я выска­зываю парадоксальную мысль, но полагаю, что на­личие разума должно нас именно объединять. А в вашей же трактовке получается, что мы и Пришель­цы — враги по разуму...

Гал взглянул на часы. Пора.

— Знаете что? Пока вы, носители высокого разу­ма, будете искать то, что и сами не очень хорошо представляете, они, Чужаки, высадятся на Земле и примутся устанавливать здесь свои порядки.

Он залпом допил шампанское и, не прощаясь с Морделлом, вышел из бара.

Но не успел Гал удалиться от этого скромного злачного места и на несколько метров, как сзади его кто-то окликнул по имени.

Это был Рекс Ролдугин в своей инвалидной ко­ляске.

— Здорово, Гал, — повторил он, широко улыбаясь. — Какими судьбами, дружище? Поистине, куда ни плюнь — в бывшего сослуживца попадешь!

— А ты не плюй, — посоветовал Светов. — Тут один уже доплевался, видел?

Улыбка Динозавра сразу потускнела.

— Откуда ты здесь взялся? — спросил он.

— В отпуске был...

— В отпуске? Ну, ты даешь! — восхитился Рекс. — Неужели теперь всем дают отпуск, как поло­жено? Или ты сумел Командора уломать?

Гал усмехнулся.

— Просто в один прекрасный день мне жутко не повезло, — сказал он. — Я патрулировал с Сашей Кэрбергом — помнишь, конопатый такой паренек родом из Омска? В районе Амальтеи это было... А при возвращении у меня сдох привод левого руля, и я вынужденно гробанулся брюхом на первый попав­шийся астероид. От удара меня вышвырнуло прямо через колпак на скалы. Пока очухался, рванули топ­ливные баки и боезапас, и стал я куковать на этой каменюге, как Робинзон Крузо на своем необитае­мом острове...

— А потом что?

— Потом? Саша пустил скупую слезу по павшему смертью храбрых боевому товарищу... Так и доло­жил, вернувшись на Базу: «Погиб мой напарни­чек...» В тот же день Хромой Феликс — помнишь нашего связиста? — отправил по СС-связи похорон­ку моей матушке. Через трое суток меня случайно засекли союзнички со штатовской базы, сняли с ас­тероида и ввиду воспаления легких и переломов ребер отправили в Центральный орбитальный гос­питаль. Когда я пришел в себя, то узнал, что матуш­ка моя скончалась, получив похоронку. Сердце не выдержало, я ведь у нее единственным был... Ну, в общем, с учетом всего этого наш Главный штаб и расщедрился на двухмесячный отпуск.

— Здорово! — с энтузиазмом воскликнул Рекс. — Ты больше никого из наших не видел?

— Нет. Да, наверное, не так-то их много — тех, кто вернулся... Ну а ты как?.. Ролдугин опустил голову.

— Вот... — Он указал на висевшую у него на груди табличку. — Переквалифицировался, понима­ешь, в профессионального попрошайку.

Он опять улыбнулся, но на этот раз улыбка его была совсем неестественной — как у пьяной прости­тутки.

— А ноги почему себе до сих пор не сделал? — спросил Гал. — Я слышал, сейчас такие изготавлива­ют — от натуральных ни за что не отличить!

— Да есть у меня такие, дома под койкой лежат... Но, сам понимаешь, для работы нужен соответст­вующий имидж. — Динозавр похлопал по подлокот­никам своей коляски. — Поверь, таким макаром я неплохо зарабатываю!

Светов вспомнил о полотняном мешочке, из ко­торого Ролдугин извлек купюру, расплачиваясь с барменом, и отвел глаза.

— Верю, — проворчал он сквозь зубы. — Извини, мне пора.

— Торопишься?

— Иначе опоздаю.

— Ну и дурак! — с неожиданной злостью выпалил Ролдугин. — Все мы дураками были и дураками остаемся!.. Они тут живут как хотят... да ты и сам, наверное, видел... А вы там за них грудь под лазеры подставляете! Чего ради?

— Прощай, — сказал Гал.

Он повернулся и решительно зашагал прочь от жалкой развалины — некогда весельчака, души ком­пании и вообще замечательного парня по кличке Динозавр.

На душе у Светова кошки скребли. Было почти так же скверно, как в тот момент, когда он стоял, опустив голову, перед крохотным стальным прямо­угольником в казавшейся бесконечной Траурной Стене на старом кладбище в Мапряльске, стоял, зная, что за этим прямоугольником покоится в на­глухо запаянном контейнере прах его матери.

И тут его догнал Рекс, шурша шинами колес по пласт-алюминиевому полу.

— Постой, Гал, — сказал он. — Что это за типы тебя повсюду сопровождают? Ты только не дергай­ся, — предупредил он. — Они сейчас позади тебя, у стойки...

Светов бросил быстрый взгляд в сторону багаж­ной стойки, к которой тащили свои пожитки пот­ные, взбудораженные переселенцы. Там действи­тельно маячили двое мужчин в безукоризненных серых костюмах; они с глубоким интересом изучали правила перевозки пассажиров-дальнорейсовиков.

— Я еще в баре их приметил, — продолжал Рекс. — У меня теперь нюх на фараонов — будь здоров!.. А тут смотрю — опять мельтешат, и куда ты — туда и они...

— Да брось ты! — сказал Гал с досадой и хлопнул

Ролдугина по плечу. — Кому я мог понадобиться? Ошибся ты, Рекс.

Но, выходя из зала, он на всякий случай тща­тельно оглядел отражение дверей в большой зер­кальной стойке световой рекламы. Кроме паукооб­разного робота-носильщика, тащившего его, Гала, кофры, никто за лейтенантом не следовал.

Но когда Гал поднимался по трапу на борт воен­но-транспортного спейсера под угрожающим назва­нием «Громовержец», он еще раз увидел ту парочку в серых костюмах. Они торчали на смотровой площад­ке диспетчерской вышки, держа руки в карманах брюк, и пристально глядели на «Громовержец». Один из них поднес к губам руку с браслетом связи, и челюсти его задвигались.

Гал нахмурился и нырнул в люк корабля.

Уже лежа в противоперегрузочном «шезлонге» и ожидая старта, Светов принялся вспоминать только что закончившийся отпуск.

Воспоминания его делились на три категории: приятные, неприятные и нейтральные.

Неприятные воспоминания начинались с порога госпитального стационара, который Гал переступил, обессиленный тремя сотнями различных инъекций в наиболее мягкую часть тела (в результате чего на обеих половинках этой самой части не осталось жи­вого места), чересчур навязчивым вниманием со стороны смазливых, но, увы, распутных инфирмьерок, тайным пьянством в компании соседей по пала­те после отбоя и одуряюще-бесконечным резанием в карты с ними же — до отбоя... Затем следовали фраг­менты «картинок»: Гал у Траурной Стены... Гал в пустой квартирке с выцветшими обоями и нежилым запахом, а со стены на него смотрят с укором глаза матери... и фальшивые причитания соседки: «Госпо­ди, не дождалась Эльвира свово сынка, а ждала-то тебя — до последнего вздоха ждала!»

Потом в памяти всплыло нечто туманное и рас­плывчатое, не имеющее ни логической связи, ни ра­зумного объяснения. Мысленно реконструируя эту часть отпуска, Гал вынужден был констатировать, что смерть единственного родного человека сломила дух бравого лейтенанта, закаленного в боях и быто­вой неустроенности, и что он, этот самый лейтенант, «пустился во все тяжкие», как гласит старинное идиоматическое выражение... Судя по всему, он в сжатые сроки проделал разгульное турне по питей­ным и увеселительным заведениям всего мира — благо современные транспортные средства и банков­ский счет, округлившийся за три года непрерывной службы в ОЗК, позволяли осуществить подобное ме­роприятие с минимальными затратами времени при максимальном расходовании средств.

Первое время Гал еще пытался следовать благо­родным заповедям офицерства, предписывавшим напиваться вдрызг исключительно марочными на­питками и ложиться в постель по меньшей мере с топ-моделью текущего года. Однако пьянство при­обретало все более хронический характер, и минуты просветления становились все более редкими, а ок­ружающая обстановка делалась удручающе убогой. Рестораны сменились жалкими кабаками, а шестизвездочные отели — полуподвальными ночлежками. Однажды Гал очнулся утром под каким-то большим мостом не то в Стамбуле, не то в Лондоне. От реки разило свалкой, вокруг нагло шныряли некие отвра­тительные хвостатые твари с разумными красными глазками — не то крысы величиной с собаку, не то собаки, мутировавшие до размеров крысы. Гал взгля­нул на свои руки... Костяшки пальцев обеих рук были сбиты до крови, — видно, о чьи-то челюсти в пьяной драке накануне. Одежда висела клочьями, а карманы оказались такими же пустыми, как и голо­ва... К счастью, он тогда не потерял кард, к еще большему счастью — на счету еще оставались день­ги...

Отдельные эпизоды, относившиеся к тому време­ни, были забавными и в то же время болезненно-по­стыдными. Так, однажды в чикагском ночном баре Гал почти весь вечер убил на то, чтобы соблазнить приглянувшуюся ему длинноногую красотку с рав­нодушным лицом. Девица почему-то не понимала Гала. Когда же Светову наконец удалось разъяснить ей, чего он, собственно, от нее хочет, она без малей­ших колебаний приволокла его в свою конурку, где приняла одну из самых разнузданных сексуальных поз. Совершенно некстати у Гала вдруг возник во­прос об оплате предстоящего удовольствия (налич­ных, как оказалось, в тот момент у него не было), на что длинноногая дива невозмутимо ответствовала, что расчет может быть и безналичным, но сразу пос­ле оказания услуг. Гал не понял. Тогда она наглядно продемонстрировала ту щель, куда после акта удо­вольствия надлежало вставить кард, чтобы распла­титься, а также клавиатуру банкомата, вмонтиро­ванную в ее силиконовую спину. На Гала словно вылили ушат холодной воды. Выяснилось, что кибер-проститутки — довольно давнее изобретение секс-индустрии, просто Гал не следил за соответст­вующей прессой. В результате он позорно бежал от длинноногой красавицы и потом еще долго не мог прийти в себя...

Спасла Гала от окончательного морального раз­ложения лишь встреча с Инной, положившая начало счастливой, а потому — увы! — самой короткой час­ти его времяпрепровождения на Земле.

Каким-то образом Светов оказался в транс-европейском экранобусе, стелившемся над прямым, как стрела, металлопластовым шоссе со скоростью под двести миль в час. Гал и сам не знал, куда и зачем он мчится, да в тот момент его это и не интересовало.

Время от времени он проваливался в дрему, а когда приходил в себя, то косился на кресло у окна. Там сидела девушка с книгой, и лицо ее было таким уди­вительно светлым, что девушку невольно хотелось от кого-нибудь или от чего-нибудь защищать. Загово­рить с незнакомкой Гал даже не пытался: он пре­красно понимал, насколько омерзительно выглядит со стороны его распухшая, небритая физиономия. В промежутках между сном и бодрствованием Светов сочинял очередной опус, посвященный Девушке-Со-Светлым-Лицом.

«Я ехал с нею в одном вагоне... Она была, как пе­чаль, светла... И книга в нежной ее ладони казалась голубем без крыла... Но знал я: станция все же будет, где вместе с кем-то сойдет она... Так мир устроен: уходят люди — и дверь закрывается, как стена... Так что ж я медлю? — Стоп-кран в ладони... Но мне инер­цию не превозмочь... Живу, как еду: в пустом вагоне... А за окном моим вечно — ночь...»

Насчет ночи Гал, впрочем, преувеличивал, жерт­вуя фактами ради лирического эффекта: солнце за окном экранобуса в тот момент только начинало клониться к горизонту.

Потом Гал опять задремал, а когда очнулся, за окном было действительно темно. Экранобус поче­му-то уже не мчался, а неподвижно торчал поперек шоссе. Пассажиры, в том числе и Прекрасная Не­знакомка, спали в мягких воздушных креслах. По днищу машины скребли чем-то железным, откуда-то снизу доносились неразборчивые мужские голоса.

Видимо, случилась какая-то неполадка и экипаж экранобуса в лице водителя и двух механиков пытал­ся своими силами устранить ее.

Внезапно Гал уловил знакомый запах. Так пахло однажды в кабине его интерсептора, когда замкнуло турбогенератор. Галу тогда пришлось разгерметизи­ровать кабину, чтобы ликвидировать пожар (правда, потом до самой Базы его преследовала предатель­ская мысль: а вдруг латаный-перелатаный спейс-комбинезон не выдержит перепада давления?).

Едва Светов успел отстегнуть ремни безопаснос­ти и выбраться из кресла, как откуда-то снизу в салон прорвались языки пламени, и сразу же пова­лил удушливый черный дым. Видно, экранобусы го­рели очень редко, потому что автомат огнетушения и не думал срабатывать. Среди проснувшихся пасса­жиров началась паника. Кое-кто успел выпрыгнуть в люк, находившийся в передней части салона, а ос­тальным дорогу к выходу преградило пламя. Аварий­ные люки, расположенные сзади и на потолке, от­крыть оказалось невозможно. Водитель и механики метались снаружи, размахивая руками и что-то крича, но не решаясь предпринять более решитель­ных и разумных действий.

«Только этого мне еще не хватало, черт возь­ми! — процедил сквозь зубы Гал. — Уцелеть в боях и сгореть в заурядной дорожной аварии!» Он что было сил ударил ногой в окно. Однако стекло было изго­товлено в расчете и не на такой удар... Впрочем, дру­гого выхода все равно не было, так что пришлось уп­рямо и методично бить ногой в это чертово стекло.

Разбить окно Галу удалось с восьмого удара. По­том все стало намного проще — нужно было только подсаживать женщин и детей, помогая им выбраться наружу. Сам Гал выпрыгнул последним, когда зады­милась его одежда.

Экранобус благополучно сгорел дотла, и все во­круг погрузилось во тьму. До ближайшего населен­ного пункта — каковым оказался город Галлахен — было километров пятнадцать, и ни одного средства передвижения поблизости.

Вскоре пассажиры сгоревшего экранобуса, зябко поеживаясь от ночной прохлады, брели по пустын­ному шоссе в сторону огней на горизонте. Водитель и механики, тяжко вздыхая, остались сторожить остов того, что еще недавно называлось экранобусом.

Тут Гала кто-то легонько тронул за локоть. Это была та самая девушка, которой он посвятил свое стихотворение. Он уже успел забыть про нее в сума­тохе своей спасательской деятельности, но теперь его сердце опять предательски екнуло.

Девушку звали Инна Снитинская. Она училась в Галлахенской консерватории по классу синтез-гар­монии. Ей почему-то срочно понадобилось попасть домой (позднее выяснилось, что эту «срочность» она придумала).

Гал был рад оказать содействие милой Инне. Он вызвал аэр и с комфортом доставил девушку в Галлахен, — правда, этот комфорт влетел ему в копеечку. Однако когда аэр опустился на посадочную площад­ку, то сразу же выяснилось, что до пансиона, где Инна снимала уютную квартирку, слишком далеко, а время слишком позднее; к тому же город был на­воднен уличными бандами. Все это «предписывало» пилоту проводить Инну до пансиона. И Гал, конеч­но же, провожал. В одной из подворотен на них на­пала компания преступно-молодежного вида. Наме­рения молодых людей были не очень понятными, но, несомненно, гнусными. Светов собрался с сила­ми и духом и разбросал нападавших при помощи тех приемов единоборства, память о которых еще сохра­нилась у него с курсантских времен. Однако через сотню метров из темноты вышли двое в спортивных костюмах. Они осведомились, кто обидел их млад­ших друзей.

Эти двое оказались не то спортсменами, не то профессиональными киллерами. «Спортсмены-убийцы» били скупо, но больно и старались не изу­вечить, а лишь надежно вывести из строя... На Инну, визжавшую так, как это умеют делать в экстремаль­ных ситуациях только женщины, они не обратили ни малейшего внимания. Закончив расправу с лейте­нантом, мужчины деловито оправили спортивные костюмы и исчезли в темноте.

Разумеется, после подобного сеанса «принуди­тельного массажа» Галу нужно было отлежаться как следует, и девушке Инне не оставалось ничего иного, кроме как, поправ моральные нормы, прита­щить своего нового знакомого к себе домой.

А потом у них была целая неделя совместной жизни. Инна взяла в консерватории академический отпуск, и влюбленные не расставались ни на минуту.

Каждое мгновение этих счастливых дней запе­чатлелось в памяти Гала, но, как это ни странно, за исключением вчерашнего дня. Одно он знал точно: вчера они не ходили ни в солярий, ни в маленькое кафе на набережной, ни в клуб синтез-музыки. Вместо этого они провели весь день в «гнездышке», как Светов окрестил жилище своей любимой.

Чем же они занимались весь день?

Что за вопрос, сказал сам себе Гал. Известно, чем занимается влюбленная парочка, уединившаяся в четырех стенах. Не забивай голову дурацкими мыс­лями. О том, что ты оставил позади, ты уже думал. Теперь полагается подумать о том, что тебя ждет впереди — там, куда, набирая с каждой секундой все большее ускорение, стремится военно-транспорт­ный корабль, битком набитый консервами, оружи­ем, боеприпасами и всем прочим, что может понадо­биться людям, воюющим против Пришельцев.

 

Глава 2

ПОДВИГ — ДЕЛО НЕБЛАГОДАРНОЕ

 

Рифма к слову «Сатурн» упрямо не лезла в голову. «Урн»? Или «литурн»? Хм... «Когда он падал на Сатурн, корабль гремел, как сотня урн». Гениально!..

Гал вздохнул, выключил комп-нот и сунул его в карман спейс-комбинезона. Тщательно застегнул ва­куумную застежку. Потом с тоской обозрел унылые стены крохотного транспортного отсека. До конца полета оставалось еще целых десять часов.

Сходить, что ли, к пилотам? Нет, не стоит: и так уже, наверное, надоел им... Анхель того и гляди ска­жет: «Кстати говоря, пассажирам вход в пилотскую рубку запрещен». И обязательно добавит: «Согласно инструкции». Большой знаток всяких инструкций капитан «Громовержца»!..

Да ладно, не злись, тут же мысленно одернул себя Гал. Представь себя на месте Громова: понрави­лось бы тебе, если бы кто-то постоянно торчал у тебя за спиной, пытался ткнуть пальцем в разные клави­ши и кнопки, приставал с дурацкими вопросами ко второму пилоту и проливал кофе из термотюба на панель процессора, на котором штурман рассчиты­вает курсовые параметры? Нет, не понравилось бы...

И как это конструкторы не догадались вмонтиро­вать в транспортный отсек парочку обзорных экра­нов? В конце концов можно было бы обойтись и обыкновенными иллюминаторами из спектролита. Было бы куда пялиться от нечего делать, хотя ничего интересного снаружи, конечно, все равно не уви­дишь: сплошной мрак и звезды, звезды и сплошной мрак... В поясе астероидов перед Юпитером, правда, было бы на что поглядеть, но это зрелище — не из приятных, потому что мелькают по сторонам этакие каменные дуры весом в десятки тысяч тонн, и ка­жется, что еще немного — и вмажутся они в борт, вспарывая его как фольгу...

Гал откинул дымчатый колпак противоперегрузочного «шезлонга» и уселся на краю ложа, свесив ноги.

Взгляд его упал на соседние «шезлонги», которые были придвинуты почти вплотную друг к другу, — кстати говоря, в нарушение инструкции по перевоз­ке личного состава. Субалтерны не теряли времени даром. В течение полета они усиленно наверстывали упущенное на занятиях в училище вследствие сна или интеллектуальных игр в «морской бой». Обло­жившись микрофильмами, кассетами и дискетами, они остервенело грызли гранитную теорию полетов, базальтовую матчасть спейсеров и просто-таки мра­морную космонавигацию. Сейчас, похоже, дошла очередь до спейс-баллистики, потому что до Гала доносились возбужденные голоса:

— Вот здесь и здесь. Серый!.. Ты хоть закон Краузе помнишь, балда?

— Сам ты балда!.. «Эс» помноженное на «эр», ко­рень квадратный из трехчлена. Только при чем здесь Краузе?

— А про кривую Гаусса забыл?

— Сам ты забыл! Кривая не везде вывезет, по­нял? Ведь мы сделали поправку на нелинейную скорость снаряда! Вот послушай, Фил, что по этому поводу вещает Наставление: «Чтобы рассчитать дальность полета стомиллиметровой»... или стамиллиметровой, как правильно, а?

— Эх ты, грамотей! Правильно будет —«сто эм-эм», ха-ха!

— Тоже мне, юморист выискался!.. «Стомилли­метровой гамма-ракеты, летящей под углом... тэ-тэ-тэ... и имеющей начальную скорость... тэ-тэ-тэ»... так... вот: «нужно использовать метод Гаусса полно­го решения системы линейных алгебраических урав­нений, метод итераций, кубические сплайн-функ­ции, метод ломаных Эйлера и метод Рунге-Кутта». Понятно?

— Проклятие! Мы же, болваны, про сплайн-функ­ции забыли, вот у нас ничего и не сходится!

— Слушай, а давай-ка мы с тобой это дело еще раз на компе посмотрим.

— Давай, только сначала местами поменяемся, а то у меня бок затек.

— Куда это он, интересно, у тебя затек?

— Думаешь, смешно? А еще меня юмористом обзываешь!

— Может быть, ты в лоб захотел?

— Захотел! А ты?

Похоже, теоретические штудии баллистики гро­зили перейти в практическое занятие по небоевому единоборству.

Гал всмотрелся в соседние «шезлонги». Субалтерны боролись, сдавленно хихикая.

Детский сад какой-то, подумал Гал, чувствуя себя не на пять, а по крайней мере на пятьдесят лет старше своих попутчиков. Ничего, детство у них бы­стро пройдет — где-то после третьего боевого вылета наперехват!..

Может, сказать им, что то, чему их целый год учили на «ускоре», в бою не пригодится? Ведь когда перед тобой мелькают беззвучными тенями спейсеры на таких скоростях, что не успеваешь разобрать, свои это или чужие, — тут уж не до баллистических выкладок с применением этих самых итераций и сплайн-функций! Остается только стиснуть зубы и палить наугад, надеясь на то, что бортовой компью­тер не подведет, да еще на то, что головка гамма-ра­кеты уловит импульсный код-отзыв от спейсера, в котором сидит твой товарищ...

Нет, решил Гал, не стоит пугать ребят заранее. Да и не поверят они мне.

Гал откинулся на спинку «шезлонга» и улыбнул­ся, вспомнив свое знакомство с субалтернами.

...Когда «Громовержец» миновал лунную орбиту, колпак соседнего «шезлонга» откинулся, и в поле зрения Гала показалась голова с волосами огненного цвета и едва приметной строчкой усиков над верх­ней губой.

— Смотри, Фил, — сказала голова ломким бас­ком, постучав в стенку третьего «шезлонга». — Ока­зывается, мы не одни представляем переменный со­став на борту этой посудины!

Из третьего «шезлонга» выглянул черноволосый молодой человек и недоверчивым взглядом уставил­ся на Светова.

— Меня зовут Гал, — сказал лейтенант, приот­крыв свой колпак. — Принимаете в свою компанию?

— Сергей Гелиевич Глико, — игнорируя вопрос Гала, с преувеличенной серьезностью доложил ры­жий. — А это, — он ткнул пальцем в сторону сосе­да, — Фил. Просто — Фил... Простофиля, в общем.

— Филипп, что ли? — уточнил Гал.

— Ошибаетесь, — сказал черноволосый. — Впро­чем, почему-то все так и думают, что я Филипп, а на самом деле я — Филяр. Филяр Кузьмин.

— Филяр сокращенно означает: «Философ я, ре­бята», — насмешливо пояснил Сергей.

Фил тут же швырнул в него противоперегрузочную подушку, добавив:

— Сам ты философ!

— Далеко летите, братцы? — осведомился Гал. Ребята переглянулись. Видимо, еще в училище им основательно прополоскали мозги на предмет со­хранения военной тайны.

— До конечной, — нахально заявил Глико. — А где сойдете вы?

— Ну, во всяком случае, не в открытом космо­се, — тоже уклонился от прямого ответа Светов.

Парни хохотнули. Вообще-то они — ничего на вид, подумал Гал. Гонору, конечно, многовато, но это поправимо. Не взять ли на себя от скуки функ­ции воспитателя?

— Давайте-ка мы с вами договоримся с самого начала, — предложил лейтенант. — Во-первых, на­зывать друг друга на «ты», невзирая на ранги и вы­слугу лет. Во-вторых, в течение полета играть в карты и прочие азартные игры, чтобы скоротать время. И третье: если вам интересно знать, господа субалтерны, мои анкетные данные, спрашивайте, но только тогда, когда я не сплю. Терпеть не могу, ког­да мне мешают спать...

— Откуда ты знаешь, что мы — субалтерны? — Фил подозрительно уставился на Светова.

Тот ткнул пальцем в направлении стенного шкафчика для одежды, откуда торчал рукав новень­кого мундира с субалтернскими шевронами.

— Вы, наверное, только что закончили ускорен­ные курсы при космическом училище, верно? Сергей усмехнулся.

— Ну а вы, господин телепат, наверняка заслу­женный спейсер, побывавший в сотнях боев и изра­ненный с ног до головы?

Мальчишка, подумал Гал.

— Ты слишком высокого обо мне мнения, — ши­роко улыбаясь, ответил он. — Я всего лишь заведую­щий офицерской столовой на семнадцатой базе. Ка­стрюли, кружки, ложки, компот из сухофруктов — вот моя вотчина... Мы — люди маленькие, но поза­рез вам, воинам, необходимые. — Он многозначи­тельно поднял вверх палец.

Субалтерны были настолько наивны, что с готов­ностью поверили Галу. Но их интерес к нему сразу же увял. Только после Марса Фил еще попытался вы­ведать у Гала, какими спейсерами оснащена семнад­цатая база, но, выслушав абсолютно правдивый ответ в том смысле, что новоиспеченным спейсерам придется летать на технике полуторагодичной дав­ности, находящейся в весьма плачевном состоянии, Кузьмин усмехнулся и перестал верить «главному по жратве».

В ходе первого же приема пищи в виде бортового пайка, когда Фил и Сергей, давясь и брезгливо мор­щась, с трудом одолели лишь половину супового тюба, Гал авторитетно поведал молодежи о предсто­ящем полуголодном существовании, поскольку про­довольственное снабжение Баз уже давно оставляло желать лучшего. Однако и это его сообщение — даже будучи подкрепленным авторитетом «заведующего столовой» — было встречено презрительным молча­нием. Субалтерны, очевидно, полагали, что милитары доблестного Звездного Корпуса питаются исклю­чительно деликатесами.

Да и как они могли думать иначе — ведь в сред­ствах массовой информации о жизни и быте косми­ческих Баз сообщалось еще меньше, чем о боевых действиях.

Когда они подлетали к Венере, выяснилось, что субалтерны не пьют, не играют в карты и вообще слишком хорошо воспитаны. А посему Гал сложил с себя обязанности нештатного воспитателя и принял­ся сочинять лирико-автобиографическую поэму о поганых буднях славного Звездного Корпуса...

Сейчас Гал полулежал в «шезлонге», размышляя, как бы убить время. Перекусить, что ли? Или по­спать сначала? В этой связи ему вспомнился госпи­таль — там тоже наличествовала такая проблема. Гал всегда завидовал тем людям, для которых понятие скуки не существовало и которые придерживались принципа: «Жизнь — это борьба: до обеда — с голо­дом, после обеда — со сном»...

Внезапно Светов насторожился. Что-то было не так... Словно подтверждая его мысли, транспортник ощутимо закачался, содрогаясь, а затем словно прыгнул в сторону, как прыгает с тропинки человек, увидев на ней змею. Потом «Громовержец» клюнул носом, судорожно выровнялся, а через секунду дал сильный левый крен. По корпусу трахнуло несколь­ко раз с такой силой, будто корабль наталкивался на гигантский паровой молот, висящий в космосе. Потом еще раз и еще...

— Странно, — сказал Фил.

— Может, противометеоритный маневр отраба­тывают? — предположил Глико.

— Сам ты противометеоритный маневр! — отмах­нулся от него Фил.

— Тихо, братцы, — сказал Гал, наглухо застеги­вая спейс-комбинезон. — Слушай мою команду, переменный состав! Закупориться в «шезлонгах» и носа оттуда не высовывать. В дальнейшем — дейст­вовать по моим указаниям.

— Ты чего раскомандовался, директор кам­буза? — осведомился Сергей.

Гал смерил его суровым взглядом.

— Кстати говоря, — сказал он, невольно подра­жая капитану Громову, — вы аварийную инструк­цию изучали на курсах?

— Проходили, — насмешливо ответил рыжий, в поисках поддержки оглядываясь на Фила. Тот никак не мог справиться с застежками комбинезона.

— Тогда вы наверняка помните, что пассажирам во время боевой тревоги можно только пальцами в ботинках шевелить, — улыбнулся Светов.

В глазах субалтернов вспыхнул огонек: еще бы, боевая тревога!

— А ты куда? — спросил Сергей.

— Пойду оценю обстановку, — сказал Светов. Он кинулся в пилотскую рубку. Лишь теперь сра­ботала аварийная сигнализация. По барабанным перепонкам ударил вибрирующий рев сирены, а под потолком отсека кровавым пятном замигал сигнал с надписями на русском и английском языках: «БОЕ­ВАЯ ТРЕВОГА!»

Гал с трудом пробрался через грузовой отсек, где штабелями громоздились стальные коробки разных размеров. Несколько раз Светова бросало на ящики, но он вовремя выставлял перед собой руки. Гал ог­лядывал переборки и корпус корабля. Пробоин, слава Богу, здесь не было.

Дверь пилотской рубки ни в какую не открыва­лась, хотя Светов тянул ее на себя обеими руками. Он в отчаянии огляделся и только теперь заметил зловещую надпись, горевшую над дверью: «ПОМЕ­ЩЕНИЕ РАЗГЕРМЕТИЗИРОВАНО».

Гал представил себе, что творится за дверью, и сил у него сразу прибавилось. Он уперся коленями в косяк и рванул дверь на себя. В спине у него что-то хрустнуло, сухожилия на руках едва не лопнули от нечеловеческого усилия, но дверь все-таки приот­крылась, с треском разлетелись в разные стороны герметизаторы, и воздух из грузового отсека со свис­том ринулся в рубку, увлекая туда Гала.

Пулей влетев в рубку, он лишь чудом удержался на ногах, вцепившись за высокую спинку командир­ского кресла. Вопреки его опасениям, ничего страш­ного в рубке не произошло. Анхель Громов непо­движно висел в кресле, удерживаемый лишь ремнями безопасности. Голова его в прозрачном пу­зыре спейс-комбинезона безвольно моталась из сто­роны в сторону, будто под струёй воды. Под потол­ком рубки, растопырив конечности, точно огромная издохшая лягушка, плавал в невесомости второй пилот Ол Мезрин, а на его месте сидел, пытаясь справиться с пультом управления кораблем, штур­ман Макс Берчев. Судя по эволюциям корабля, он был никудышным пилотом.

Строчка рваных пробоин шла вдоль третьего шпангоута. Дырки были размером с крупный апель­син. Если бы экипаж не соблюдал инструкцию, предписывающую при полете в прифронтовой зоне находиться в корабле в спейс-комбезах, то погиб бы мгновенно и страшно...

Макс Берчев беспомощно оглянулся на Гала. Его бескровные губы беззвучно зашевелились. Гал, спохватившись, нажал кнопку автоматической настрой­ки коммуникатора в своем комбинезоне. В уши ударил хриплый голос штурмана:

— Не могу, сейчас тоже скисну... Ты явился во­время, Гал. Ты же пилот... Бери управление на себя... Осторожно, там Чужаки...

— Что с мужиками? — спросил Гал, имея в виду Громова и Мезрина.

— Гравитонное попадание, — задыхаясь, прохри­пел штурман. — Ты не...

Он внезапно замолчал и уткнулся забралом шлема в пульт.

Гал подошел к нему, медленно отрывая от пола башмаки с магнитными защелками. Отстегнув Берчева от кресла, он тщательно пристегнул его к ава­рийному «шезлонгу». Потом сел на место второго пилота и щелкнул замком ремней, которые тут же плотно обхватили его грудь и ноги.

Прежде всего Гал оглядел обзорные экраны. И тот­час же выругался сквозь зубы. Вокруг «Громоверж­ца» кружили несколько спейсеров Чужаков. При­шельцы словно наслаждались своим превосходством над неповоротливым транспортником, оттягивая мо­мент перехода в решающую атаку.

Гал выровнял корабль, быстро освоившись с не­привычным для него расположением кнопок на пульте управления. Потом нажал клавишу с надпи­сью «СЕЛЕКТОРНАЯ СВЯЗЬ С ОТСЕКАМИ» и, стараясь говорить как можно спокойнее, объявил:

— Внимание, экипаж! Говорит лейтенант Светов. Мы атакованы противником. Вынужден принять на себя командование и пилотирование корабля. Всех, кто меня слышит, прошу доложить обстановку в от­секах. Прием.

Судя по докладам, машинное отделение осталось целым и невредимым. Ионный реактор и ракетные рули функционировали исправно. Из инженерного отсека откликнулись в том смысле, что не поймут, черт возьми, в чем дело и долго ли будет продол­жаться тряска, от которой летят к такой-то матери оксидные датчики. В основном пострадали боевые точки. Всего их было четыре, и располагались они в хвостовой части «Громовержца», обеспечивая кру­говую оборону. На объявление Гала откликнулась лишь одна БТ, прикрывавшая задний нижний сек­тор. Бортстрелок по имени Илли доложил, что авто­мат наводки напрочь выведен из строя и приходится наводить лучеметную установку вручную, поэтому за точность дальнейшей стрельбы он не ручается.

— Ладно, Илли, — сказал Гал, то и дело косясь на экран, где кружили «калоши» Чужаков. — Глав­ное — не жалей боезапаса, сейчас эти сволочи поле­зут кончать нас.

Он вызвал транспортный отсек. Субалтерны от­кликнулись тут же.

— Есть небольшая лабораторная работка по тео­рии баллистики, братцы, — сказал Гал. — Дуйте в хвост, на первую и четвертую БТ, и готовьтесь к ве­дению огня на ближней дальности...

— А ты? — спросил Сергей.

— Я тут командирские навыки отрабатываю, — усмехнулся Светов. — Только не теряйте времени на осмотр трупов, понятно, братцы? В случае чего — палите хоть из пальца, нам главное — отбиться...

Субалтерны замолчали, а через несколько долгих минут доложили о готовности. Гал посмотрел на атомные часы. Он был приятно удивлен растороп­ности своих попутчиков.

Только теперь Галу стало по-настоящему страш­но. И зачем я так хотел попасть на этот чертов транспортник, невольно подумал он.

Еще больше ему было обидно. Обидно погибнуть так по-дурацки, за несколько часов до окончания полета. Обидно чувствовать себя мишенью, зная, что даже не можешь оказать достойного отпора напада­ющим. Так, наверное, чувствует себя человек, кото­рого раздели догола, связали и собираются избивать двое дюжих подлецов.

Теперь Галу стало ясно, что произошло до его появления в рубке. Он словно видел, как откуда ни возьмись из черной бездны космоса вынырнули си­луэты «калош» и набросились на «Громовержец»; как капитан Громов бросает неуклюжую махину весом в несколько десятков тысяч тонн в маневр «кленовый лист», чтобы уйти от черных лучей, но они проходят все ближе и ближе к кораблю, и вот один из них разрывает, словно жестянку, титаново-молибденовую броню носовой части, и тогда воздух с шипением, перерастающим в пронзительный свист, улетучивается в пробоины, и рубку заволаки­вает густой пар, а стены и потолок покрываются ра­дужным инеем. Людей швыряет из кресел с такой силой, что ремни безопасности даже сквозь молеку­лярный эластик спейс-комбинезона больно впива­ются в ребра; и второй пилот теряет сознание от перегрузки, а командира контузит ударом электро­магнитной волны... Гал четко представлял себе, как неуправляемый транспортник скачет то вниз, то вверх, то в сторону и как штурман, придя в себя после обморока, кое-как освобождает от ремней без­жизненное тело Мезрина и садится на его место, по­тому что нельзя терять скорость, иначе потом не преодолеть притяжения Сатурна... А Чужаки, поль­зуясь преимуществом в маневренности, делают еще несколько заходов и преспокойно расстреливают боевые точки транспортника, посмевшие огрызнуть­ся огнем...

Когда Гал представил себе все это, страх мгно­венно прошел, уступив место ненависти, от которой сводило судорогой скулы. Он думал, что за отпуск избавился от ненависти к Пришельцам, но, оказыва­ется, она только притаилась где-то в уголке его души, и достаточно было небольшой искорки, чтобы вновь вспыхнуло ее холодное пламя...

Давайте, гады, атакуйте быстрее, думал Гал, сле­дя за Чужаками. Что ж вы медлите? Неужели и вам не чуждо садистское наслаждение муками пригово­ренных к смерти? Неужели хоть в этом вы похожи на людей?..

Словно откликнувшись на его мысленный при­зыв, Чужаки в последний раз проделали свой корон­ный маневр — разгон и поворот под прямым углом к курсу, — а затем пошли с двух сторон добивать «Гро­мовержец».

Гал еще успел проговорить в ларинг коммуника­тора: «Держитесь, братцы!», а потом все стало проис­ходить с такой быстротой, что мозг не успевал оце­нивать события, а только фиксировал их.

Чужаки сделали два молниеносных захода, и Гал всем своим телом ощущал попадания в корабль, — словно невидимые черные лучи прошивали не бро­ню, а его самого. Аварийные лампочки на блок-схеме корабля загорались одна за другой, образуя причуд­ливый узор, сигнализирующий о пробоинах в отсе­ках...

Только бы они не попали в груз, думал Светов. Куда угодно — только не туда, иначе мы превратим­ся в небольшое солнце, а этого не хочется, хотя зву­чит так красиво...

Сначала Чужаки, видимо, не ожидали, что транс­портник возобновит огонь из своих боевых точек, а потом решили погасить их, потому что атаки их стали более целенаправленными именно против хвостовой части.

И все-таки две БТ еще отплевывались короткими очередями. Третья же бухала из лазерной пушки по мелькающим вокруг корабля серым теням.

Время словно замедлило свой ход, и в какой-то момент Гал обрел совершенно новое восприятие происходящего. Он увидел, что с левого борта, под углом примерно в двадцать градусов к кораблю, при­ближается спейсер Пришельцев, а пулеметная трасса от БТ-1 тянется к нему, но не может дотянуться — не хватало самую малость.

И тогда Гал повернул корабль влево и надавил на кнопки экстренного торможения. Ощущение воз­никло такое, словно скоростной магнитопоезд на полном ходу налетел на бетонную стену. Ремни без­жалостно сдавили грудь, и стало нечем дышать;

кровь прихлынула к глазам, но Гал успел разглядеть, как «калоша» все-таки напоролась на огненно-баг­ровую трассу, а потом вспышка озарила левый борт «Громовержца» и ударная волна отбросила корабль в сторону...

— Гал, я сбил его! — раздался в коммуникаторе торжествующий вопль Фила Кузьмина. — Ты видел, а? Я попал в него!

Гал отключил торможение и потер ладонью ною­щую грудь.

— Поздравляю, Фил, — сказал он. — Продолжай в том же духе!

— Да ты просто снайпер, Фил! — вклинился в разговор голос Сергея. — По такому случаю с тебя причитается!..

— Это с тебя причитаться будет, — радостно за­смеялся Кузьмин. — Кто мне твердил, что не нужно учитывать кривую Гаусса?

— По-моему, ты, наоборот, не сделал на нее по­правку, — возразил Глико.

— Сам ты не сделал!.. Мне-то лучше знать, ры­жий!

Гал улыбнулся. Он-то знал, что никакая кривая была здесь ни при чем, но не хотел разочаровывать «меткого стрелка».

— Брэк, братцы, — вмешался он в начинавшийся диспут двух теоретиков баллистики. — Бал еще не кончен, так что следите за своими секторами в оба.

Гал посмотрел на экраны и вдруг обнаружил, что второго Чужака на них не видно. Он переключился в режим радиолокации и облегченно вздохнул.

«Калоша» на приличной скорости улепетывала в направлении Плутона.

Неужели Пришелец сдрейфил? — с удивлением подумал Светов. По собственному опыту он знал, что Чужакам неведом страх. Во всяком случае, они всегда дрались до последнего.

Гал уже собирался объявить экипажу отбой, но в последний момент ахнул, всматриваясь в экран. У са­мого края его, прямо по курсу Чужака, ползло пят­нышко, похожее на светлячка.

Гал дал радиотелескопу максимальное увеличе­ние. На экране возникло размытое пятно, перечерк­нутое координатной сеткой. Сработал автофокус те­лескопа, пятно стало обретать размеры и очертания, и вскоре Гал увидел пассажирский дальнорейсовый лайнер.

Чужак мчался на него, как волк на зайца.

— Ах ты, хищная тварь, — пробормотал Гал. Кто-то тронул его сзади за плечо. Он резко обер­нулся и увидел, что над спинкой его кресла маячит пришедший в себя после обморока штурман «Громо­вержца» Макс Берчев.

— Напугал ты меня, как привидение, — провор­чал Светов. — Оклемался?

— Да вроде бы. Только башка еще гудит, точно барабан, по которому хорошенько вдарили... Ты, слу­чайно, не бил меня по морде?

— Пульт управления тебя бил, — сказал Гал. — А тут, знаешь ли, интересные дела без тебя твори­лись... Взгляни-ка сюда.

Он ткнул пальцем в пятнышко лайнера на экране. Штурман дернулся, едва не врезавшись своей многострадальной головой в потолок.

— Ничего не понимаю, — пробормотал он. — Черт побери, что происходит?

— Пока ты отдыхал, мы тут с ребятами немножко развлекались, — ответил Гал. — В результате пусти­ли одну «калошу» в расход, а второй Чужак, видимо, посчитал, что «пассажир» — более удобная цель, чем мы, и решил переключиться на него...

— Откуда «пассажир» взялся в прифронтовой зоне? — удивился Берчев.

— Когда мы окажемся на том свете, можно будет спросить об этом у его капитана, — усмехнулся Гал. — А теперь держись за воздух. Макс.

Светов протянул руку к пульту и вдавил до упора кнопку форсажа главного ускорителя. В недрах «Гро­мовержца» взвыла, просыпаясь, ионная турбина, и громада транспортника прыгнула вперед с ускорени­ем, нарастающим в геометрической прогрессии.

В глазах потемнело, ремни опять впились в тело, а во рту появился медный привкус крови.

«Громовержец» ринулся вдогонку за Чужаком.

С трудом удерживаясь за спинку пилотского кресла, Берчев прохрипел:

— Что ты задумал, Гал? Мы же все равно не успе­ем его перехватить!

— Ты прав, штурман, — сказал Светов, с трудом шевеля губами. — Будем считать эту погоню слона за мышью психической атакой.

Затем лейтенант объявил по селектору:

— Экипаж, внимание! Приготовиться к экстре­мальной перегрузке. Боевым точкам приготовиться к ведению огня. Чужак собирается атаковать наш пасса­жирский лайнер, и наш долг — помешать ему...

После непродолжительной паузы Гал услышал разноголосые отклики:

— Есть, командир... Ясно... Давай шуруй на пол­ную мощь, лейтенант!..

Голос Берчева опять ударил по перепонкам:

— Ты очумел, Гал! Куда ты лезешь? У нас же на борту — целый склад взрывчатки. Да и чем мы мо­жем помочь «пассажиру»?

— Там люди, Макс, — возразил Светов. — А что ты предлагаешь? Развернуться и потопать восвояси, радуясь, что легко отделались, а тем временем этот гад будет расстреливать наших, как в тире?!

— Мы все равно опоздаем, — возразил штурман.

— Посмотрим. — Гал включил дополнительный форсаж.

Корабль взревел, словно протестуя против такого издевательства над его изношенными турбинами. Штурмана отбросило к переборке — прямо на без­жизненное тело второго пилота.

Вскоре Гал с удивлением обнаружил, что спейсер Чужака заметно увеличился в размерах на лобовом экране. Это было невероятно, но факт оставался фактом: разъяренный «слон» догонял пакостного «мышонка».

Когда Пришелец превратился в перекрестии при­цела в пятно размером с мелкую монету, Гал решил открыть огонь из носовой пушки типа «Спираль-ЭМ». Гамма-ракеты применять было рискованно: в случае промаха они угодили бы в лайнер.

Однако пушка молчала, хотя Гал несколько раз отчаянно рванул на себя спусковую рукоятку.

Разбираться, что к чему, не было времени.

«Громовержец» нагонял Чужака под острым углом, так что достать «калошу» лучеметами боевых точек было невозможно. А разворачивать корабль — значит потерять скорость...

Как ни странно, но существо, управлявшее «ка­лошей», почему-то никак не реагировало на приближение транспортника — словно точно знало, что вести огонь землянину нечем...

До Пришельца оставалось всего десять километ­ров... пять... один. Казалось, еще немного — и Чужа­ка можно рукой достать.

Подожди-ка, сказал себе Гал. Зачем же рукой?.. Пришельца можно достать кое-чем другим... Только вопрос: выдержит ли «Громовержец» удар корпусом на такой скорости или развалится на мелкие кусоч­ки? И не сдетонируют ли боеприпасы в грузовом отсеке? В конце концов, имеешь ли ты право риско­вать жизнью — не своей, а других членов экипажа?..

Гал в отчаянии оглянулся, словно в рубке был кто-то, кто мог бы разрешить его сомнения. Однако похоже, что решать приходилось самому.

Светов переключил экраны на оптический режим и увидел, как из серо-зеленого корпуса Пришельца выдвигаются какие-то пластины. Интуиция подска­зала: сейчас Чужак обрушит на беззащитный ко­рабль мощный удар...

Светов, казалось, воочию увидел, как, пронзен­ный черными трассами, лайнер окутывается обла­ком газа и разлетается на куски и как мгновенно, но страшно погибнут ничего не подозревающие сейчас люди.

В ушах его прозвучал голос Инны: «Мы все будем себя беречь, правда, милый?» Рука, тянувшая­ся к пульту, сразу стала тяжелой-тяжелой — не толь­ко от перегрузки, но Гал все-таки сумел дотянуться до нужной кнопки.

«Громовержец» послушно повел тупым носом в сторону Пришельца, и Светов зажмурился в ожида­нии того, что пилотская рубка разлетится вдребезги и в нее хлынут вакуум и ледяная боль.

В последний момент Пришелец, видимо, врубил торможение, почуяв неладное, но было поздно уво­рачиваться от тарана, и удар пришелся не в нос, а в заднюю часть транспортника. Этот удар был сколь­зящим, и от трения двух корпусов друг о друга брыз­нул пучок ослепительных искр, как при вакуумной сварке; потом этот пучок превратился в поток, «ка­лоша» отлетела в сторону и закувыркалась по слож­ной траектории, от нее отлетали какие-то бесфор­менные обломки, а транспортник содрогнулся и стал вращаться вокруг своей оси, как гигантское сверло. Освещение погасло, экраны в рубке ослепли, и Гала, вместе с креслом, выдранным из гнезда, швырнуло на переборку; и на сей раз даже спейс-комбинезон не мог амортизировать удар...

Теряя сознание, Гал еще успел подумать: «А все-таки я как в воду глядел: «Когда он падал на Сатурн, корабль гремел, как сотня урн»...»

В недрах «Громовержца» что-то действительно громыхало, и грохот этот стих лишь тогда, когда на­ступила тьма.

 

* * *

 

Командир Базы ОЗК номер одиннадцать генерал Арн Шрейдер пожелал лично присутствовать при посадке русского транспортного корабля на аварий­ную площадку. Впрочем, слово «посадка» в данном случае явно не годилось, — скорее, это было свобод­ное падение, слегка смягченное тормозными двига­телями. Да и кораблем израненную громаду можно было назвать лишь с большой натяжкой. Корпус транспортника был измят, корма расплющена, а ру­левые сопла торчали под самыми немыслимыми уг­лами. В целом «Громовержец» выглядел ужасно, даже если смотреть на него невооруженным глазом. Генерал Шрейдер наблюдал за «посадкой» корабля в мини-телескоп, и ему было еще страшнее.

Махина, приближавшаяся к посадочной площадке, моталась так, словно экипаж ее был поголовно пьян.

— Черт бы побрал этих русских, — пробормотал кто-то за спиной Шрейдера. — Они разнесут нам в пух и прах все посадочное оборудование!

Генерал оглянулся на говорившего — своего адъютанта капитана Коллинзера — и почему-то по­думал, что тот наверняка подслушивал его разговор с командующим американским контингентом ОЗК. «Разговор» — чересчур мягко сказано (генерал лю­бил точные формулировки), потому что старик был зол как тысяча чертей и орал на Шрейдера, как на набедокурившего мальчишку.

— Послушайте, генерал, — кричал он, брызжа слюной, по ВПС-связи. — Что, черт возьми, у вас там творится?.. Почему ваши парни спят вместо того, чтобы нести боевое дежурство как следует?! Почему противник беспрепятственно орудует у вас под носом? Почему атакует в вашей зоне ответствен­ности русские пассажирские корабли?

А Арн Шрейдер, прослуживший в «спейс-форс» тридцать с лишним лет, мог только стоять навытяж­ку, преданно смотреть в глаза начальнику и винова­то молчать. Сказать в свое оправдание можно было много... Например, что Пришельцы миновали посты обнаружения так, будто надели шапку-невидимку. Что как только на Базе был принят сигнал бедствия от пассажирского лайнера «Белый», по тревоге тот­час подняли дежурные интерсепторы, но, к велико­му сожалению, они не могут мгновенно перемещать­ся на дальние расстояния... Однако Шрейдер предпочел молчать: он по опыту знал, что коман­дующий терпеть не может оправданий. В заключе­ние Старик пригрозил Шрейдеру всеми мыслимыми и немыслимыми карами — начиная от разжалования и кончая лишением денежной премии за последний квартал — если только русский «пассажир» не вер­нется к своим целым и невредимым.

Человек, который пытался сейчас посадить иска­леченный корабль на аварийную площадку, и не по­дозревал, что он спас не только лайнер, но и служеб­ную карьеру американского генерала.

Зато Шрейдер прекрасно это понимал, вот поче­му он сердито покосился на Коллинзера и провор­чал:

— Узнайте у диспетчера, есть ли связь с пилотом.

— Я и так знаю, — нахально заявил адъютант. — Какая может быть связь после такой передряги? Удивляюсь, как они еще сумели выкарабкаться из поля притяжения Сатурна... Все-таки русские живу­чие как кошки!

Генерал Шрейдер почувствовал, что вот-вот вспылит. Он мысленно сосчитал до десяти и затем сказал:

— Когда они сядут, проводите пилота в мой ка­бинет. — Немного помолчав, добавил: — Разумеет­ся, после оказания ему необходимой медицинской помощи...

Он еще раз взглянул — уже без телескопа — на корабль, который успел коснуться посадочных демпферов и теперь высился на площадке, скособо­чившись, точно огромный гнилой гриб. Вокруг транспортника засуетились черные фигурки роботов-сервистов, подводившие к кораблю с четырех сторон электромагнитные захваты стоп-кранов.

— На подходе их пассажирский корабль, гене­рал, — сказал Коллинзер. — Он должен сесть к нам через полчаса.

— Передайте полковнику Джексону, чтобы встре­тил и разместил пассажиров и членов экипажа, — отрывисто проговорил Шрейдер. — Проследите, чтобы «Белый» заправили горючим и всем прочим, что им потребуется...

— А они подпишут счет? — с ухмылкой осведо­мился Коллинзер.

Шрейдер отвел глаза в сторону. Не будь ты зятем командующего, я бы тебя научил, как разговаривать с начальством, подумал он.

— Это меня не интересует, — пробурчал он. — Наше дело — предложить...

Через сорок пять минут в кабинет Шрейдера во­шел здоровенный парень в синем спейс-комбинезоне, но без шлема. Он слегка прихрамывал на левую ногу. Лицо его было бледным, глаза — красными, а на лбу красовался огромный синяк.

Вопреки всем правилам, командир одиннадцатой Базы поднялся, глядя в глаза вошедшему. Они шаг­нули навстречу друг другу и молча обменялись руко­пожатиями.

— Ви есть капитан корабля? — спросил генерал, освежая в памяти полузабытый русский словарный запас.

Парень почему-то улыбнулся.

— Нет, сэр, — ответил он по-английски. — Я всего лишь запасной пилот... Спейс-лейтенант Светов.

Он учтиво наклонил голову.

Шрейдеру захотелось произнести нечто торжест­венное, но все соответствующие случаю слова поче­му-то вдруг вылетели у него из головы.

В свое время генерал сам летал наперехват, и ему не нужно было объяснять, что значит выиграть бой против двух «калош» на неуклюжем транспортнике и что такое таран в открытом космосе.

— Хотите выпить? — спросил он неожиданно. Русский отрицательно покачал головой.

— Я приглашаю вас отобедать со мной, — сказал Шрейдер.

Светов опять помотал головой.

— Извините, господин генерал, но я должен срочно вернуться на свою Базу.

— На Базу? — Генерал удивленно поднял брови.

— Номер семнадцать. Это за Плутоном, на пере­довых блок-позициях, — пояснил лейтенант. — Воз­вращаюсь из отпуска, сэр. Со мной также следует субалтерн Глико...

— К сожалению, это далековато, — пробормотал Шрейдер. — Но я распоряжусь, чтобы вас доставили в штаб ОЗК на моем личном скутере. Он пятимест­ный. — Опустив глаза, генерал глухо проговорил: — Есть ли погибшие на «Громовержце»?

— Пятеро, — ответил Светов. — В их числе — ка­питан, два бортстрелка, один механик. И пасса­жир — субалтерн Фил Кузьмин...

— Знаете, лейтенант, я командую Базой давно, — задумчиво проговорил генерал, — и знаю всех своих подчиненных — их у меня полторы тысячи человек. Они неплохие парни и отличные бойцы, поверьте старому служаке... Но, окажись кто-нибудь на вашем месте... Я не могу поручиться, что он поступил бы так же, как вы. Андестенд ми?

— Да я и сам себе удивляюсь, — улыбнулся Све­тов.

Выйдя из кабинета, Гал пошел по длинному ко­ридору, в котором ему то и дело попадались навстре­чу милитары в таких же, как у него, спейс-комбинезонах, только со звездно-полосатыми шевронами на рукавах. Один раз его обогнали двое с носилками, на которых лежало что-то тяжелое, накрытое черной простыней.

Видимо, к кабинету командира базы примыкал пункт управления полетами, потому что из-за дверей слышались громкие голоса связистов и диспетчеров.

Откуда-то сверху доносились гулкие удары, топот множества ног и возбужденные вопли. Гал прислу­шался и понял, что там играют в баскетбол или в во­лейбол.

Кучеряво живут, подумал он. Если есть силы и время в спортзал ходить... Да и чистота здесь — не как у нас на Базе...

Он вспомнил обшарпанные стены с потеками ржавчины, потертый магнитными каблуками пол, плохо освещенные переходы, вонючие нужники, и его, как это ни странно, еще сильнее потянуло на свою Базу. В конце концов отсутствие комфорта — не самое главное, главное — среди каких людей ты живешь. А по своим сослуживцам Гал успел соску­читься за время отпуска.

Там, где коридор пересекался с переходом, в одном конце которого виднелся большой круглый люк, а в другом — круто уходившая вверх металли­ческая лестница, Гал в задумчивости остановился.

Было слышно, как за ближайшей дверью кто-то орет по-английски:

— Двадцатый, двадцатый! Куда ты поперся? Дер­жись в строю с шестнадцатым!.. Правее, примерно на сорок пять по Солнцу!.. Десятый, прикрой двад­цатого! Что значит — боезапас кончается?!. Потер­пите немного, бойз, сейчас вас сменят! Внимание всем спейсерам! В десятом секторе Эй-Си вижу три цели, курс двести двенадцать, скорость — триста!..

— Извините, — с акцентом произнес чей-то голос за спиной Гала. — Ви пилотировать русский военный корабль?

Гал обернулся и увидел перед собой толстенько­го, шикарно одетого человечка с потным одутлова­тым лицом. Под левым глазом у человечка темнел свежий синяк.

— Я, — сказал Гал. — А в чем дело?

— Вот, — сказал человечек и протянул Галу сло­женный лист бумаги. Гал машинально взял его. — Тогда ви принимать мой жалоба. Я категоритшески передавать жалоба ваш командований...

Он принял позу оскорбленного достоинства: руки заложены за спину, животик выпячен вперед.

— Простите, а вы кто? — полюбопытствовал Светов.

— Мишель Борнэ, — гордо представился челове­чек, не меняя позы. — Я есть менеджер... Компания «Трансплутон лимитед»... Я лететь пассажир в лай­нер «Белий»...

— На кого же вы жалуетесь? — удивился Гал. — Неужто на меня?

— Там я написать все, — сказал толстяк, ткнув пальцем в бумагу. — Ви внимательно читать и давать свой ответ. Вуаля!

Он отвернулся, достал зеркальце и принялся оза­боченно изучать свой левый глаз.

Гал стал читать бумагу. Текст был отпечатан на английском с грамматическими ошибками. К тому же он изобиловал эмоциональными оборотами и гнев­ными эпитетами. В целом господин менеджер про­странно описывал как он, Мишель Борнэ, следовав­ший на сатурнианский рудник по делам службы, подвергся на американской Базе ОЗК ничем не спровоцированному оскорблению действием со сто­роны русского младшего офицера, который назвать себя отказался, но приметы которого приводились: высокий, рыжеволосый, очень молодой... Оскорбле­ние действием выразилось в сильном ударе кулаком в лицо, повлекшем легкое сотрясение мозга у госпо­дина Борнэ. Было также произведено оскорбление в словесной форме, степень которого господин Борнэ затруднялся определить, поскольку слабо владеет русским языком. Однако рыжеволосый несколько раз употребил в адрес потерпевшего слово «мать». Кроме того, хулиган нанес господину Борнэ и мате­риальный ущерб, намеренно разбив его портативную голокамеру. Ссылаясь на нормы международного права, господин Борнэ просил русское командова­ние принять меры по компенсации понесенного им материального и морального ущерба.

Дочитав жалобу до конца, Гал изобразил на лице сочувствие.

— Ай-яй-яй! — Он сокрушенно покачал голо­вой. — Какой позор!.. Скажите мне, за что же он вас ударил?

— Это есть большой загадка! — с горячностью воскликнул господин Борнэ и извлек из кармана пластмассовый футляр, в котором покоились остан­ки голокамеры. Разбита она была действительно очень тщательно. — Когда ваша корабль... «Громовержетс», нес па?.. столкнулся с Пришелец, я на­блюдать этот сцена в иллюминатор... Мое место быть возле иллюминатор, ву компренэ? И я не хотеть упускать возмошность снимать этот зрелищ, кото­рый быть... манифик, сэ врэ! Так как это быть боль­шой сенсаций, уи ... Телекомпаний платить много-много, ву компренэ? Итак, я снимать этот бой, а потом, когда ми прибивать сюда, хотель снимать пилот осей ... Ки онт этэ мор ... Который погибать. И токда ваш мерзаветс набрасываться на меня, как первобитний дикарь, компренэ?

Тут у господина Борнэ от избытка эмоций пере­хватило дыхание, и некоторое время он был в состо­янии только красноречиво жестикулировать.

Ай да Глико, одобрительно подумал Светов. Ай да рыжий! Молодец! А я-то, признаться, недооцени­вал тебя...

— И что же господин Борнэ предлагает? — осве­домился лейтенант.

Толстяк вновь обрел дар речи. То и дело трогая синяк платком, он принялся втолковывать Галу, что он, Мишель Борнэ, законы знает и соблюдает, а по­этому намерен обратиться в Парижский граждан­ский суд с иском, а это значит, что у «мерзавтса» бу­дут «отшень большой неприятности»... By компренэ ?

— Парфэтман, — ответил Гал. — Но у меня есть все основания полагать, что ваши претензии не будут удовлетворены ввиду одной неточности в ваших объяснениях.

Толстяк растерялся и от этого еще больше вспо­тел.

— Нетотшность? — переспросил он. — Кель? То есть какой?

— Вы сказали —«столкновение». А про таран вы хоть раз слышали? Понимаете разницу?

— Не понимай, — пробормотал Борнэ. — Какой это иметь знатшений?

— А такое, — с расстановкой проговорил Гал, — что если бы я был на месте того офицера, который вас ударил, то вы бы одним синяком не отделались!

Сжав кулаки, он сделал вид, что вот-вот ударит менеджера. Тот пискнул и отскочил на два шага назад.

— Ах вот как? — вскричал он, побагровев. — Ви вигораживать свой подчиненный! Я этого не остав­лять! Я подавать на вас иск в суд!

— Да хоть командующему Звездного Корпуса! — насмешливо сказал Гал.

Он сделал шаг в сторону толстяка, и того будто ветром сдуло.

Гал повернулся и пошел в направлении стрелки указателя «АНГАРЫ».

Вот и спасай их после этого, подумал он. Неуже­ли у таких людей не осталось в душе ничего свя­того?! Да-а, неблагодарное это дело — совершать подвиг...

 

Глава 3

ЧУЖИЕ СРЕДИ СВОИХ

 

Командир Базы номер семнадцать Объединенного Звездного Корпуса спейс-полковник Яков Андрее­вич Руснаков был очень занят. Электронный пульт, перед которым он сидел, то и дело мигал сигналами вызова на связь. Уж такая сволочная это долж­ность — командир Базы ОЗК, имеющей в своем составе подразделения спейсеров, интерсепторов, ракетчиков, связистов, наблюдателей и многих дру­гих. Ежедневно Руснаков требовался всем подряд, начиная от старшего повара Базы и кончая Главным штабом ОЗК. Впрочем, Главному штабу Руснаков требовался особенно часто — чтобы давать ему цен­ные и особо ценные указания, мылить шею за несо­блюдение сроков выполнения приказов и представ­ления всевозможных отчетов, планов, донесений — несть им числа, этим проклятым бумажкам!.. Подчи­ненные, в свою очередь, дергали Командора, чтобы жаловаться, требовать, клянчить, докладывать...

Вот и сейчас, не отрываясь от огромного элек­тронного планшета оперативной обстановки, Русна­ков одновременно имел весьма неприятную беседу с начальником разведки ОЗК генерал-бригадиром Ла­заревым.

Лазарева очень интересовало, когда же спейсеры семнадцатой Базы захватят в плен «калошу» При­шельцев и в целости и сохранности доставят ее на Базу. Об этом он просил уже давно, но не так-то это было просто — взять «языка» (как выражался по ста­ринке Лазарев) в открытом космосе.

— Вы срываете мне все планы, полковник! — кричал он по СВЧ-связи так, что голос его эхом от­давался в ушах Руснакова. — Мы же с вами догова­ривались еще на прошлой неделе!.. Неделя про­шла — и что?!

Он, видимо, считает, что мы тут только спим и видим во сне, как бы заставить Чужака сесть в наш ангар, подумал полковник. Однако вслух сдержанно проговорил:

— Извините, господин генерал, но выполнить вашу просьбу (на слове «просьбу» он намеренно сде­лал ударение) пока не представлялось возможным...

— А когда она представится, эта возможность? — снова закричал генерал-бригадир. — Вы что, ждете, когда Пришелец сам к вам пожалует, сам себя свя­жет по рукам и ногам и выложит как на духу все свои секреты?! Поймите, Яков Андреевич, мы воюем с ними уже больше трех лет, а до сих пор почти ничего о них не знаем! Ни-че-го!.. Вспомните, чему вас учили в свое время в Звездной Академии: без знания противника его невозможно одолеть, это же аксиома!

Что ты меня уговариваешь, как дрессировщик медведя, подумал Руснаков. Все, что ты говоришь, — правильно, только это не наша задача, генерал, а твоя, а ты пытаешься чужими руками жар загребать, хитрец. Все вы там в штабе хитрецы, а как что-ни­будь получить от вас — хрен с маслом!..

— Вы тоже поймите, господин генерал, — сказал он. — Отловить Чужака — все равно что поймать зайца голыми руками. У них же скорость на порядок выше, чем у любого из наших спейсеров. Вы ведь сами знаете, каким старьем мы оснащены... Вот за­молвили бы за нас словечко перед вооруженцами — пусть бы подкинули нам хотя бы эс-тридцатые, тогда бы и мы в долгу перед вами не остались...

Генерал что-то неразборчиво пробурчал. Впро­чем, полковник и так прекрасно знал, что от генера­ла это не зависит...

— Тем не менее, — поспешно проговорил Руснаков, — мы продолжаем работать в этом направле­нии... Вот-вот должна вернуться группа захвата, сформированная мной для выполнения этой зада­чи... Да-да, конечно, доложу немедленно.

Полковник отключился, положил наушники на пульт и потер ладонями уши. Черта лысого я тебе до­ложу, если опять ничего не получится, подумал он. Затем потянулся было к термосу с кофе, но на пуль­те замигал сенсор с пояснением «Дежурный диспет­чер полетов».

— Слушаю, — сказал Командор.

— Господин полковник, докладывает капитан Грейсман. Первое звено интерсепторов задание вы­полнило и возвращается домой...

— Потери есть? — проворчал Руснаков.

— А как же! — бодро отрапортовал Грейсман. — Спейс-майор Ангафорин и лейтенант Векслеров... Уничтожено три бомбера и одна «калоша» против­ника.

— Сколько раз я вам говорил, капитан, — еле сдерживаясь, сказал Руснаков, — чтобы вы доклады­вали мне так, как положено... «Домой», «калоша», «а как же»... Р-распустились, понимаешь, как у тещи в гостях!

Он в сердцах ткнул пальцем в клавишу, откинул­ся на спинку кресла и прикрыл глаза. Зря я так... В общем-то, он прав, этот Грейсман. Дом там, где человек живет, и никак не иначе, а мы уже забыли свои дома, которые остались на Земле, и эта гряз­ная, обшарпанная гора титановой стали, набитая электроникой и гордо именуемая Базой ОЗК, теперь действительно наш дом... И пора привыкнуть к тому, что каждый день кто-нибудь не возвращается с зада­ния... Вот Грейсман и привык, а я нет, и это вовсе не говорит о том, что он — циник, а я — настоящий ко­мандир, потому что это все слова, которые не имеют никакого значения, а имеет значение лишь то, что именно я послал этих ребят на смерть, так что слезы-то мои, выходит, крокодиловы...

Ангафорин Коля, как же ты, а?.. Я же сделал из тебя первоклассного спейсера, и ты сбил пятнадцать Чужаков, и совсем недавно в штаб отправили на тебя ходатайство о награждении Хрустальным Дис­ком, а теперь надо отправлять похоронку твоей жене... А вот Векслерова совсем не представляю себе, наверное, из молодых еще... Слишком часто в последнее время стали меняться люди — не успева­ешь запомнить лица.

Размышления Командора прервал очередной вы­зов. На сей раз вызывал начпрод. Личный состав уже вторую неделю лишен горячей пищи. На складе ос­тались только сухие пайки, а тот суп, который повара попытались соорудить из рыбных консервов, был подвергнут личным составом жуткой критике. «Какой же это рыбный суп, если в нем нет ни кусоч­ка рыбы», — жалуется личный состав, и, кстати, со­вершенно правомерно, потому что в результате транспортировки любые консервы напрочь теряют вкус и запах...

— Между прочим, Нил Сергеевич, — проворчал Руснаков, — у меня в кабинете аквариума нет, и я живых карпов от нечего делать не развожу!

— А мне что отвечать личному составу? — наста­ивал начпрод.

— Скажите, что в солдатском пайке тоже нет ни кусочка солдата! — усмехнулся Руснаков. Начпрод промолчал. — Ладно, сегодня же поставлю вопрос перед Куратором по снабжению.

Однако Командор по опыту знал, что на снаб­женцев где сядешь — там и слезешь. Хотя и начпрод был прав...

Потом позвонили из Главного штаба и осведоми­лись, когда, черт побери, База номер семнадцать пред­ставит на утверждение план спортивно-массовых мероприятий на следующий квартал («У меня каж­дый день спортивно-массовые мероприятия, — пытался отшутиться полковник. — В виде боевых зада­ний». — «Тем не менее, Яков Андреевич, соответст­вующего приказа Командующего ОЗК еще никто не отменял», — возражали штабисты). Затем на связь один за другим вышли еще шесть различных персон, включая командующего американской базой генера­ла Шрейдера...

Полчаса спустя командир семнадцатой Базы окончательно выдохся. Решив больше не отвечать ни на чьи вызовы, хоть самого Командующего, Руснаков покойно развалился в кресле и отхлебнул давно остывший кофе.

Когда все это кончится, думал он в отчаянии. Когда наконец прекратится эта проклятая война. Но ведь даже не известно, как выглядит противник!.. И как командовать Базой в таких свинских услови­ях? Сверху — требуют, и всем наплевать, возможно ли выполнить эти требования или нет. Снизу — жа­луются на безобразия и сами же безобразия творят... Пьянствуют, играют в карты, кажется, даже морду друг другу втихаря бьют... Какие тут уставы?! Как поддерживать образцовый порядок с такими свинья­ми?.. И в то же время жалко их, сволочей, — ведь не жалея себя, свой долг перед Землей выполняют, и в бою еще ни один не струсил, хотя я-то знаю, как это страшно, когда на тебя со всех сторон наваливаются спейсеры противника, и черные трассы жадно нащупывают тебя, и ты знаешь, что когда-нибудь они все-таки вспорют корпус твоей машины...

Нет, думал Руснаков. Надо подавать рапорт об отстранении меня от обязанностей командира... «Командора», как эти черти полосатые зовут меня за глаза — а некоторые и в глаза тоже... Если сегодня не захватим «калошу» в плен — не откладывая нака­таю рапорт. Хватит, накомандовался!.. Отпустят — вернусь на Землю, куплю коттеджик где-нибудь по­дальше от цивилизации, буду каждый день с удочкой на берегу какой-нибудь уютной речушки сидеть... А не отпустят — рядовым спейсером буду летать... кем угодно пойду, хоть сервистом!..

От этих мыслей Руснакову полегчало. Полегчало настолько, что в течение следующих двух часов он разделался с массой мелких и крупных «головных болей», успевших накопиться за последние сутки. Подписал двенадцать приказов, пятьдесят похоро­нок и тридцать два представления к очередным и внеочередным званиям и наградам. Утвердил графи­ки боевого дежурства на следующий месяц. Не вчи­тываясь, подмахнул какие-то планы, отчеты, доклад­ные записки...

Параллельно с этим он ответил еще на десять вы­зовов из Главного штаба и на двадцать — по внут­ренней связи. Несколько раз сам вызывал по прямой связи своих подчиненных...

Опомнился Руснаков лишь тогда, когда вдруг об­наружил, что перед ним нет больше ни бумаг, ни комп-кардов.

И тотчас же в дверь постучали, и в кабинет вва­лился старший «группы захвата» спейс-майор Коля Мефедов. Командор мигом забыл о всякой рутинной чепухе — в том числе и о своем намерении написать рапорт.

Лицо у Мефедова было черным и отекшим от многократных перегрузок. На этом темном фоне ярко-красным пятном выделялись губы, словно Мефедов старательно намазал их помадой, однако на самом деле губы у майора были просто искусаны до крови.

Коля вошел и, не спрашивая разрешения, сразу же уселся.

— Извините, Яков Андреевич, — с трудом воро­чая лепешками-губами, проговорил он. — Ноги со­всем не держат — за время полета отвыкаешь от Гравитатора.

Руснаков сглотнул горькую слюну.

— Рассказывай, Коля, — потребовал он.

И Мефедов стал рассказывать.

Сегодня они летали на «свободную охоту» уже в девятый раз. Их было семеро — из числа самых опытных интерсепторов Базы. В соответствии с за­дачей они прочесали те секторы, где можно было встретить одинокий спейсер Чужаков. После трехча­сового блуждания по космосу, когда начинало резать глаза от вглядывания в обзорные экраны, группа на­конец наткнулась на Пришельцев, которых было трое. После «переговоров с помощью пушек», по вы­ражению Мефедова, удалось ликвидировать двоих Чужаков, потеряв, правда, со своей стороны Сашу Геккерева, а третью «калошу» они «взяли под ручки» по схеме: по двое справа и слева, один — сзади сверху и один — сзади снизу. Затем, указывая ма­ршрут лазерными очередями, повели Чужака на Базу. У Пришельца не было шансов выскользнуть из «клещей», но на траверзе последнего радиобуя он вдруг врубил форсаж, в мгновение ока превратился в точку, а затем и вовсе исчез с экранов... Коля, прав­да, выпустил вдогонку Чужаку две гамма-ракеты, но они скорее всего так и не нагнали «калошу» и благо­получно ушли в направлении созвездия Bera...

— Представляете, Яков Андреевич, — возбужден­но говорил Мефедов, — каким было у него ускоре­ние?!. Я тут успел прикинуть на бортовом расчетчи­ке — не меньше двадцати семи «же»!.. Вот вам и «ка­лоша»!

— Да уж, — пробормотал Командор. — Пилота как пить дать должно было расплющить в лепешку... Во всяком случае — нашего пилота. Вообще-то не ты первый, Коля, обращаешь на это внимание...

— А отсюда следует, — продолжал Мефедов (видно было, что ему очень хочется спать), — что либо у Чужаков такие противоперегрузочные уст­ройства, которые нам и не снились, либо...

— Пилота в кабине не было, — закончил его мысль Руснаков. — Или был, но не живое существо, а робот. Железная башка, стальное тулово... И еще сотню других предположений можно выдвинуть на основе этого факта. Например, что Пришельцы во­обще не подвержены воздействию силы тяжести в силу специфического устройства своего организма... Только проверить все это пока можно лишь одним путем — отловить живьем одного из этих гадов вмес­те с его «калошей». Для чего вас, собственно, мы и посылаем.

— В следующий раз, — уже почти сквозь сон пробормотал Мефедов, — мы постараемся, Яков Андреевич... Придется слегка повредить Чужака, а потом брать его на буксир. Другого выхода мы с ре­бятами не видим. Правильно я мыслю?

Руснаков вздохнул.

— Иди-ка ты спать, мыслитель, — посоветовал он вовсе не командирским тоном. — Можешь дрых­нуть шестьсот минут, разрешаю. А завтра — как обычно, на вылет...

Коля поднялся и, пошатываясь, побрел к двери. Затем вдруг остановился и сказал:

— Командор, вместо Сашки теперь в группу надо кого-то другого назначать.

— Кого ты предлагаешь?

— Может быть, Светова?

— Нет, — отрезал Руснаков. — Кого угодно, но только не его!

— И что он вам так ко двору не пришелся? — за­думчиво проговорил Коля. — Пилот он классный, а прозябает без дела вот уже целую неделю после от­пуска...

— Все, хватит, — оборвал его Руснаков. — Разго­вор окончен. Иди, Коля, иди...

— И не просто иди, да? — осклабился Мефедов и хлопнул дверью.

Командор немного посидел, барабаня пальцами по пульту, потом вызвал на связь подполковника спецслужбы Кирилла Эмова, которого на Базе с уп­рямой неприязнью называли не иначе как Особист.

— Как там твой подопечный? — осведомился Руснаков, когда на экране возник острый профиль Эмова.

Прежде чем ответить, Эмов покосился на инди­катор секретности.

— Пока по нулям, — сказал Кирилл. — А что?

— Хочу завтра задействовать его на задание, — вкрадчиво проговорил Руснаков. — Как смотрит на это гроза шпионов и предателей?

— Как гроза шпионов и предателей, я тебя не слышал, Андреич, — усмехнулся Особист. — Ты за ознакомление с секретным предписанием расписы­вался?

— Расписывался.

— Помнишь, о чем там говорилось?

— У меня память плохая, — соврал Руснаков.

— Пей на ночь йод, — посоветовал Особист. — А содержание той депеши могу тебе напомнить. Дер­жать объект под негласным наблюдением... не ис­пользовать на обычных заданиях. В случае отсутст­вия каких-либо аномалий в поведении объекта обеспечить его вылет по индивидуальному плану для выполнения особого задания, а также обеспечить группу прикрытия... Поэтому, Андреич, советую за­действовать завтра кого-нибудь другого, а нарушать предписание я тебе очень не советую, командир.

— Не пугай ты меня, советничек, — добродушно отозвался Руснаков, — а то коленки дрожат... Пом­ню я это дурацкое предписание. Только какого черта я должен всякие глупые отговорки придумывать для парня? У меня уже фантазия исчерпана: и под до­машний арест я его сажал, и по моему приказу наш Аспирин Светова на медосмотре заваливал, и сервисты, опять же по моей указке, все никак не могут довести до ума его машину... А завтра что я ему скажу? Что некие дяди с Земли велели поставить его в угол, а за что — говорить не велели?! И ведь самое интересное, что я действительно понятия не имею, почему он сидит под твоим наблюдением целую не­делю! Ведь у нас каждый спейсер — на вес золота!.. Как ты думаешь, что этот парень мог натворить на Земле, что попал под колпак спецслужбы?

— Пойми, Андреич, у меня тоже нет никакой до­полнительной информации, — сказал Эмов. — Есть, правда, кое-какие соображения на сей счет, но де­литься ими с тобой я не собираюсь. Ты только не обижайся, Андреич, но у нас с тобой — разные вот­чины. Хотя мы с тобой работаем в одной упряжке... В конце концов у тебя полно других людей — не со­шелся же на этом лейтенантишке клином белый свет!

— «Лейтенантишке», — передразнил Эмова Ко­мандор. — Это, если хочешь знать, прирожденный ас. Да мне его просто по-человечески жалко, Ки­рилл. Парень он отличный, я его давно знаю, но от бездействия может испортиться.

— Что он, колбаса, что ли? — усмехнулся Эмов.

— Колбаса не колбаса, а спиться, например, запросто может, — возразил полковник. — Каждый день со своими дружками гуляет!..

— Я знаю, — бесстрастным тоном проговорил Эмов. — Все-таки сам лично наблюдаю за твоим асом. Ничего, скоро у него запас спиртного иссяк­нет...

— Скоро мое ангельское терпение иссякнет, — заявил Руснаков. — Значит, не разрешаешь его тро­гать?

— Это не я не разрешаю, — сказал Эмов. — Ин­тересы безопасности всей Земли не разрешают! На­деюсь, ты понимаешь, Командор, какое это имеет значение...

Экран погас.

Руснаков с досадой хватил кулаком по пульту.

Особист есть Особист, подумал он. Правильно его ребята так прозвали. Вместо людей у него — одни сплошные «объекты», вместо живых человечес­ких чувств — инструкции, предписания и «интересы безопасности Земли»... Нет, так работать больше не­возможно, снова подумал Командор. Затеяли спецслужбовцы какие-то непонятные игры в секретность у меня под носом... Может, плюнуть на все и на­питься? А потом упасть не раздеваясь на койку — и пошли они все подальше с их «интересами безопас­ности»!.. А потом написать рапорт. Или сначала на­писать рапорт, а потом напиться?..

Он еще долго обдумывал в уме эту соблазнитель­ную дилемму, хотя в глубине души знал, что ни того, ни другого не сделает. По крайней мере сегодня.

 

* * *

 

В двухместной каюте было уютно. В углу, на самодельной электроплите в конусообразном нержа­веющем колпаке от головки гамма-ракеты с булька­ньем варилась картошка в мундире. Гал Светов в толстом свитере и спортивных брюках лежал на койке и читал книгу.

Вокруг было тихо, только время от времени в не­драх Базы что-то глухо взревывало, будто просыпал­ся огромный динозавр, и тогда по полу и переборкам прокатывалась волной мелкая дрожь, а потом все опять стихало. Это срабатывал Гравитатор. Иногда в коридоре раздавался дробный цокот, словно табун лошадей следовал к водопою: это проходили спейсеры, цокая по металлическому полу магнитными каб­луками спейс-комбинезонов. Дежурные смены ме­нялись каждые четыре часа.

В полумраке каюты, где тускло светилась единст­венная лампочка у изголовья Гала, совсем не ощу­щалось, что за стеной — ледяная пустота космоса и что где-то, по космическим меркам не так уж далеко от Базы, продолжается война двух цивилизаций.

Гал не заметил, как задремал, а когда вновь от­крыл глаза, в каюте, кроме него, еще кто-то нахо­дился. Глянув на соседнюю койку, он увидел чей-то темный силуэт. Хотя лицо этого человека оставалось в тени, Светов сразу узнал его. На койке лежал не кто иной, как его старый друг и однокашник Ювен Галанин. На нем был наглухо застегнутый комбине­зон, словно он только что вернулся с задания. Толь­ко капюшон отсутствовал.

Заметив, что Гал смотрит на него, Ювен шумно втянул в себя воздух.

— Картошка? — поинтересовался он.

— Ara. В мундире. Помнится, ты любишь та­кую...

— Я картошку люблю кушать, — усмехнулся Ювен, — а так — ненавижу.

— Плагиатор несчастный, — отозвался Гал.

— Как ты провел отпуск? — спросил Галанин.

— Нормально. Только лучше не напоминай, не береди душу!

— Что — хорошо на Земле? — с завистью спро­сил Ювен.

— Прекрасно. Ты лучше про себя расскажи.

— Что там рассказывать? Тебе уже, наверное, и так все про меня рассказали.

— В общих чертах. А хотелось бы знать точнее. Мы же с тобой два года в этой каюте вместе жили... Расскажи, Юв!

— Ладно, — Ювен уселся поудобнее, машиналь­но ощупывая койку. — А что это за неряха на моем месте спит? — поморщился он. — Лень аккуратно койку заправить, что ли?

— Не придирайся, педант, — сказал Гал. — Хоро­ший малец здесь поселился — плохого я бы не пус­тил. Cepera Глико его зовут, он сейчас на вылете.

— Случилось это недели за две до твоего возвра­щения, — начал рассказывать Галанин. — Чужаки совсем тогда распоясались: стали лезть буквально стаями через зону ответственности Базы, так что нам пришлось перейти на четырехчасовые дежурные смены. Выспаться, правда, при таком режиме абсо­лютно невозможно. Представь: пока сменишься, пока напишешь рапорт о выполнении задания, пока поешь, пока заснешь... смотришь, без малого час прошел из того времени, что на отдых отпущено. Только лег — уже вставать... В общем, о сне прихо­дилось только мечтать.

В тот день Чужаки докопались до нашей Базы. Видно, торчала она у них на пути к Земле, как вол­норез... Вот они и пошли — волна за волной. Штур­мовики, бомберы, «калоши»... В общем, лезли на­пролом; как очумевшие от водки камикадзе. На дальних подступах наши ракетчики сбивали их пач­ками, но этой нечисти было столько, что на месте одного уничтоженного спейсера появлялось два дру­гих, и вся эта армада чуть ли не с гиканьем неслась на Базу. Командор поднял по тревоге не только дежурную смену, но и все остальные экипажи, а потом к нам на подмогу подоспели штатовцы с двадцат­ки — и пошла потеха!.. Крошили мы Чужаков, не отрывая пальцев от гашеток лучеметов. У кого кон­чался боезапас, быстренько плюхались в ангар, за­правлялись, как автогонщики на дистанции, и снова взлетали. В тот день личный состав даже забыл про еду и сон, потому что всем было ясно: или мы унич­тожим их, как стаю саранчи, или они сомнут нас и прорвутся внутрь системы...

Не знаю, скольких Чужаков я успел тогда сбить — некогда было считать, да и в голове как-то сразу все перепуталось. Наконец попалась мне одна «калоша», пилот которой оказался асом. Во всяком случае, таких фигур космического пилотажа, которые он выделывал, я еще никогда не видел...

Тут Ювен принялся жестикулировать, объясняя, как они с Чужаком сначала сошлись на встречных курсах и как потом «калоша» ушла свечой вверх; как он, Юв, вовремя разгадал замысел противника: после «мертвой петли» выйти Галанину в хвост — и ушел влево и вниз, а когда Чужак вычертил нечто вроде трапеции, Ювен выполнил тройную «бочку» с перекруткой и поймал в перекрестье прицела ту точку, в которой должна была оказаться «калоша» в следующую секунду. И тут произошло то, чего Гала­нин никак не ожидал. Несшийся на всех парах Чу­жак вдруг мгновенно прекратил движение — хотя так не бывает, никак не может быть! — ив непо­движности застыл, словно натолкнувшись на неви­димую стену. Ювен лихорадочно заработал рулями, но в отличие от Чужака ему не удалось преодолеть силу инерции, и тут же в левый борт его интерсептора ударила черная трасса, и космос на мгновение стал ослепительно белым, а потом опять черным...

— Ну и где же ты теперь? — спросил Гал.

— Да вот, обретаюсь на Базе как неприкаянный.

Некуда мне податься, Гал. У меня ведь на Земле, как и у тебя, никого нет. Приходится скрываться от сво­их же... Ты вот что... Никому не говори, что видел меня, ладно?

— Ara, — отозвался Светов. — Все равно ты мне снишься, Юв.

— Может быть, я и сам себе снюсь... — вздохнул Галанин.

Они помолчали. Потом Гал виновато отвел глаза в сторону и пробурчал:

— Ладно, Юв, давай-ка мы с тобой примем по две капли. По-моему, у меня еще кое-что оставалось в НЗ. И картошечкой закусим, а?

Ювен, словно извиняясь, проговорил:

— Спасибо, Гал, но мертвые могут не есть и не пить, хотя, знаешь, иногда очень хочется... Ты зак­рой глаза на минутку, а я тихонечко пойду блуждать по Базе.

Гал послушно смежил веки и опять провалился в забытье. Потом вздрогнул и открыл глаза. Он не знал, сколько проспал, но, видимо, немного, потому что в каюте все было по-прежнему. Никаких призра­ков погибших друзей уже не наблюдалось...

Однако осталось смутное беспокойство — слиш­ком уж реальным казался недавний сон. Да хватит тебе, мысленно сказал он самому себе. От безделья скоро рехнешься, наверное...

Светов поднялся, выключил плитку и принялся очищать картошку от кожуры.

В коридоре кто-то зычным голосом осведомился:

— Га-ал! Это у тебя так вкусно пахнет жратвой? Мы, незваные гости, идем к тебе!

И тотчас же стальная дверь отъехала в сторону и в каюту вломились четыре фигуры в свитерах. Сразу стало тесно и шумно.

— Слушай, Гал, ты случайно не скатерть-само­бранку приобрел в отпуске? — поинтересовался об­ладатель зычного голоса Костя Луцик, без церемо­ний плюхаясь прямо на подушку, на которой не­сколько минут назад покоилась голова Гала.

— Разве это самобранка? — возразил Борька Геккер. — Одной вареной картошкой потчует!.. Вот если бы появились какие-нибудь деликатесы...

— Вяленая вобла, например, — съехидничал Гал.

— Ara, — невозмутимо кивнул Борька. — И пиво. Как можно больше хорошего пива, с пеной в два пальца, к которой штаны прилипают, как к клею!..

— Не слушай ты этого гурмана, Гал! — восклик­нул Гемир Оконов по кличке «Гомос» (кличка про­исходила от слова «гомосексуалист», но Оконов охотно откликался на нее, потому что трактовал ее как сокращение от «гомо сапиенса»). — Тоже мне — Гаргантюа нашелся!

— Молчи, Гомос! — огрызнулся Геккер. — Что ты в еде ничего не смыслишь, что в бабах!

— Тихо, братцы, — сказал Гал. — Руками прошу не размахивать, а то плитку уроните... Занять места согласно купленным билетам! Руки мыли?

— И уши тоже, — откликнулся Витька Ческис. — Не томи, шеф-повар!

Приятели расселись на койках. Стол им заменял отличный алюминиевый ящик из-под взрывателей к альфа-бомбам. Гал торжественно водрузил на сере­дину «стола» картошку, открыл несколько тюбов самоподогревающихся консервов из бортпайка, потом нагнулся и извлек из-под койки, из пыльного чемодана, бутылку двадцатилетнего «Марселя».

— Последняя, — предупредил он на всякий слу­чай.

Компания оживилась.

— А ты говорил — скатерть-самобранка!

— Типун тебе на язык, Гал! Давайте выпьем за то, чтоб она ни в коем случае не была последней!..

— Гомос, а ты сегодня не пьешь?

— Не давайте ему, он, когда пьяный, звереет и целоваться ко всем подряд лезет. Еще изнасилует нас по очереди!

— Что вы, ребята, как можно?! Я изнасиловать только по любви могу!

— Давай стаканы, Гал... Так. Коньяк, как извест­но, пьют малыми дозами.

— Но из большой посуды!

— Поехали!

— Здравы будем, бояре!

— Кадету, кадету оставьте, братцы! — попросил Светов. — Он вот-вот вернуться с задания должен...

Он смотрел, с какой жадностью ребята едят, об­жигаясь, горячую картошку, как они пьют одним глотком дорогой коньяк, и понимал их неестествен­ное оживление: после космического боя любой нор­мальный человек словно заново рождается на свет, он рад, что ему повезло и на этот раз, а о следующем разе лучше не думать, потому что живем только здесь и сейчас... И Гал страшно завидовал своим то­варищам, потому что лучше жить так, как они, чем так, как живут на Земле большинство людей.

Вначале разговор был легким дружеским трепом. Вспомнили — в который уже раз — все известные нецензурные анекдоты, поговорили о женщинах. В этой связи опять стали подшучивать над Гомосом, который отбивался от нападок как мог (в частности, заявил: «Между прочим, если вдуматься, все женщи­ны — гомосексуалистки!»)...

Но потом, когда они прикончили «Марсель» и перешли на дикую смесь антифриза с техническим спиртом, за которой сбегал в ангар к сервистам Ческис, заговорили, как это бывает в таких случаях, о ратных буднях.

Сначала Борька рассказал, как сегодня ему при­шлось отбиваться от трех Чужаков и как он уже простился с жизнью, но они потом — непонятно поче­му — оставили его и ушли восвояси.

— И знаете, что я тогда подумал? — говорил Борька, обводя взглядом лица товарищей. — Что, в сущности, они могут быть совсем не такими, как мы их представляем...

— А какими мы их себе представляем?

— Лично я — пауками со множеством щупалец...

— А я — почему-то прямоугольными, как ро­боты...

— А вот, говорят, французам удалось обнаружить на одном из астероидов останки Чужака... Только это все держится под страшным секретом, потому что людям нельзя видеть Пришельцев даже после их смерти.

— Чушь собачья! Ты думаешь, зачем Командор вот уже раз десять посылает Кольку Мефедова отло­вить хоть одну «калошу»? Да чтобы узнать, как они выглядят, эти самые Чужаки!

— Парни, ничего себе расклад! Четвертый год воюем с ними — и даже представления не имеем, как выглядят наши враги!

— Ну и что? Тебе это очень важно, да? Главное — что они наши враги, и бить мы их должны, невзирая на их облик!

— Ara, бить должны... Только чем? Если хочешь знать, ихние «калоши» способны такое выделывать, что нам на наших гробах и не снилось!

— Это верно... И вообще лично мне, братцы, не­понятны здесь две вещи... Первое: если они техни­чески превосходят нас, то почему не пользуются своим преимуществом?

— Как это не пользуются? Вспомни, сколько раз ты собирался вдарить по «калоше», а она вдруг включала такое ускорение, что ищи-свищи!

— Да я не в том смысле... Я имею в виду — пре­имущество в стратегическом плане. Если их спейсеры совершеннее наших, то какого черта они тогда ползают, как черепахи, почему возятся с нами здесь и не пытаются прорваться к старушке Земле?!. А во-вторых: мне непонятно, почему на нашей родимой планете с такой прохладцей относятся к этой войне?

— С чего ты взял, что с прохладцей? Чем дока­жешь?

— Гал вот подтвердит! Разве так должна вестись война с нашей стороны, когда под угрозой — суще­ствование жизни на Земле?! Вспомните, братцы: раньше, во времена так называемых «мировых войн», народы воюющих стран жили и трудились под девизом: «Все для фронта, все для победы», а сейчас?..

— Гал, скажи, что он не прав — ты же только что с Земли...

Гал хотел было рассказать, что на Земле действи­тельно нет понимания той опасности, которая на­висла над человечеством. Он вспомнил многокило­метровые пляжи на южных побережьях, устланные телами беззаботных загорающих... Вспомнил дикие пляски молодежи в ночных дискотеках под откры­тым небом, когда разноцветные лучи прожекторов выхватывают из тьмы искаженные лица с переко­шенными в беззвучном вопле ртами, конвульсивно изгибающиеся тела... Он вспомнил сводки новостей, в которых о войне не говорится ни слова, и толпу прохожих в часы «пик» на центральных улицах многочисленных Сити — каждый движется сам по себе, и ему нет никакого дела до остальных, и у каж­дого в ухе миниатюрная зонг-горошина, и он слы­шит музыку и только музыку, и нет ничего, кроме дурацкой музыки, в этом дурацком мире!.. И еще Гал вспомнил разговор с «ученым на все руки» Морделлом («Люди начинают уставать от войны») и кон­фликт с груболицым в баре космопорта («А может, Пришельцы нам изобилие устроят!»). И еще многое он вспомнил из увиденного за время отпуска, но по­чему-то губы его сами собой произнесли:

— Нет, братцы, на Земле верят в то, что мы их за­щитим.

Борька Геккер разочарованно крякнул, а Костин мощный голосище прогудел:

— И вообще, о чем разговор? Лично я бил, бью и буду бить этих инопланетных гадин до тех пор, пока жив. Не я первым напал на них, а они — на меня, так почему, мать их так, я должен теперь с ними церемониться?! И мне плевать, кто сидит в той «ка­лоше», которая собирается меня уничтожить, — разумные пауки, безмозглые роботы или такие же существа, как и мы. Главное — это мои враги, угро­жающие моему дому, и вы как хотите, но я вижу свой долг в том, чтобы этих врагов истребить как можно больше!..

За то и выпили.

Потом Витька Ческис поинтересовался, когда же Командор разрешит Галу летать. Гал молчал. Для него это была больная мозоль. Не далее как сегодня утром после развода он имел очередной разговор с Руснаковым, который чуть ли не в рот смотрел Галу, пока тот умолял перестать «мариновать» его; пол­ковник явно ожидал чего-то, а потом, видимо, так и не дождавшись, разочарованно отвел глаза в сторону и туманно пообещал, что как только — так сразу. А в конце беседы почему-то разозлился и приказал не задавать глупых вопросов, потому что если коман­дир приказывает — значит, он всегда прав, но если даже и не прав, то ты имеешь право только пальцами ног в ботинках шевелить!..

Судя по всему, вокруг Гала плелся некий заговор. По какой-то причине его упорно не хотели исполь­зовать в качестве рядового интерсептора — только кому и зачем это было нужно?..

— Командор сказал, что сервисты еще не закон­чили латать мой спейсер... — пробормотал Светов.

— Да?.. — удивился Гомос. — Странно... Я вчера был в твоем ангаре, и никаким ремонтом там и не пахнет. Спейсер стоит наготове...

— Предлагаю тост, — неожиданно сказал Борька Геккер. — Давайте выпьем за скорейшее возвраще­ние Гала в строй.

— Дурак, — сказал Витька. — Чего спешить — успеет еще пасть смертью храбрых...

Тут все накинулись на Витьку с упреками в накликании беды на боевого товарища, но тем не менее тост все-таки «реализовали».

Потом Гал вспомнил свой недавний сон и спро­сил:

— Слушайте, братцы, а никто из вас не встречал на Базе в последнее время Ювена Галанина?

Все посмотрели на него, как на идиота, даже же­вать перестали, а Витька Ческис тут же объявил:

— Костя, Галу больше не наливай сегодня, ему уже достаточно.

— Ты что, Гал? — тихо спросил Гомос. — Он же погиб еще во время твоего отпуска...

— Значит, никто Юва не видел? — повторил свой вопрос Светов. Он обвел друзей внимательным взгля­дом. — Борька, а ты?..

Геккер отвел глаза.

— Да не видел я никакого Юва! — заорал он. — Что ты ко мне привязался?

Однако Гал понял, что Борька что-то скрывает. Сознание вдруг резанула мысль: а что, если Юв дей­ствительно бродит как неприкаянный по переходам Базы, ходит, скрываясь ото всех?.. Но зачем ему пря­таться от своих? И каким образом он оказался здесь, если превратился вместе со спейсером в космичес­кую пыль?..

Он встряхнулся и сказал:

— Ладно, давайте-ка выпьем за всех наших по­гибших ребят. Тост контрольный, братцы.

Это означало, что положено пить до дна.

Потом как-то все смешалось. Запомнил Гал толь­ко самые яркие эпизоды.

...Как вернулся Сережка Глико и вынужден был влиться в компанию после того, как эта самая ком­пания влила в него «штрафной» стакан коньяка...

...Как они хором орали свою прощальную: «За­втра нам с тобой опять в дальнюю дорогу... Так давай на посошок выпьем по чуть-чуть» — и они действительно выпили, но отнюдь не по чуть-чуть...

...Как появилась еще одна бутыль с фиолетовым напитком, и кто-то уже спал, откинувшись на койку, а Гомос приставал к Глико, выдавая свои сексуаль­ные домогательства за желание подружиться...

...Как он, с трудом взгромоздясь с ногами на койку, декламировал смутным и вроде бы даже не­знакомым лицам, маячившим внизу, свои самые со­кровенные лирические опусы, а слова почему-то то и дело ускользали из памяти, а потом он совал кому-то под нос голографию Инны и все пытался объ­яснить, что именно ее он теперь будет защищать от нашествия Чужаков, а не каких-то там скотов в дис­котеках и на пляжах...

Последним в этой серии отрывочных эпизодов был момент, когда в дверь каюты кто-то громко по­стучал, и в ответ ему несколько грубых голосов за­орали: «Пошел на ...!»; имелось в виду, что стучится некий нахальный любитель выпить на халяву, но это оказался не кто иной, как сам Командор, и в тотчас же наступившей тишине он рявкнул, ни к кому кон­кретно не обращаясь, — рявкнул совсем не то, что ожидали услышать от него пилоты: «А ну плесните и мне этой пакости!» И когда приказание Командора было с преувеличенным рвением исполнено, он под­нял стакан и каким-то странным голосом провозгласил: «За то, чтобы Коля Ангафорин сумел сесть!» Выпил залпом и, не закусывая, пояснил: «Он ослеп, а бортовой комп сдох, и горючее у него — на нуле». Потом повернулся и, ничего не видя вокруг, вышел из каюты — прямой, как туго натянутая струна...

Каюта сразу опустела, потому что все рванули на смотровую, и хотя хмель с Гала сразу слетел, он на ходу проглотил таблетку, приводящую в чувство даже самого запойного забулдыгу.

Многоруким и многоногим вихрем они пролете­ли по коридорам и переходам, ворвались, сломив вялое сопротивление дежурного наблюдателя, на НП, в просторечии — «смотровую площадку», и утк­нулись носами в обзорный экран, где в непосредст­венной близости от Базы неуверенно полз одинокий светящийся жучок — спейсер майора Ангафорина.

— Связь! — крикнул кто-то дежурному. — Вруби диспетчерскую связь с пилотом!

И потом в мертвой тишине все стали слушать знакомый голос Кольки, который говорил: «Больно, ребята, я не могу больше... Я не вижу, ничего не вижу... Дайте же точную наводку!» — а в ответ дис­петчер в панике кричал: «Ноль пятьдесят четвертый, посадку запрещаю!.. Вы слышите — посадку запре­щаю!»...

— Что ж он делает, гад, — сказал кто-то за спи­ной Гала. — У Ангафора сейчас горючка кончится — и все!.. Куда же ему деваться?

— А как он сможет вслепую сесть на ручном при­воде, как? — возразил Витька Ческис. — Он же не попадет в посадочную шахту, а если даже его будут наводить, то где гарантия, что Колька в любой мо­мент не «откинется»? Он же ранен! И тогда всей Базе — хана!..

— Помолчи ты, — яростно зашикали на него со всех сторон, — не дай Бог сглазишь!

Ангафорин, с трудом выдавливая слова, продол­жал просить: «Подскажите, ребята, куда я лечу», а диспетчер по-прежнему бубнил в отчаянии: «Ноль пятьдесят четвертый, в твоем положении рисковать не положено, понимаешь?»

Тут в диспетчерской что-то громыхнуло, и голос диспетчера пропал; вместо него раздался голос Ко­мандора: «Коля, как слышишь меня? Это я, Руснаков».

«Отлично слышу, — отвечал Ангафорин, — толь­ко мне очень больно, и вокруг темно, и я не знаю даже, сколько у меня осталось горючки...»

«Ничего, — сказал Командор, — потерпи, сейчас мы тебя посадим. — Он сказал это таким уверенным тоном, будто ему каждый день приходилось лично руководить посадкой ослепших пилотов в узкую по­садочную шахту Базы. — Ты только внимательно слушай меня и делай то, что я тебе буду говорить».

Руснаков на несколько секунд замолчал, а потом стал монотонно диктовать: «Возьми левее, примерно на двадцать... Так. Отлично, Коля, молодцом. Теперь сбрось скорость. Еще. Еще. ЕЩЕ, КОЛЯ! Так. Доверни вправо. Бери чуть повыше, примерно на два щелчка...»

Он говорил и говорил, и собравшиеся на НП увидели, как жучок постепенно выровнялся и уже увереннее пошел к Базе, и по требованию ребят, в нарушение всех инструкций и наставлений, дежур­ный врубил радиотелескоп, и они увидели, как спей­сер Ангафорина, то и дело рыская носом по курсу, приближается к посадочной шахте, и когда до нее оставалось не больше километра, всем пилотам ста­ло ясно: Коля промахивается и уже не успеет скор­ректировать курс, и кто-то всхлипнул, а кто-то от­вернулся, закрыв лицо руками. И тут же в динамике раздался вопль Командора: «Коля, газу и ручку на себя до упора!», и что-то явственно хрустнуло — скорее всего микрофон в рефлекторно сжавшемся кулаке Руснакова, и Ангафорин успел-таки свечой уйти от столкновения с громадой Базы, пройдя над антеннами дальней связи так близко, что было неяс­но, чиркнули они по брюху его интерсептора или нет. Командор молчал ровно десять секунд, а потом снова стал наводить Ангафорина на шахту, и он все-таки посадил его, — правда, правый демпфер шахты снесло, точно бритвой, от удара бортом, но в данный момент это не имело значения...

Они примчались в ангар как раз в тот момент, когда Коля Ангафорин выкарабкался из люка своего изуродованного интерсептора и сделал неверный шаг к стене. Они ожидали увидеть кровь на его лице, но крови не было, лицо оставалось таким же, как всегда, только сильно побледнело, и глаза не морга­ли, а смотрели куда-то в пустоту. Витька Ческис и Спарт Карновски подбежали к Коле, чтобы поддер­жать его, и тот повернулся всем телом на звук шагов, и это движение было страшным...

Тут подоспели киберы-санитары с носилками во главе с начальником лазарета Севой Ладыгиным, ко­торого на Базе все звали не иначе как Аспирином. И Командор приказал всем разойтись, но впервые никто не подчинился его приказу.

Пока его несли в лазарет, Колька, скрипя зубами от боли в глазах, успел поведать, что увлекся пого­ней за «калошей» и не заметил, как оторвался от своей группы, а потом откуда ни возьмись появи­лись еще четыре Чужака, и двоих он сбил, но черный луч одного из двух оставшихся проделал аккуратную дыру в пульте перед самым носом Ангафорина и только чудом не задел его самого; а когда замкнуло высоковольтные панели, в кабине сверкнула такая яркая вспышка, что даже защитный слой на забрале СК не спас зрение. Коля мгновенно превратился в крота, ослепшего от солнца, и если бы он знал хоть одну молитву, то помолился бы перед неминуемой смертью, но смерти все не было, и тогда он понял, что Чужие почему-то решили оставить его в покое... А потом был долгий обратный путь домой, когда он вел спейсер по тоненькой ниточке радиобуя; когда же оказался в пределах связи с Базой, то понял: ему не удастся сесть, потому что бортовой компьютер не реагировал на команды голосом...

Тут Ангафорин замолчал, потому что потерял со­знание.

Они проводили носилки до лазарета, помогли со­драть с Коли спейс-комбез и уложить его на ложе «Диагноста», хотя киберы и сами отлично справи­лись бы с этим. Через полчаса Аспирин вышел к ним, опустив голову, и сказал, что Коля свое отле­тал, потому что сетчатка и глазной нерв выжжены полностью...

 

* * *

 

Гал проснулся внезапно — как от сигнала боевой тревоги. Но в каюте было темно, и тихонько посапы­вал во сне Глико, и не рассыпался в коридоре горо­хом топот бегущих в ангары пилотов...

Тем не менее что-то случилось — Гал чувствовал это. Несколько секунд спустя, словно в подтвержде­ние его опасений, у изголовья запищал сигнал вызова, и послышался голос дежурного: «Светов, проснись». — «Да я и так не сплю, — стараясь говорить потише, пробурчал в ответ Гал, покосившись на безмятежно посапывающего Глико. — Что случилось?» — «Тебя вызывает к себе Эмов». — «Среди ночи?» — «Ну, ты и шутник, парень!.. Это на Земле бывает ночь, а здесь — постоянная боевая готовность». — «Ладно, понял».

Неужели закончился период бездействия и его решили наконец-то включить в боевой расчет? Нет, что-то здесь не так. Если речь идет о допуске к боевым дежурствам, то почему он должен узнать об этом от Особиста, а не от командира базы? С каких это пор офицеры спецслужбы дают разрешение на вылет? Впрочем, а почему бы и нет?.. Во всяком слу­чае, спейс-комбинезон надеть не помешает. Черт, оружия так и не выдали... Ладно, главное оружие — верный С-тринадцатый. С полным боекомплектом, разумеется...

Лихорадочно натягивая на себя одежду, а поверх нее — спейс-комбинезон, Светов одновременно пы­тался вспомнить, что ему приснилось в коротком тревожном сне. Сон вспомнился не сразу, а когда наконец вспомнился, Светов пожалел об этом.

...Он снова лежал на астероиде, среди обломков скал, куда его выбросило после неудачной аварий­ной посадки, и ему было больно и холодно, но он не мог пошевелиться, а мог только смотреть на скалы, на которые падали слабые отсветы Юпитера. Време­нами он проваливался в темноту забытья, а когда выплывал из нее, то косился на кислородный инди­катор. Кислорода оставалось все меньше и меньше, и, наверное, ему следовало впасть в отчаяние, но даже на это у него не оставалось сил. Гал не знал, сколько времени он так пролежал, но, очередной раз очнувшись, он вдруг увидел на вулканическом плато астероида спейсер Чужаков, из которого выходили темные человекоподобные фигуры. Пришельцы явно направлялись к нему, и были они сложены как люди, только с ног до головы затянутые в темное — не то ткань, не то кожу. И передвигались они совсем как люди — осторожно ступали двумя нижними ко­нечностями по базальту. Галу стало страшно, но от­биваться от врагов было нечем. Они наконец при­близились к нему и плотно окружили со всех сторон, и когда Гал уже готов был завопить от страха, При­шельцы дружно, словно по команде, откинули тем­ную ткань, закрывавшую их лица, и Светов увидел всех своих погибших знакомых и друзей: и весельча­ка Берколайно, и невозмутимого толстяка Маркова, и веснушчатого Сашу Кэрберга, и вечного наруши­теля всех уставных положений Аксена Полилова, и многих других — их была целая толпа. Они протяги­вали руки к Галу, наперебой уговаривая его пойти с ними, но из их аргументов он запомнил только один: «Тебя ждет «Шар», Гал»... Однако Гал наотрез отказался, и тогда они сразу замолчали, прикрыли свои лица темной тканью, отвернулись и ушли. А не­много погодя Гал увидел, как чужой спейсер без­звучно отрывается от астероида на огненном столбе стартовых двигателей...

Сон, конечно же, это был сон. На самом деле Гал провалялся на астероиде без сознания до тех пор, пока его не спасли, и в те мгновения, когда он при­ходил в себя, сознание жгла лишь одна мысль: «Кис­лорода осталось совсем мало...»

Он закончил одеваться, осторожно отворил дверь каюты и выглянул в коридор. Там было пусто, — очевидно, до смены боевых расчетов оставалось еще много времени. Горело тускло дежурное освещение.

Гал вышел и притворил за собой дверь. Стараясь никому не попадаться на глаза (сам не зная почему), он поднялся на третий ярус, где располагался каби­нет-каюта Эмова. Что-то вертелось в голове, как об­рывок надоедливого шлягера, и, уже подходя к каби­нету Особиста, Светов все-таки уловил, что это за фраза.

«Шар» ждет тебя, Гал».

То, что он слышал во сне про астероид, теперь повторялось в его мозгу, произносимое чьим-то не­знакомым голосом. Голос был нудный, неприятный, назойливый...

Гал остановился и прислонился лбом к прохлад­ной металлической переборке. Лоб его был горячий, и казалось, в голове что-то пульсирует. Вслед за первой фразой пришли и другие: «Ты должен проник­нуть в «Шар». Отныне это твоя обязанность. И ты сделаешь это, ты обязательно сделаешь это, Гал...»

Где же он мог слышать эти слова? От кого? Сколько Гал ни силился, так и не вспомнил.

Он постучал в бронированную дверь. Из-за двери сказали: «Войдите».

Гал вошел и с любопытством огляделся. Это было одно из немногих помещений Базы, где он еще ни разу не был.

Кабинет Особиста оказался достаточно простор­ным и был заставлен всевозможными приборами. Кроме того, в кабинете имелись компьютерный пульт, несколько кресел, мягкий диван у стены, пол­ки с книгами. В торце помещения виднелась дверь, — видимо, кабинет сообщался с еще одним отсеком.

Подполковник Эмов по прозвищу Особист нахо­дился в кабинете один. Он сидел перед освещенным экраном монитора. На нем был легкий шерстяной спортивный костюм, никак не сочетающийся с «официальностью» кабинета, напичканного таинст­венной аппаратурой.

Эмов поднял голову, кивнул Галу и, не пригла­шая его сесть, торопливо выключил транспьютер — словно опасаясь, что пилот сумеет даже издали про­читать текст на экране.

— Как настроение, лейтенант? — осведомился Особист.

— Нормально, — без всякого выражения ответил Гал.

— Воевать не разучились?

— Это может подтвердить только практика, — ус­мехнулся Гал. — А что, господин подполковник, вы хотите послать меня на боевое задание?

Эмов повел себя как-то странно. Вместо ответа он вдруг вскочил, приблизился к Галу и обошел его, словно обнюхивая со всех сторон.

— Скажите честно, Светов, — проговорил он не­уверенно, — что с вами произошло в последнее время? Не показалось ли вам, что с вами... э-э... про­исходит что-то странное?

Гал добросовестно задумался. Вспомнился воен­ный комендант космодрома Плесецк, намекавший на причастность его, Гала, к неким влиятельным сферам, вспомнились и типы в серых костюмах, сле­дившие за ним в космопорту. Однако сообщать об этом Особисту он, конечно же, не собирался.

— Показалось, — проговорил он наконец. — А как же? Народ на Земле больше пить стал, напри­мер...

Эмов уставился в пол.

— Нет-нет, — пробормотал он, — вы меня не так поняли, Светов. Я не имею в виду ваш отпуск. Что с вами было до и после отпуска — вот что меня сейчас интересует...

Полагалось спросить: «Что именно вас интересу­ет, господин подполковник?» — и Гал спросил, но Эмов конкретизировать свой вопрос не захотел или не смог, и тогда ситуация обязывала, изобразив не­доумение, осведомиться: «А что случилось?» — и Гал, конечно же, осведомился — только несколько в иных выражениях.

— Ни черта не понимаю! Что за тайны мадрид­ского двора? — взмолился он.

Подполковник вдруг оказался совсем рядом, и по его расширенным зрачкам Гал понял, что Осо­бист взбешен.

— Тайны? — задыхаясь, прошипел Эмов. — Это вам лучше знать, что за тайны!.. Речь идет об интере­сах безопасности, а раз так, то неужели вы полагае­те, что об этом следует трубить на всех перекрестках!

— Нет, не полагаю, — смутился Гал. — Однако, господин подполковник, мне кажется, что вы могли бы посвятить меня в то, что случилось...

— А вам кажется, что-то случилось? — поинтере­совался Эмов.

Светов начинал злиться.

— Может, я пойду? — спросил он, стараясь, что­бы в голосе его не прозвучало ничего, кроме казен­ной вежливости.

В кабинете воцарилось тягостное молчание. По­том Эмов вернулся на свое место за транспьютером и скучным голосом проговорил:

— Я вас еще не отпускал, лейтенант Светов. Сади­тесь и расскажите-ка мне, как вы провели предыду­щий вечер.

— Как обычно, — сказал Гал, опускаясь на стул, стоявший посреди кабинета. — Вечер я провел в об­становке, близкой к домашней. Тесный круг друзей, неформальное общение за столом, уставленным де­ликатесами... Ну и прочие детали, которые вас не могут интересовать...

— Тесный круг друзей? И кто же входит в этот круг?

Гал перечислил.

— И все? — немного помедлив, спросил Особист. Гал кивнул.

— Ладно, хорошо, — кивнул подполковник. — Тогда назовите человека, который вчера вечером за­ходил к вам в каюту и который не относится к пере­численным вами лицам.

Он выжидающе уставился на Гала. Тот почесал в затылке. Кого же он имеет в виду? И вдруг его осе­нило.

— Да, — проговорил он, — чуть не забыл. Дейст­вительно заходил еще один человек... правда, это было уже в самом конце наших посиделок... Полков­ник Руснаков навестил нас, чтобы объявить о том, что спейс-майор Ангафорин садится вслепую...

В лице Эмова что-то изменилось, и, как ни странно, Гал уловил в его глазах злорадный огонек.

— Скажите, лейтенант, — проговорил Эмов, — известен ли вам человек по фамилии Галанин?

— Еще бы! Мы с ним в училище целый год за од­ним столом сидели...

— Когда вы последний раз видели его? — пере­бил Особист, пристально глядя на Светова.

— Еще до отпуска, — ответил лейтенант. — Ког­да же еще я мог бы его видеть? Я находился на Земле, он — здесь, а когда я вернулся, его уже... уже не было.

Может, вчера мне вовсе не приснился визит Юва, подумал Гал. Неужели он действительно остал­ся жив и теперь скрывается на Базе? Возможно, именно это и хочет услышать от меня Особист?.. Ну уж нет, я еще не чокнулся, чтобы рассказывать ему свои сны. И даже если это не сон — неужели я выдам ему Юва?..

Эмов откинулся на спинку кресла и укоризненно покачал головой.

— Ай-яй-яй, — проговорил он. — Нехорошо врать, молодой человек. Тем более — старшим по званию. Тем более — когда речь идет об интересах безопасности... Взгляните-ка сюда.

Он ловко крутнул монитор, разворачивая его эк­раном к Светову, и щелкнул кнопкой. На экране по­явилось изображение двухместной каюты, и на одной из коек лежал человек. Заснято это было в ин­фракрасном спектре, но Гал сразу узнал свою каюту, а в человеке на койке — самого себя... Вон и кар­тошка в углу варится на самодельной плитке. Цифры в правом нижнем углу экрана обозначали дату — вчерашний вечер. Вот в каюту вошел человек в спейс-комбинезоне и уселся на койку напротив Гала. Камера крупным планом дала его лицо. Это дейст­вительно был Юв Галанин. Заметив, что Гал приот­крыл глаза, Ювен осведомился: «Картошка?» —

«Ara, — сказал Гал. — В мундире. Помнится, ты лю­бишь такую...»

Эмов щелкнул кнопкой, и изображение на экра­не застыло.

— Значит, говорите, последний раз вы видели этого человека еще до вашего отпуска? — спросил он, ухмыляясь. — Неувязочка получается, Светов... Что ж вы так, а? Допустить такой прокол — с ваши­ми-то возможностями! Неужели вы не подозревали, что за вами могут вести наблюдение?

Только теперь до Гала дошел смысл всех намеков Особиста. Кровь бросилась ему в лицо, он вскочил со стула. В следующее мгновение в руке Эмова по­явился массивный черный пистолет, дуло которого, казалось, гнусно усмехалось, глядя прямо в грудь лейтенанта. Усмехнулся и владелец пистолета.

— Ведите себя прилично, Светов, — сказал Эмов. — Проигрывать надо тоже по правилам. Иначе — стреляю без предупреждения.

— Какого черта? — Гал побледнел. — Кто вам позволил подглядывать за мной?

Вопрос звучал наивно, и Светов сам это тотчас же понял.

— А мне не требуется разрешение, — ответил Особист. — Такова моя профессия, молодой чело­век: стоять на страже безопасности. При этом я могу делать все, что сочту нужным. Особые полномочия, понятно?

Он самодовольно ухмылялся. В этот момент Гал видел его насквозь: удачливый серый кардинал мест­ного масштаба; непомерно честолюбивый, болез­ненно честолюбивый... И вот такого выдающегося борца с агентами противника отправили прозябать на Базу. А тут — отличная возможность проявить себя. Чудом оставшийся в живых Галанин вынужден скрываться на Базе. Зачем? Почему? С какой целью?.. Вот вам — агент врага, то бишь Пришельцев! Да что там Галанин! На Базе номер семнадцать, являющейся форпостом противостояния «Шару», оказывается, существует целая агентурная сеть во главе с резиден­том, каковым является лейтенант Светов! Выявле­ние — и, соответственно, обезвреживание — этой сети тянет по меньшей мере на Хрустальный Диск первой степени...

— Вот что, Светов, садитесь, — сказал Эмов. — У нас с вами еще найдется время для подробных раз­говоров. А пока меня интересует только одно: о чем вы сговаривались вчера вечером с Галаниным?

— Во-первых, мы с ним не сговаривались, — от­ветил Гал. — Во-вторых, я считал, что наш разговор мне снится, — ведь я был уверен, что Ювен действи­тельно погиб!..

— Ну разумеется... — осклабился Особист. — Что вам еще остается делать? Только отпираться... Я по­вторяю свой вопрос: о чем вы сговаривались с Гала­ниным? Я не первый год работаю в спецслужбе и, поверьте мне, способен отличить обычный разговор от разговора двух агентов, общающихся с помощью набора условных фраз... Иначе никак не объяснить ту чушь, которую вы там несли. Насчет картошки, апельсинов и прочего... Ну, отвечайте!..

Гал усмехнулся.

— А почему бы вам не спросить об этом у Галанина? Эмов вместо ответа нажал какую-то кнопку на пульте, и таинственная дверь в торце каюты сдвину­лась в сторону, открывая взгляду Светова небольшое помещение, где, прикованный к креслу специальны­ми захватами, неподвижно сидел его друг Ювен Га­ланин. Лицо его было в крови, — видно, допрашива­ли его с пристрастием. Изо рта Юва торчал кляп.

— Как видите, у него я уже спрашивал, — снова усмехнулся Эмов. — Теперь ваша очередь, Светов. А может быть, вы и не Светов даже?

— Послушайте, Эмов, — сказал Гал. — А вы уве­рены, что мы с Ювом — действительно те, за кого вы нас принимаете?

Эмов, казалось, задумался.

— А за кого, по-вашему, я вас принимаю? — от­ветил он вопросом на вопрос.

— Вы, судя по всему, думаете, что нас каким-то образом завербовали Чужаки, заставив передавать им секретную информацию, — предположил Гал.

Эмов рассмеялся почти искренне.

— Похоже, вы решили играть до конца, — сказал он. — Только из этого у вас ничего не выйдет, госпо­да Пришельцы!

Гал ошалело уставился на подполковника. Те­перь ему окончательно стал ясен замысел Особиста. Эмов считал их с Ювом Пришельцами, замаскиро­вавшимися под людей. Но это же бред!..

— У вас есть доказательства, господин подпол­ковник? — почти шепотом спросил Гал.

— По-моему, никаких особых доказательств и не требуется, — сказал Эмов. — Вас, Светов, я взял на заметку еще после вашего чудесного спасения на астероиде... Согласитесь, что вы тогда выжили чудом, а мы, спецслужбовцы, не очень-то верим в чудеса. Что же касается вашего так называемого друга, то мне доподлинно известно, что он был уничтожен вместе со своим спейсером, — это видели многие. И вдруг он появляется на Базе живой и не­вредимый. Как это еще можно объяснить, по-ваше­му? Объяснение может быть только одно: в обличье Галанина противник заслал к нам своего разведчика. Или диверсанта. Кого именно, — добавил Особист, — мы еще будем выяснять... Кстати... Раз уж речь зашла о доказательствах, то как вы можете до­казать обратное — что вы люди? А?

И ведь действительно: никаких веских аргумен­тов нет, подумал Гал. Как доказать, что ты — чело­век? Ведь Особист и ему подобные наверняка счита­ют, что Пришельцы способны изготовить абсолютно точную копию человека...

— Молчите? — спросил Эмов. — То-то!.. Вернем­ся к моему вопросу. О чем вы вчера с ним договари­вались? — Он ткнул стволом пистолета в направле­нии Галанина. — Чтобы попусту не терять время, предлагаю: или вы мне сейчас отвечаете, или я счи­таю до трех, а потом стреляю. В него, вашего драго­ценного Юва. Сначала я сожгу ему ногу, потом — руку. Если вы после этого все-таки захотите отве­тить, я прикончу его, чтобы он умер мгновенно, а не мучился в агонии еще полчаса. Согласны? Раз...

В голове у Гала словно затикали невидимые ча­сы... А ведь Особист действительно способен вы­стрелить, как обещал, промелькнула мысль. Этому садисту все нипочем... Неужели ты дашь ему измы­ваться над твоим другом и однокашником? Неужели ты тоже поверил в этот бред насчет того, что Юв — Пришелец?..

— Два, — сказал Эмов, не спуская глаз со Светова; палец подполковника легонько надавил на спус­ковой крючок лучевика.

Гал словно увидел себя со стороны, беспомощно скрючившегося на стуле посередине этого чудовищ­ного застенка в недрах Базы. В нем вспыхнула нена­висть, придавшая его телу силу и быстроту. Оттолк­нувшись ногами от пола. он прыгнул на Эмова в тот момент, когда тот уже открыл рот, чтобы завершить этот жуткий отсчет.

Особист, конечно же, не мог не ожидать нападе­ния. Скорее всего он не ожидал другого: молниенос­ной быстроты, с какой Светов на него бросился. Эмов нажал кнопку на пульте, лязгнули крючья за­хватов на стуле, но Гал уже летел через всю комна­ту... Пистолет, выбитый этим живым вихрем, отле­тел в сторону, однако Особисту удалось увернуться от удара Светова. Эмов вскочил на ноги. В своем рукопашном мастерстве он был уверен на все сто, и реакция у него всегда была отменная. Оставалось только «выключить» Гала посредством какого-ни­будь несложного, но эффектного удара — что-ни­будь вроде «клюва орла». Однако Эмов каким-то не­постижимым образом промахнулся, и тотчас же что-то увесистое ударило его в голову. Он так и не успел сообразить, что ударил его тяжеленный баш­мак из комплекта СК, который был на Светове.

Свет в глазах Особиста померк, и, увлекая за собой монитор транспьютера, он покатился по ме­таллическому полу кабинета.

Гал перевел дух, разжал кулаки и шагнул к Ювену Галанину.

Вытащил у него изо рта кляп.

— Гал, — тотчас же сказал Галанин, — Гал, что ты наделал? Ты же его убил!

Светов подошел к Эмову, наклонился над ним и проверил пульс.

— Нет, Юв, он жив.

— Там, на пульте... Там должна быть кнопка. — Ювен покосился на захваты, прочно приковываю­щие его к стулу.

Через несколько секунд нужная кнопка была найдена.

— Что будем делать? — спросил Галанин, с тру­дом поднимаясь на ноги и растирая затекшие конеч­ности. — Сейчас Особист очнется, и тогда нам не­сдобровать.

Светов задумался. Скрываться в закоулках Базы, как это делал Юв в последнее время, было бессмыс­ленно — их все равно бы нашли.

— Придется уходить.

— Уходить? — удивился Галанин. — Куда ты от­сюда уйдешь?

— В космос. А для этого придется угнать пару спейсеров...

— В космос? — еще больше удивился Галанин. — Ты что, собираешься жить в космосе?

— Там разберемся, Юв, — сказал Гал. — А сей­час — поторопимся, пока этот служака не очухал­ся. — Он оглядел своего друга. — Эх, черт, а как же ты стартуешь без спейс-комбеза?

— Не беспокойся, — усмехнулся Галанин.— Я теперь живучий: второй раз не умирают... Только где найти свободный спейсер?

— Есть один на примете. Коле Ангафорину ма­шина уже не понадобится, надо будет только запра­вить ее.

Светов подобрал с пола лучевик Эмова и засунул его в свою кобуру на поясе спейс-комбинезона. Потом отцепил с комбинезона капюшон и передал его Галанину.

— Это чтобы тебя никто сейчас случайно не узнал, — пояснил он.

Они вышли в пустой коридор и направились к ангарам.

— Послушай, Гал, — немного погодя сказал Га­ланин, — а ты точно - не Пришелец? Зачем тебе пона­добилось бежать в открытый космос?

Гал покосился на своего приятеля.

— А ты? — Он улыбнулся. — Что-то ты мне подо­зрителен, братец. Каким-то образом сумел ожить после смерти, теперь вот вылетать собираешься без спейс-комбинезона... Уж если из нас кто-то Прише­лец, так это наверняка — ты.

Они переглянулись и почти одновременно хлоп­нули друг друга по плечу.

 

Глава 4

ЛАЗУТЧИК В СТАНЕ ВРАГА

 

Погони за ними не было, и это удивляло: неужели Эмов еще не пришел в себя?

Они вошли в ангары в тот момент, когда здесь царила обычная суматоха, сопутствующая смене де­журных экипажей.

К несчастью, фигура Ювена в нахлобученном на голову капюшоне с закрытым забралом, сквозь кото­рое смутно виднелось его лицо, невольно привлека­ла к себе внимание. Костя Луцик, пробегавший мимо, спросил:

— А это что за чучело? — Он ткнул пальцем в Галанина.

— Да мне из пополнения стажера дали в подшеф­ные, — ответил Светов. — Надо, чтобы парень при­вык к СК...

— Что, он и спать будет в капюшоне? — осведо­мился Луцик.

Светов глянул по сторонам. Привлеченные мощ­ным басом Кости, на них уже со всех сторон смотре­ли пилоты.

— Знаешь что, Константин? — Гал понизил го­лос. — Иди-ка ты своей дорогой от греха подальше...

И они с Ювеном проследовали дальше. За спи­ной у них раздалось лошадиное ржание Кости.

Дежурным сервистом оказался не кто иной, как Петя Боханин. Светов облегченно вздохнул. Кого-кого, а Петю всегда можно обвести вокруг пальца.

— Капрал Боханин! — сказал он «официальным» голосом (Боханин зачем-то сливал с одного из интерсепторов антифризную жидкость в мятую кани­стру). — Говорят, сегодня вы имеете честь быть стар­шим дежурным сервистом?

Боханин вздрогнул, обернулся и чуть не выронил канистру.

— А, это вы, господин лейтенант, — сказал он с явным облегчением: очевидно, опасался увидеть у себя за спиной кого-то другого — полковника Руснакова, например. — Так и теленком можно сде­лать... Что, наконец-то разрешили вылет?

— Слушай, Петя, — откуда ты всегда все знаешь?

Боханин просиял, принимая иронический ком­плимент за чистую монету.

— Просто тут на днях вашу машину до ума дово­дили, — объяснил он. — Сам Командор руководил доводкой, вот я и подумал, что вас собираются вы­пустить на задание.

В другое время Гал наверняка бы удивился тако­му вниманию к своей скромной персоне со стороны командования, но сейчас ему было не до этого.

— Слушай, Петр, — сказал он, — ты не знаешь, заправили ли машину Ангафорина? Она, кажется, в третьем ангаре стоит...

— Не только заправили, — откликнулся Боха­нин, тщательно закупоривая канистру, — но и под­латали чуток... Ребята из ночной смены поработали. А вы на ней собираетесь лететь?

— Да не я, — ответил Светов. — Мой новый ста­жер. — Он кивнул на Ювена.

Боханин подозрительно покосился на Галанина и неопределенно хмыкнул.

— Значит, можно стартовать? — осведомился Светов

— А почему нет? — удивился Петя. — Только у дежурного диспетчера, как обычно, отметьтесь...

Гал мысленно выругался. Уж диспетчера-то не проведешь, так что придется применить совсем дру­гие, не очень честные средства...

Интерсептор Гала действительно оказался в пол­ной готовности к вылету. Светов обошел его со всех сторон, поглаживая ладонью гладкий борт.

Вскоре появился Боханин и, нависнув над пле­чом лейтенанта, стал старательно перечислять, что пришлось сделать, чтобы «привести машину в бо­жеский вид». Судя по его словам, сделано было так много, что спейсер практически собирали заново. Намеки сервиста были весьма прозрачными.

— Хорошо-хорошо, — рассеянно проговорил

Гал; он думал сейчас о Ювене, который в третьем ангаре осваивал интерсептор Ангафорина. — С меня причитается как минимум стакан молодцам-ремонт­никам...

— Так это ж киберы ремонт делали, — растерян­но сказал Боханин. — А кибам этот ваш стакан без пользы, они масленкой обойдутся...

— Намек понял, — сказал Гал и хлопнул Петю по испачканному смазкой рукаву. — Ладно, вернусь — будет тебе лично целых два стакана.

Он кривил душой, потому что знал, что постара­ется не вернуться.

— Да я что? — смутился тут же Петя. — Вам ведь, господин лейтенант, тогда тоже пришлось неслад­ко — вон как гробанулись, кибы потом без автогена не могли обойтись...

— Ладно-ладно. Не каркай, Петя, а то в следую­щий раз автоген для меня самого потребуется...

— Типун вам на язык, господин лейтенант. Кто ж такое говорит перед вылетом?!

Гал еще раз хлопнул его по плечу, без помощи трапа вскочил в кабину и по привычке обвел взгля­дом пульт, на котором светились знаки автоматичес­кого тестирования готовности систем.

В душе наличествовало обычное предполетное волнение. Но сейчас к волнению добавился еще и страх: а вдруг диспетчер заподозрит неладное?..

Гал тронул клавишу запуска двигателя, и корпус интерсептора послушно отозвался мелкой беззвуч­ной дрожью.

— Юв, — сказал он в микрофон коммуникато­ра. — Ты готов?

— Всегда готов, — откликнулся Галанин.

— Тогда жди, я иду к диспетчеру.

Светов снова выбрался из спейсера, вышел из ангара и стал подниматься по металлическому трапу в стеклянную башенку диспетчерской. Перед самой дверью он расстегнул кобуру лучевика. Стрелять, ко­нечно, он не собирался, просто если бы диспетчер заупрямился, то пришлось бы оглушить его рукоят­кой пистолета.

Дежурный диспетчер, развалившись в кресле перед пультом, попивал кофе, следя одновременно за множеством экранов. Это был незнакомый Галу толстяк с капитанскими нашивками.

— В чем дело, лейтенант? — спросил он, когда перед ним возник Светов. — Вход в служебное поме­щение посторонним запрещен.

Придется все-таки бить его, обреченно подумал Гал. Судя по первой же фразе капитана, с таким по­борником инструкций трудно было бы договориться иначе.

— Моя фамилия Светов, — Гал тянул время, на­щупывая в кобуре лучевик.

— Я знаю, — невозмутимо сказал диспетчер. — Мне уже сообщили о вашем вылете. — У Гала все оборвалось внутри. — Вы ведь летите парой? — Гал смог только кивнуть в ответ. — Двадцатый ангар и... какой еще? — диспетчер вопросительно уставился на лейтенанта.

Светов не верил своим ушам. Неужели это какая-то хитроумная ловушка Особиста? Возможно, их с Ювом решили расстрелять в открытом космосе, сразу после старта? Или всеобщий бардак распро­странился за время его отсутствия и на Базу и дис­петчер что-то перепутал?.. Так или иначе, но другого выхода не было.

— Третий, — выдохнул он. — Третий ангар. А что ответить, если он вдруг спросит фамилию моего напарника, лихорадочно соображал Светов. Выдумать какого-нибудь Иванова, Петрова или Си­дорова? Или так и сказать — Галанин?.. Совсем не вовремя он вспомнил, как курсанты издевались над комендантом училища, когда тот отлавливал их при преодолении забора по возвращении из «самоволки». «Как ваша фамилия, курсант?» —«Атосов, господин капитан...» — «А ваша?» — «Арамисов, господин ка­питан...» — «Ну а вы, конечно же, Портосов?» — спрашивал комендант у последнего из троицы, а тот с бесконечной преданностью во взгляде рапортовал: «Никак нет» господин капитан, моя фамилия — Дартаньянов!..»

Однако толстяк ничего не спросил, только посо­ветовал не задерживаться со стартом.

Гал чуть ли не бегом вернулся в кабину своего интерсептора и сообщил Галанину, что все прошло как по маслу. О деталях он, естественно, умолчал.

Включив обзорные экраны в режиме оптики, Светов увидел, что бронированные створы ангара услужливо расползлись перед носом спейсера и своды платформы озарились лучами прожекторов.

Гал глубоко вздохнул, словно набирая в легкие воздух перед прыжком в воду, на самых малых обо­ротах ионного двигателя вывел спейсер из ангара и повел его к трамплину старта.

Мимо проползали открытые створки ангаров, где в режиме боевого дежурства сидели в кабинах спейсеров пилоты, готовые в любой момент стартовать по приказу дежурного диспетчера.

Судя по бортовым номерам, на этот раз среди них был легендарный Руджер Лябахов. Легендарным он был потому, что умудрялся отправляться в полет со специальным тюбиком, наполненным сжатым спиртом, к которому Руджер прикладывался в самые напряженные моменты боя. Удивительнее всего было то, что алкоголь не оказывал в бою на Лябахова никакого воздействия, и он дрался как все и сби­вал Чужаков, как сбивают палкой желуди с дуба, но, благополучно возвратившись на базу, бывал порой не в состоянии выбраться из кабины без посторон­ней помощи... О привычке Руджера глушить страх спиртом знали, кажется, все, кроме командования Базы, а может быть, и командование знало, но за­крывало на это глаза, потому что еще неизвестно, как бы воевал Лябахов, не приняв на грудь «допин­га»...

Тут на Гала почему-то накатила грусть. Куда же его несет? Может, пока не поздно, явиться к Коман­дору и рассказать ему все? Но он тут же отказался от этой идеи: Командор не захочет ссориться из-за него со спецслужбой, а если они попадут в лапы к Особисту, то почти наверняка их упекут за решетку до конца жизни. Да и Ювена надо спасать — а ему еще труднее будет отвертеться от обвинений в предатель­стве...

Потом Гал вспомнил Инну и пожалел, что не может сейчас увидеть ее лицо. И тут в фонах-науш­никах зазвучал возмущенный голос дежурного дис­петчера: «Пятьдесят третий, ты что, заснул на стар­те? Освобождай побыстрее взлетную полосу!» Гал выбросил из головы всю возвышенную и сентимен­тальную чепуху и ткнул пальцем в желтый кубик включения стартовой автоматики.

Откинулись люки стартовой шахты, и впереди возникла черная пропасть космического пространст­ва, которую лучи прожекторов были бессильны ос­ветить, как ни старались. А в следующее мгновение Гала вдавило в спинку кресла стартовым ускорением и сердце, как обычно, подкатило к горлу. Затем эк­раны мигнули, и Светов на секунду закрыл глаза, а когда вновь открыл их, спейсер уже выполнял послестартовый маневр в ближней зоне.

Гал переключил экраны на радарный режим и оглядел их.

В ближней зоне шла обычная суета взлетов и по­садок. Ярко светились лучи радиобуев наведения.

Чуть позади него следовал интерсептор Галанина.

— Все нормально, Юв? — спросил Гал, нажав кнопку вызова.

— Пока — да, — ответил Ювен. — Куда теперь?

— На этом наши пути расходятся, — сказал Гал. — Советую тебе добраться до одиннадцатой базы. Ко­мандует ею генерал Арн Шрейдер, передашь ему привет от меня... Попросишь, чтобы он переправил тебя на Землю.

— А ты? — спросил с удивлением Галанин.

— А у меня есть одно дельце в районе «Шара», — ответил Светов.

— Тогда я с тобой, — заявил Ювен.

— Юв, пойми, что ты здесь ни при чем!.. Да у тебя и горючего не хватит!..

Проклятье, думал Светов. Я ведь даже не могу сказать ему, что должен проникнуть в «Шар»!.. Но я просто знаю: это мой долг.

— А ты хочешь, чтобы я отпустил тебя одного в пасть дракона? — осведомился Галанин. — Не вый­дет, дружище... Я, между прочим, боевой пилот, а ты хочешь, чтобы я дезертировал как самая последняя сволочь?

Что ж, по-своему он был прав.

Светов скрипнул зубами и двинул ручку форсажа от себя, устремляясь туда, где на экранах значился заштрихованный ярко-зелеными линиями «Шар».

Ювен упрямо держался сзади. Гал еще раз попы­тался переубедить своего друга, но тот просто-на­просто отключил коммуникатор.

Они прошли ближнюю зону ответственности Базы без сучка и задоринки, хотя Гал каждую секун­ду ожидал, что вот-вот свои же ракетчики пустят им вдогонку парочку гамма-ракет — и времени у них останется ровно столько, сколько нужно, чтобы по­прощаться с жизнью.

Светов держал курс на «Шар» с таким расчетом, чтобы избежать встреч с «калошами», но его попыт­ка остаться незамеченным, как и следовало ожидать, не увенчалась успехом.

Когда «Шар» был уже виден в оптическом режи­ме, Гал услышал в коммуникаторе сдавленный воз­глас Юва:

— Гал, сзади тройка Чужаков!

Лоб Светова покрылся испариной. Из верхней задней полусферы их атаковали три «калоши». Отку­да они взялись — так и осталось загадкой, над кото­рой некогда было ломать голову: черные трассы уже тянулись к его интерсептору, и Гал понял, что уйти из-под удара он уже не успевает. Внезапно он уви­дел, как спейсер Юва рванулся вперед. Выписывая немыслимую ломаную кривую на пределе мощности двигателей, тот явно стремился выйти на траектории черного луча.

— Юв! — заорал Светов во всю глотку. — Юв, что ты делаешь?!.

Галанин не ответил. В следующее мгновение на том месте, где только что находился его интерсептор, возникла яркая вспышка и облачко раскаленно­го газа.

Только сейчас до Светова дошло, что друг при­нял удар на себя, заслонив его своим телом, не за­щищенным комбинезоном.

Гал до крови закусил губу.

Подонки, с ненавистью подумал он. Сейчас я перебью вас, как бешеных псов!..

Он ушел от второго удара Чужаков и произвел вслед «калошам», когда они проносились мимо него, залп самонаводящимися ракетами. Если бы При­шельцы держались сомкнутым строем, хоть одна из ракет обязательно достала бы кого-нибудь из них, но они вовремя бросились врассыпную, и ракеты, так и не сумев решить задачу выбора цели, постепенно ут­ратили скорость и, виляя из стороны в сторону, ушли в сторону Юпитера.

А потом Гал закружился в карусели боя. По нему били трассами, видимыми только на инфракрасном экране, а он огрызался вслепую, потому что о при­цельном ведении огня уже не могло быть и речи. Его руки и ноги действовали автоматически, как бы сами по себе, и интерсептор совершал сумасшедшие маневры, чтобы не попасть под удар Чужаков. На экранах мелькали призрачные тени и полосы трасс;

Гал давно перестал понимать, что же, собственно, происходит, и, как это обычно бывает в подобных ситуациях, ему каким-то чудом удалось влепить оче­редь из лазерной пушки прямо в серебристое брюхо одной из «калош», и тотчас же на ее месте расплы­лось газовое облако взрыва. Но ему некогда было ра­доваться этой маленькой победе, потому что двое оставшихся Чужаков стали наседать еще настойчи­вее, и несколько раз Светова ощутимо задели. А по­том его контузило перегрузкой, и, когда Гал очнул­ся, он понял, что падает в какую-то черную бездну. «Калоши» же бесследно исчезли.

Голова его раскалывалась от дикой боли, в ушах звенело и пищало, перед глазами всплывали и расхо­дились, как по поверхности озера, разноцветные концентрические круги, а из носа и рта сочились струйки крови.

Гал проглотил комок, подкативший к горлу, и понял, что выполнить свое задание он вряд ли смо­жет. Машина уже не слушалась рулей. Тем не менее он кое-как, с помощью немыслимых ухищрений. сумел выровнять ее и тут обнаружил, что в кормовом отсеке интерсептора давно уже что-то горит. Светов в отчаянии нажал клавишу катапультирования, но катапульта не сработала.

Светов похолодел. Он понял, что у него остается только один выход, и, закусив губу, направил спейсер к «Шару», светящемуся матовым пятном.

Съежившись в кресле, лейтенант ждал, что огонь вот-вот подберется к топливным бакам или к турби­не, и тогда грянет взрыв, которого он не успеет даже почувствовать, но громада «Шара» наплывала все ближе и ближе, а взрыва все не было. Гал тупо раз­глядывал вражье логово, и ненависть к Пришельцам закипала в его душе.

Надежды на то, что ему удастся протаранить «Шар», не было практически никакой. Еще в на­чальный период войны «Шар» подвергался массиро­ванным налетам нескольких штурмовых эскадрилий, и ракетами по нему били, и спейс-бомбы в него за­пускали, но всегда он укрывался от подобных напа­дений плотным коконом какого-то мощного сило­вого поля, о которое разбивались вдребезги любые угрожающие «Шару» объекты.

В данной ситуации имелось два варианта: либо спейсер все-таки взорвется от пожара на борту, либо «Шар» поставит перед ним барьер, и тогда спейсер взорвется от столкновения с этим барьером.

Однако не произошло ни того, ни другого.

Когда «Шар» был уже так близко, что занимал весь обзорный экран, по нему вдруг побежали по­перечные полосы, словно он раскручивался на ог­ромной скорости подобно гигантскому волчку, и Гал вдруг с изумлением увидел, что перед ним... Земля.

Обознаться он не мог: сквозь голубую дымку ат­мосферы отчетливо проступали характерные очерта­ния земных материков, синели океаны и моря, на ночной стороне планеты мерцали огни больших го­родов.

Такого не могло быть, и тем не менее это было именно так. У Гала промелькнула сумасшедшая мысль: а что, если Шар способен мгновенно перебрасывать объекты на дальние расстояния? Что, если это дей­ствительно наша старушка — колыбель человечест­ва?...

Он тут же представил себе, как его спейсер горящим факелом вонзается в атмосферу, прошивает толщу облаков и обрушивается, подобно Тунгусско­му метеориту, на какой-нибудь городок — последст­вия будут как от взрыва приличной ядерной бомбы! Сам Гал, естественно, уже не увидит этих последст­вий — атмосфера расплавит его при такой скорости, как плавится лед на раскаленной сковороде...

Рука его машинально потянулась к клавише тор­можения, но Гал подавил в себе этот импульс.

— Нас такими психическими атаками не возь­мешь, — сказал он вслух, словно «Шар» мог его ус­лышать. Тоже мне, мимикрия!..

Вместо торможения он, наоборот, включил фор­саж на полную мощность, и псевдо-Земля надвину­лась на него всей своей громадой, экраны на пульте заволокло каким-то серым туманом, а потом после­довал страшной силы удар, от которого Гал потерял сознание.

 

* * *

 

По всем физическим законам Светов должен был погибнуть. Однако, как ни странно, он остался жив и, когда пришел в себя, с удивлением обнаружил, что способен еще что-то видеть и чувствовать. А ви­дел он какой-то сиреневый туман, не похожий ни на один из известных ему видов тумана. Чувствовал он себя, конечно же, паршиво, однако спейс-комбинезон его был цел — в этом Гал убедился сразу. Впро­чем, иначе и быть не могло: малейшее нарушение герметичности уже давно бы превратило его в ле­пешку. Трудно поверить в то, что ради него Чужаки создали на борту своей базы земную атмосферу — скорее всего здесь был вакуум. Хотя... Он попробо­вал сделать несколько движений. Да, сила тяготения здесь наличествовала... Примерно в половину «же».

Наверное, по этой причине тело ощущалось как ре­зиновое.

Было ли действительностью все, что предшество­вало потере сознания? Или это — один из кошмар­ных снов? Светов с трудом заставил себя вспомнить:

База, ночной вызов к Особисту, странный разговор с ним, спасение Юва Галанина, вылет, смерть Юва, неравный бой против трех «калош» и, наконец, «Шар»... Теперь, после беспамятства (сколько, инте­ресно, я провалялся?), все это казалось таким дале­ким, словно происходило вечность назад и по этой причине представлялось нереальным.

Может быть, ему почудилась вся эта невероятная цепь событий, а на самом деле он все еще лежит на астероиде, куда совершил аварийную посадку? Мо­жет, и его чудесное »спасение, и отпуск, и смерть ма­тери, и... (сердце у него екнуло) Инна, — может, все это лишь привиделось ему в длинном тягостном бреду? Вот сейчас, сказал он себе, уже почти пове­рив своим мыслям, вот сейчас я прочищу получше забрало капюшона, оглянусь и увижу мертвые об­ломки скальной породы, освещаемые слабым свече­нием Юпитера, а вдали будет выситься искорежен­ная груда — то, что осталось от интерсептора, из которого в последний момент катапультировалась капсула...

Гал прочистил забрало (снаружи — пятерней в эластичной перчатке, изнутри — потоком сжатого воздуха) и осмотрелся.

Астероида не было. Было мутное сиреневое нечто. Сиреневый туман...

Уж лучше бы оказался на астероиде, промелькну­ла горькая мысль.

А может, он на Том Свете? Скверная шутка, бра­тец, тут же одернул себя Гал. Тебе просто не хочется примириться с мыслью, что ты все-таки попал в нутро «Шара».

А где же твой интерсептор? Он что — испарился в тот момент, когда ты врезался в этот — явно мате­риальный — космический объект, хотя и неизвест­ного происхождения? Ну да, он испарился, а тебе — хоть бы хны!.. Ни синяка (хотя кто его знает, может, синяки и есть, только сквозь СК их пока не обнару­жишь), ни ссадины. Выходит, правы те, кто утверж­дает: запас прочности у человека выше, чем у ма­шины.

И тут его вдруг словно окатили ледяной струёй. Ибо как еще иначе передать тот страх, который ох­ватывает человека, внезапно обнаружившего, что не по тропинке он шел, а по узенькой дощечке над го­ловокружительной пропастью?..

Болван, какой же ты болван, приятель! Пока ты соображаешь, что с тобой произошло, пока отвлека­ешься на разные глупости да банальности, Они, на­верное, разбирают боевые бластеры из пирамид по сигналу тревоги и вот-вот ворвутся сюда, чтобы сте­реть в порошок непрошеного гостя! А ты, между прочим, еще не проверил, на месте ли у тебя лучевик...

Гал провел руками по комбинезону. Кобура ока­залась на месте, пистолет — тоже. А значит, хватит валять дурака, пора переходить к решительным дей­ствиям, как и полагается отважному лазутчику в стане врага. И еще — командиру (помнится, полков­ник Анваров в спейс-училище говаривал: «Командир должен быть смелым и тупым, ребята!»)...

Гал вскочил и только теперь понял, что его окру­жает не сиреневый туман, а разреженная, слегка ко­лышущаяся завеса, состоящая из множества тонень­ких матовых волокон.

Его охватила самая настоящая паника. Может, пока он был без сознания. Пришельцы сумели из­влечь его тело из спейсера, чтобы поместить в такую вот тюрьму? Может, никакой он не лазутчик, а самый обыкновенный пленник, с которым враги те­перь могут вытворять что угодно: захотят — сразу четвертуют, а захотят — будут вытягивать все жилы, чтобы он выдал им, например, кодовые пароли сис­тем распознавания ракет типа «свой — чужой»?..

Да что ты заладил, с досадой сказал он себе, «мо­жет», «может»... Гадалка по кофейной гуще и то ка­тегоричнее тебя! Не для того тебя сюда послали, братец, чтобы ты сидел сложа руки.

Гал решительно направился к «занавесу», но в самый последний момент остановился. Э-э, нет, так не пойдет... Помимо решительности, лазутчик обя­зан проявлять еще и осторожность: кто знает, из чего эта штука? Не из серной ли кислоты (он очень кстати вспомнил Рекса Ролдугина)?.. Нужно провес­ти эксперимент. Жаль только — швырнуть в эту мразь нечем, ни кирпича под рукой, ни ботинок с ноги не стащишь.

И тут он вспомнил про лучевик. Вытащил его из кобуры, установил переключатель на самый малый радиус и провел по завесе длинной очередью, как бы вырезая в неизвестной субстанции дверцу. Раскален­ный плазменный луч утонул в «занавесе», не оставив на нем никаких видимых следов. Гал снова надавил на спусковой крючок — с тем же результатом.

Что ж, сказал он себе, давай-ка мыслить логичес­ки.

Никаких проходов в «занавесе» не видно. Но ведь как-то я сюда попал? Остается предположить, что если эта завеса — нечто вроде темницы, то либо она пропускает физические объекты лишь в одну сторону (извне — вовнутрь), либо это какое-то си­ловое поле, которым меня окутали, словно коконом. И в том, и в другом случае это означает, что мне не выбраться отсюда. Хотя при попытке прорваться ни­чего страшного может не произойти — подумаешь, шарахнет разок каким-нибудь разрядом. Если кого-нибудь сажают в камеру — значит, хотят не убить, а использовать в дальнейшем. Таким образом, «зана­вес» должен быть устроен так, чтобы задержать меня, но ни в коем случае не убить... Логично? Весьма... А что, если у Чужаков своя логика? В конце концов Галу надоело «мыслить логически». Поэтому он по­дошел к «занавесу» и ткнул в него рукой. Рука исчез­ла из поля зрения, но боли он не почувствовал. Тогда он зажмурился и сделал шаг вперед (сердце все-таки испуганно скакнуло в груди). Сначала он ощутил слабое сопротивление, как это бывает, когда идешь по дну ручья, а потом опять стало свободно и легко.

Гал открыл глаза.

Он стоял внутри некоего замкнутого пространст­ва-полости. Геометрии здесь не наблюдалось ника­кой. Видно, строители этого боевого звездного ко­рабля понятия не имели о пропорциях. Во всяком случае, здесь не было ни коридоров, ни отсеков, ни ярусов.

Первое, что бросалось в глаза, — огромное мно­жество валов (труб?), распорок и прочих продолго­ватых предметов разной толщины, которые образо­вывали причудливые «заросли». Временами они пересекались, сплетались и вновь расплетались, как быстрорастущие тропические лианы или щупальца гигантского спрута. И при этом они находились в постоянном движении: некоторые — вращались, другие — вибрировали, третьи — сжимались и растя­гивались подобно дождевым червям. «Щупальца» (или трубы) были самых разных цветов и оттенков, причем многие из них фосфоресцировали наподобие люминофоров.

Гал включил наружные микрофоны, но ничего не услышал: видимо, воздух или какая-либо другая звукопроводящая среда здесь действительно отсутст­вовала. Гробовая тишина. Как в космосе. И, как и в космосе, от этого становилось жутко — все-таки че­ловек привык воспринимать звуки при виде движу­щихся предметов...

Эх, жаль, никакой аппаратуры под рукой нет, думал Гал, как зачарованный созерцая жуткое вели­колепие загадочных устройств (в том, что это были именно устройства, он не сомневался). Остается лишь запоминать.

Интересно, а где же инопланетяне с бластерами, которые в соответствии с космическими операми всех времен должны были бы набежать сейчас со всех сторон, чтобы попытаться уничтожить его, дерзко проникшего в их стан? Что-то никого не видно...

Гал растерянно огляделся.

Только теперь до него дошло, в какое безвыход­ное положение он попал. Едва ли он сможет узнать здесь что-то полезное и важное. А о благополучном возвращении к своим и думать не стоит.

Так зачем же его сюда послали? И кто именно — Командор, Кирилл Эмов или кто-то еще?

Эти вопросы вдруг всплыли в его сознании с такой пугающей отчетливостью, словно буквы были начертаны кровью на белой стене, и сколько Гал ни пытался запретить себе думать на эту тему, ничего у него не получалось.

Версии, сказал он себе. Какие у тебя есть версии? И тут же сам себе ответил: какие, к черту, могут быть версии у жука, на которого наступили тяжелым без­жалостным башмаком? Послушно лежать и не дер­гаться... А у лошади, на которую навьючили тяжкий груз и которую, понукая, заставляют везти телегу? Лошадь обязана слушаться возницу и, задыхаясь, тя­нуть, тянуть, тянуть ее вперед, как проклятая!..

Однако надо что-то делать. В твоем распоряже­нии всего три часа — именно на столько времени хватит кислорода в твоих баллонах, и за это время ты должен собрать максимум информации о противни­ке. Ты ж теперь разведчик, Гал, а разведчик обязан добывать сведения... Поэтому не стой столбом, а давай-ка двигай короткими перебежками дальше. Может, там что-нибудь выяснится?

Гал взял короткий разбег, благополучно преодо­лел вязкую стену и оказался в следующем отсеке (если это можно было так назвать), который отли­чался от предыдущего «помещения» лишь тем, что здесь вместо «валов» и «труб» крутились толстые диски неправильной формы. Они крутились в раз­ных направлениях и с разной скоростью, время от времени по ним словно пробегала мерцающая поло­са света, и тогда скорость и направление вращения заметно изменялись. Что это — шестеренки какого-то неведомого механизма? Или система жизнеобес­печения экипажа вражеской спейс-базы?

Гал не собирался долго ломать голову над этими вопросами. Он решил рискнуть — он попытался со­крушить парочку ближайших «дисков» лучом писто­лета. И поначалу ему это удалось. Диски разлетелись на множество кусочков волокнистого вещества, из которых потекла какая-то маслянистая жидкость.

Гал невольно съежился, ожидая, что вот-вот будет наказан за свои варварские действия. На вся­кий случай он даже отошел подальше от того места, где совершил свою маленькую диверсию, и отвер­нулся, глазея на диковинные загогулины с видом скучающего посетителя картинной галереи.

Однако никаких ответных реакции не последова­ло. Гал повернулся. Те диски, которые он только что разнес вдребезги, крутились как ни в чем не бывало на прежнем месте. Гал покачал головой и снова при­нялся палить из лучевика, превращая «диски» в жид­кие лохмотья, словно сокрушал гигантские водяные грибы. На сей раз он даже и не подумал отойти в сторону. Некоторое время искромсанные куски из­вивались на «полу», потом их как бы окутало сизое облачко, и когда оно рассеялось, «диски» исправно функционировали на своем законном месте.

Регенерация, догадался Светов. Механизмы ко­рабля Чужаков обладают способностью восстанавли­вать свою целостность и работоспособность. Види­мо, их нельзя вывести из строя, сколько ни пытайся.

А раз так — все попытки учинить небольшой погромчик на борту вражеской базы обречены на не­удачу. Не стоит напрасно терять время.

«Механизмы», передразнил Гал самого себя. Кто тебе сказал, что это именно механизмы? Насмотрел­ся ты, братец, сериалов про звездные войны, где у неземных монстров-агрессоров те же боевые кораб­ли, что и у землян: ангары, рубки, пульты управле­ния, оружие... У них все по-другому, и этого следо­вало ожидать. Кто знает, может быть, это и есть сами Пришельцы — ведь регенерация тканей, как по­мнится из школьного курса биологии, присуща живым существам. Хотя в подобное верится с тру­дом.

Осторожно ступая по пружинящему «полу», Гал направился дальше.

Как и следовало ожидать, вскоре он окончатель­но заблудился. Он шел напролом сквозь пульси­рующие перегородки, отделявшие один «отсек» от другого, но везде на его пути попадались только бес­конечные конструкции из регенерирующего вещест­ва. Эти странные устройства постоянно двигались, приводимые в действие непонятным источником энергии. И откуда-то изливалось слабое сероватое свечение, словно внутри «Шара» жил некий огром­ный светляк.

И самое главное: в «Шаре» не было Пришель­цев, этих разумных злодеев, с которыми столь долго и безуспешно сражалась Земля.

Может быть, они невидимки?

А что, сказал себе Светов, чем черт не шутит? Он настроил забрало своего шлема на инфракрасный диапазон спектра и двинулся дальше. Ничего. И ни­кого. Он долго экспериментировал с забралом, ме­няя длину световой волны, но успеха не добился.

Через час он почувствовал себя крошечным и ни­чтожным. Пришельцы упорно не желали замечать его, как люди не замечают муравья, забравшегося к ним в дом.

Устав от бесполезных блужданий, Гал наконец уселся прямо на «пол», подтянул колени к подбород­ку и обхватил их руками.

Черт возьми, в растерянности думал он. Но ведь должны же у них где-то располагаться «калоши», много «калош», так много, что, хотя их уничтожают десятками ежедневно, на следующий день они снова» выходят на тропу космической войны?!

И тут вдруг почувствовал, что вокруг что-то про­исходит. Он поднял голову.

«Перегородка», возле которой он примостился, вздувалась, словно ее распирало изнутри что-то ог­ромное. Гал невольно вскочил на ноги и попятился в сплетение труб-лиан, чтобы спрятаться, но не успел. Бледно-серый пузырь бесшумно лопнул, и из обра­зовавшегося отверстия в «отсек» шагнуло Существо.

Впрочем, это потом Гал понял, что речь идет именно о Существе, которое способно шагать, как человек, на двух конечностях, но сначала он увидел бесформенное пятно со множеством отростков.

Существо направлялось прямиком к Галу. Рука лейтенанта потянулась к кобуре. Тут он вспомнил свои опыты с «дисками» и решил больше не экспе­риментировать. Пока же выясним, решил он, как Пришельцы реагируют на удары по так называемой морде. Гал выпрямился и принял боевую стойку. На­верное, в этот момент он выглядел довольно нелепо: одну ногу выставил вперед, сжатые кулаки — у под­бородка, тело собрано в мускулистый комок — в общем, боксерская стойка, самая подходящая поза для схватки с инопланетным монстром!

Когда Существо приблизилось к Галу на «руко­пашное расстояние», как говаривал когда-то его тре­нер по единоборствам, Светов пружинисто подпрыг­нул и нанес противнику классический удар ногой в то место, где у людей обычно находится челюсть. И тут же, используя инерцию удара, еще не успев приземлиться, сделал мах второй ногой, целясь на всякий случай чуть ниже центра симметрии против­ника. Бить ниже пояса — против правил, но лейте­нант счел, что в данном случае смешно думать о каких-то правилах.

Удар, известный под названием «ножницы», как ни странно, возымел результат. Нанося его, Гал был готов, что называется, к любым непредсказуемым последствиям, но такого эффекта он и сам не ожи­дал. В отличие от кишкообразных конструкций, ко­торые до этого попадались Галу во время его пу­тешествия по внутренностям «Шара», Существо оказалось плотным на ощупь, и отлетело оно на доб­рых три метра — подобно резиновому мешку, напол­ненному водой. На душе у лейтенанта сразу полегча­ло. Кто бы они ни были, Пришельцы явно не умели драться врукопашную.

Гал неторопливо направился к поверженному врагу (который, как говорят в таких случаях о людях, никак не мог «собрать кости с пола»), на ходу при­меряясь, как лучше врезать этому гаду. Внезапно уловив за спиной какое-то движение, лейтенант рез­ко обернулся.

Из стенки «отсека» выкатывались еще три пузы­ря. Теперь Гал знал, что это означает. Он прыгнул в сторону и бросился бежать не разбирая дороги, то и дело налетая на волокнистые «конструкции» и пере­скакивая из одного «отсека» в другой.

Неизвестно, каким способом Существа переме­щались, но Гала они все-таки нагнали и окружили.

Ситуация сложилась классическая: четверо про­тив одного. К тому же явно вооруженные: в верхних конечностях-щупальцах у каждого из Пришельцев маячила продолговатая штуковина, напоминавшая дубинку, но в отличие от дубинки имевшая на кон­це, обращенном к Галу, жерло в виде раструба.

Гал скрипнул зубами. «Не выйдет, — сказал он своим противникам. — Не для того я лез к вам добро­вольно, чтобы вы меня просто так прикончили!..»

Он выбил ногой «дубинку» у одного из нападав­ших, метнулся молнией влево, двинул локтем в бок другого (тот повалился мешком), третьего... Однако с третьим он ничего сделать не успел. Из раструба его «дубинки» вырвался смертоносный черный луч, направленный прямо в грудь Светову.

И опять, как и при таране, сработало «замедлен­ное восприятие». Гал увидел, как черная струя выли­вается из раструба, и, оказывается, нужно лишь чуть-чуть развернуть корпус, чтобы она прошла мимо, не коснувшись комбинезона, — а потом ударить стрелявшего изо всех сил. Так Светов и поступил.

Краем глаза он увидел, как луч прошивает одну из зигзагообразных труб у стенки «отсека» и как та разлетается на кусочки, словно ее и не существовало вовсе.

Гал упал, перекатился по «полу» и вскочил. Те­перь у него в руках было то самое неизвестное ору­жие, «дубинка», которую он сумел выбить у первого Пришельца. Правда, лейтенант не знал, как оно дей­ствует, поэтому использовал его именно как дубин­ку, опустив со всего размаха на «голову» четверто­го — еще боеспособного — Существа. Пришелец покачнулся и упал — «дубинка» бесшумно откати­лась в угол «отсека».

Вот так вот, братцы, мысленно усмехнулся Гал, обозревая поверженных врагов. Это вам не на мирные пассажирские корабли нападать. Изучайте на досуге приемы рукопашного боя, господа Пришельцы.

Однако радость его оказалась преждевременной. С Существами явно что-то происходило. Очертания их бесформенных силуэтов колыхались, преобразуясь в некое подобие человеческих фигур. Гал как за­вороженный глядел на это волшебное превращение, не зная, что предпринять. Он всего лишь на мгнове­ние зажмурился, пытаясь уверить себя, что все это ему не снится, а когда открыл глаза — перед ним стояли четыре человека в таких же, как у него, спейс-комбинезонах с опознавательными знаками ОЗК. И — самое страшное — за дымчатыми забрала­ми виднелись человеческие лица. Причем все они были копией его, Гала, лица...

Мимикрия, сказал он себе. Вот в чем дело — те, с кем мы воюем, обладают способностью принимать любой облик, а раз так...

Он не успел додумать эту мысль. Четверка его «двойников» развернулась и не спеша двинулась к нему.

Ну, сейчас я вам преподам еще один урок, поду­мал Гал, привычно сжимая кулаки.

Однако урок на этот раз преподали ему. Первый из нападавших ловким нырком ушел от мощного свинга слева и, в свою очередь, отработанным уда­ром въехал Галу под ложечку. Из глаз лейтенанта по­сыпались искры и брызнули слезы; Гал согнулся по­полам, судорожно захватывая ртом кислород из баллона. И тут его достала нога другого Пришельца. Если бы не забрало, лицо его от такого удара превра­тилось бы в кровавую лепешку. Гал рухнул на «пол».

Уже лежа, он увидел, что один из противников на­правляет в его сторону «дубинку»...

Но если они могут так действовать, подумал лей­тенант, то почему бы и мне не действовать так же?!

Он вскинул «дубинку», которую все же не выпус­тил из рук при падении, в направлении нападавших и слегка сжал ее рукоятку. Из раструба выплеснулся черный луч — и от Пришельцев остались только чер­ные бесформенные лохмотья. Видимо, оружие Чу­жаков обладало поистине чудовищной энергетичес­кой мощью.

Гал поднялся на ноги, рассмотрел со всех сторон свое новое оружие и удовлетворенно хмыкнул. Те­перь он чувствовал себя намного увереннее.

Однако долго радоваться ему не пришлось. «Ду­бинка», которую он сжимал в руке, вдруг словно ис­парилась. Гал растерянно оглянулся, проверяя, не стал ли он жертвой обмана зрения. Последняя на­дежда на то, что ему удастся сокрушить «Шар» из­нутри, исчезла вместе с «испарившимся» оружием.

Он уже собрался покинуть место схватки, как вдруг почувствовал у себя за спиной какое-то дви­жение.

Гал обернулся и увидел еще пять фигур в спейс-комбинезонах. Фигуры были на вид вполне челове­ческими, но драться с ними уже не было ни сил, ни желания. Оставался, как в заурядной уличной драке, один-единственный выход: сбежать. Что Гал и сде­лал.

Он несся сквозь дебри странных гибких конструкций со всей скоростью, на какую был спосо­бен. И бежал до тех пор, пока под забралом шлема не замигал красный индикатор. Тогда он остановил­ся и бессильно опустился на пол.

Индикатор предупреждал о том, что кислорода в баллонах спейс-комбинезона хватит еще от силы на полчаса. А это означало, что конец не только неиз­бежен, но и близок.

Некоторое время Гал сидел, бездумно насвисты­вая обрывок старой мелодии «Битлз». Ему было горько и обидно. Выходит, все напрасно: и смерть матери, и встреча с Инной, и двадцать восемь лет, растраченных неизвестно на что. Самым обидным представлялся тот факт, что никто никогда не узнает о том, что ему удалось увидеть в «Шаре».

И теперь оставалось только сидеть и ждать, когда перед ним вырастут фигуры преследователей со смертоносными лучевиками, а потом придется до­стойно, как и подобает представителю земной циви­лизации, принять смерть — благо она окажется мгновенной...

Гал сидел и ждал, но Существа, которые, как он полагал, должны были его преследовать, почему-то не торопились...

Зато лейтенант вдруг обнаружил, что «отсек», в котором он сейчас находился, уходит куда-то вниз. Прежде, в других «отсеках», «пол» был неизменно плоским и ровным, каким ему положено быть.

И тогда Светов поднялся на ноги и стал спус­каться в этот темный низкий туннель.

 

Глава 5

«ПЕРЕВЕРТЫШ»

 

Гал открыл глаза и увидел прямо перед собой зеле­ную траву. Трава бывает в лесу. Лес бывает на Земле. Значит, он — на Земле.

Дышать. Надо дышать. Гал глубоко вздохнул, и ощущения водопадом обрушились на его органы чувств.

Запах зелени, листьев, травы... Запах деревьев...

Легкий ветерок обдувает лицо, и что-то теплое обволакивает тело... Солнце. Солнечный свет! Там — небо. Здесь — земля.

Память, как ни странно, не подвела. Он, лейте­нант Объединенного Звездного Корпуса, побывал в «Шаре» и теперь вернулся на Землю. Ему надлежало срочно доложить о выполнении задания. В сознании сразу же всплыл код вызова, который он должен сде­лать, но усилием воли Гал приказал себе пока не ду­мать об этом.

Он знал, что с ним все в порядке. Он жив, здоров и даже чувствует голод и жажду.

И тут же накатила волна отчаяния: быть дома, на своей родной планете, и постоянно скрываться от людей, точно преступник, — что может быть хуже?

Не думать об этом, не думать...

Гал рывком сел и огляделся. Он действительно находился в лесу. Судя по растительности — где-то в Северном полушарии. Где именно — он этого не знал. Пока.

На нем был спейс-комбинезон, только без шле­ма. И еще у него имелось оружие. Оружие, добытое на «Шаре». Короткая «дубинка» с раструбом на конце. Интересно, как оно называется? Бластер? Атомайзер? Лучемет?..

Само собой из глубин сознания всплыло: «Ты же прекрасно знаешь, что это — Уподобитель».

Да, но где же он?

Гал поспешно ощупал себя. Оружия при нем нигде не было.

И тут же правая рука налилась упругой тяжестью, и в ней, точно в сказке, возник предмет, о котором он только что подумал. «Дубинка» была сизо-зелено­го цвета — как «калоши» Пришельцев. Материал, из которого она была сделана, не походил ни на один из известных Галу: мягкий — и в то же время проч­ный; гладкий — и в то же время не скользящий в руке; не теплый и не горячий. К ладони Уподоби­тель прилегал так плотно, как перчатка, сшитая точно по руке Светова.

А действует ли он?

Гал направил раструб на ближайшие кусты и сда­вил рукоятку «дубинки». Ни отдачи в руке, ни грохо­та, ни вспышки — ничего подобного не последо­вало. Из раструба вырвался плотный черный луч, напоминающий струю нефти, но похожий не на жидкость, а на свет фонаря, — и в ту же секунду кусты вспыхнули...

Гал повторил свой опыт, выбрав на сей раз в ка­честве мишени ствол толстой сосны. Луч перерезал дерево как тростинку, и оно, постояв еще по инер­ции несколько секунд, с шумом рухнуло на землю. Испуганно заверещала сорока, улепетывая в глубину леса.

Продолжать эксперименты с Уподобителем вряд ли имело смысл. Наверняка на всей Земле не на­шлось бы материала, способного устоять под напо­ром этого густого черного светового потока. Черный свет... горячий лед .. жизнь после смерти... бесконеч­ность конца... Выходит, Иному Разуму было под силу воплотить подобные оксюмороны в реальные и вполне осязаемые вещи. Плюс еще кое-какие пустя­ки — например, мгновенная переброска каких угод­но физических тел на какие угодно расстояния — возможно, не только на Землю, но и в любую точку Вселенной...

Гал окончательно убедился в том, что память его не подвела. Вспомнил он и все остальное.

Был голос. Ничего, кроме беспощадного беззвуч­ного голоса, который проникал в глубину души и от которого некуда было деться. Если бы еще вспом­нить, что этот голос твердил... Гал добросовестно вспомнил — и похолодел. Хорошо, если бы это ока­залось бредом. А если все-таки нет?..

Гал повертел в руках Уподобитель и скривился в ухмылке. Неужели Они надеялись, что он когда-ни­будь воспользуется им? Неужели у Них не возникло и тени сомнения в том, что он применит это против своих?!.

Он размахнулся и зашвырнул Уподобитель по­дальше в кусты. Дай Бог, чтобы его никто никогда не нашел!..

Так. Теперь надо стянуть с себя СК. Появиться в нем среди людей — все равно что голышом пройтись по Елисейским полям. Гал понимал, что отныне не должен привлекать к себе внимания.

Что там на мне надето? А, ну да: форменный сви­тер и эластичные брюки от спейс-мундира. Тоже не очень-то подходит для жаркого лета. Да и в глаза будет бросаться. Нужно срочно добыть себе более неброскую и функциональную одежду.

Гал сунул руки в карманы, проверяя их содержи­мое, и присвистнул. Карманы были пусты. Его кард остался в сейфе на Базе, и это предвещало веселень­кую перспективу жить без денег, а самое главное — без связи.

Ладно, сказал себе Светов. Не пропадем. Для на­чала надо выбраться отсюда, а там видно будет.

Он аккуратно свернул спейс-комбинезон и спря­тал его в кустах. Потом постоял с минуту в задумчи­вости, почесывая в затылке. Неплохо было бы вооб­ще уничтожить СК — только чем, если его ткань выдерживает и механические нагрузки, равные удару тысячетонного пресса, и температуру плюс-минус триста градусов по Цельсию? Зря я выбросил Уподо­битель, сейчас он пришелся бы очень кстати, про­мелькнула мысль, и в тот же миг рука его ощутила бесплотную тяжесть «дубинки».

Гал глазам своим не поверил. Он сжег СК до его полного исчезновения (для Уподобителя это оказа­лось плевым делом) и занялся выяснением свойств своего нового оружия. Оружие нужно знать хорошо, особенно свое оружие — это он уяснил еще с кур­сантской скамьи. А Уподобитель, как выяснилось, обладал еще одним ценным качеством: он вызывал­ся ниоткуда прямо в руку, вызывался легким умст­венным усилием, а затем исчезал, растворяясь в воз­духе, если необходимость в нем отпадала. То же самое происходило с ним и в том случае, если владе­лец этой диковины лишался обладания им: Уподо­битель неизменно возвращался к хозяину этакой послушной собачонкой, возвращался с любого рас­стояния. Прекрасная игрушка! К тому же обладаю­щая свойством телепортации... и все-таки не дожде­тесь, господа Пришельцы, чтоб я ею воспользовался! Потому что само название этой сказочной «волшеб­ной палочки» говорит о ее страшном предназначе­нии: уподоблять людей вам, всемогущим и вечным хозяевам Вселенной. Может быть, с вашей, нечело­веческой, точки зрения это целесообразно, но исто­рический опыт простых смертных свидетельствует о том, что уподобление богам никогда еще не приво­дило ни к чему хорошему...

Гал с остервенением швырнул Уподобитель за стену деревьев. Затем повернулся и зашагал прочь. Он пошел с таким расчетом, чтобы солнце светило ему в спину.

Вскоре Гал понял: факт его возвращения на род­ную планету не остался незамеченным. Над головой, чуть ли не сбривая брюхом верхушки сосен, про­свистел скайдер с неразборчивой эмблемой на борту, немного погодя — другой, третий... Откуда ни возьмись послышался гул моторов, на этот раз — на­земных машин.

Кого-то активно искали. Неужели им так быстро удалось установить мое местонахождение, думал Гал. Или это — случайное совпадение?

Прячась от летательных аппаратов, он продолжал свое продвижение по лесу.

В голове кто-то настойчиво твердил: «Зографов Анатолий Алексеевич... Код видеосвязи...» Судя по трем нулям, значившимся в начале кода, номер при­надлежал какому-то межгосударственному органу управления. Но Гал понятия не имел, откуда ему из­вестен этот код и кто такой Зографов. Однако его непреодолимо тянуло позвонить по этому номеру — как бывает непреодолимым чувство голода или жажды... Вот только позвонить сейчас он не имел возможности — не было средств связи в этом уголке среднеевропейского леса.

И тут же в голову ударило: Инна! Как же я мог забыть про тебя, солнышко мое! Вот что так тянуло меня на Землю, а вовсе не какой-то там официаль­ный представитель официального межгосударствен­ного органа с дурацкой фамилией!

«Так что ж я медлю? Стоп-кран — в ладони, но мне инерцию не превозмочь...» Не превозмочь тебе инерции, или как там это называется, понял? Не превозмочь? Ха-ха, с веселой злостью подумал он. А вот это мы еще посмотрим!

Главное — как можно быстрее выбраться к како­му-нибудь населенному пункту, и если даже это меня ищут, то им придется здорово потрудиться, чтобы остановить меня.

Он прошел, наверное, километра два (над голо­вой по-прежнему проносились то скайдеры, то флайджеры), потом переправился через глубокий овраг, с шумом, как медведь, пролез сквозь густые заросли орешника и оказался на узкой асфальтиро­ванной дороге.

Здесь он напоролся на засаду.

Поперек дороги стоял бронеджип с яркой эмбле­мой интернациональных сил специального назначе­ния, а возле джипа, с лучевыми карабинами на изго­товку, стояли люди в пятнистых бронекомбинезонах — земной аналог СК — и в касках. Их было пятеро, и все пять карабинов были направлены на Гала.

— Стоять! Руки за голову! — раздался резкий окрик, усиленный мощным мегафоном. Но Гал не сразу сообразил, что окрик относится к нему.

— Послушайте... — заговорил он, обращаясь к лицам, видневшимся из-под нахлобученных на бро­ви касок. Затем сделал шаг по направлению к джипу. Но все тот же мегафонный голос предупредил:

— Учти, приятель, мы имеем полномочия стре­лять без предупреждения. Руки за голову!

Пришлось подчиниться. Дверца джипа отъехала, убираясь в корпус, из кабины выбрался сухопарый офицер, подошел к Галу и стал придирчиво всматри­ваться в его лицо. В руке офицера был бесшумный пистолет-парализатор.

— Документы есть? — устало спросил офицер у Гала.

— Извините, не захватил с собой на прогулку, — усмехнулся в ответ Гал. — А в чем дело?

— Кто такой? И почему скрываешься в лесу?

Вот зануда, подумал Гал.

— Послушайте... я не знаю, кто вы по званию... не разбираюсь в ваших знаках различия... Но я не собираюсь удовлетворять ваше любопытство до тех пор, пока вы мне не объясните, в чем дело.

Офицер вдруг радостно осклабился.

— Объяснить? — переспросил он. — А по-моему, и так все ясно!

Он повернулся к Галу спиной, словно потерял к нему интерес, — и вдруг сделал неуловимое движе­ние локтем. Удар пришелся Галу в солнечное сплете­ние, он согнулся пополам. И тут же второй удар — на сей раз рукояткой парализатора — обрушился ему на голову. В глазах у Светова потемнело, и он ткнул­ся лицом в асфальт.

Пришел он в себя на удивление быстро.

Офицер, облокотившись на дверцу джипа, разго­варивал с кем-то по браслету связи.

До Гала донеслось:

— Да, господин полковник, взяли тут одного «возвращенца»... Нет, документов нет, но я уверен, что речь идет именно о том, кто вам нужен... Да-да, разумеется. Доставим в целости и сохранности... Нет, упаси Боже, бить не будем. Если сопротивле­ния не будет оказывать... Простите, господин пол­ковник?.. Все равно не бить? Ну, как прикажете...

Гал скрипнул зубами. Значит, его уже ждали на Земле. Интересно, как им только удалось так быстро выйти на меня?..

Перспектива угодить в лапы военной спецслуж­бы не радовала. Еще примут за дезертира... А может быть, этот полковник, с которым разговаривает ка­питан, и есть тот самый Зографов, с которым я дол­жен связаться?.. Тогда тем более надо делать ноги!

К нему подошли двое с карабинами и, наклонив­шись, стали обыскивать. Самое время ожить.

Удар — и карабин вылетает из рук одного пат­рульного и брякается на асфальт вместе с его вла­дельцем. Второй удар — и второго патрульного с не­лепо растопыренными ногами и руками уносит в кювет.

Прыжок к джипу. Прямо в лицо из руки офицера смотрит зрачок парализатора. Уход в сторону, за­хват, удар коленом в пах — и пистолет отлетает в одну сторону, а офицер — в другую.

Кто-то сзади кричит: «Стой, стрелять буду!» (так я тебя и послушался!), но пальцы патрульных на курках едва шевелятся, и выстрелов все нет и нет.

А теперь поздно стрелять, братцы, потому что я уже в кабине под прикрытием брони. Кнопка старте­ра — и турбина сотрясает корпус джипа беззвучной дрожью. Нога давит на педаль, руки выворачивают руль до отказа, и машина, протестующе визжа сверх­прочными покрышками и накренившись так, что колеса с одной стороны отрываются от земли, опи­сывает крутой вираж и уносится прочь. Вот по кор­пусу что-то застучало, и до Гала не сразу доходит, что это стреляют ему вслед патрульные.

Не отрывая взгляда от ленты шоссе, Гал на ощупь включил бортовой комп-планшет.

Итак, где мы находимся? Ara, почти в центре Ев­ропы. Значит, до Галлахена отсюда по прямой — двести миль. Всего двести миль... Всего? Да ты с ума сошел, если думаешь, что тебе дадут прокатиться на этом бронированном чудище через границы трех го­сударств! Офицер, наверное, уже пришел в себя и сообщил о твоем дерзком неповиновении куда сле­дует, и всего через несколько минут тебя будет под­жидать на шоссе мощная засада, а в воздух подни­мутся (если уже не поднялись) боевые флайджеры, если не скайдеры, которые с первого же залпа оста­вят на месте джипа дымящуюся воронку...

Проклятие! Надо же было так вляпаться!

А тут еще этот невидимка в мозгу: «Позвони Зографову... Ты должен срочно позвонить Зографову». А может, и правда — позвонить, пока не поздно?

Нет, сейчас главное — Галлахен. И Инна...

А вот и Общеевропейская магистраль. Плотный поток движения в обе стороны. Слева — ажурные конструкции моста, значит, там должна быть река...

В этот момент сверху послышался характерный свистящий звук. Так бывает при пуске самонаводя­щихся ракет класса «воздух — земля».

Гал распахнул дверцу и прыгнул в кювет, не вы­ключая турбины. Джип проехал еще немного, а по­том его накрыло ракетным залпом. К небу взметнул­ся огненный столб. Все вокруг заволокло дымом.

Ударной волной Светова отбросило на добрый деся­ток метров. Он вскочил, когда сверху на дорогу еще падали горящие обломки джипа, и, прикрываясь ды­мовой завесой, ринулся к берегу.

Минуту спустя возле пылающих обломков взвы­ла сирена опускающегося флайджера, но Гал уже плыл к противоположному берегу.

Выбравшись из воды, он пустился бежать на се­веро-восток, заранее настраиваясь на то, что ему предстоит преодолеть марш-броском около пятнад­цати километров. Он бежал по редколесью, и снача­ла было тяжеловато, но потом одежда подсохла и бе­жать стало полегче. Гал несся, распугивая зайцев и белок (видимо, здесь была заповедная зона), а потом опять стало трудно, и он с тоской вспомнил, что в последний раз бегал такие вот кроссы еще в учили­ще, а на Базе совсем не бегал — негде было там бе­гать... Но сейчас добежать надо было во что бы то ни стало, потому что впереди его ждала самая дорогая на свете награда — улыбка любимой женщины, жду­щей от него ребенка, и он старался думать только о том, как они встретятся, а потом пришло второе ды­хание, и опять стало легче, а затем — снова тяжело, и легкие уже не вдыхали воздух, а всасывали его с хрипом; но он все бежал и бежал, пока не выбежал к вокзальным постройкам, к местечку под названием Баумгартен, откуда на Галлахен тянулась трасса магнитопоезда. Здесь ему удалось обмануть бдительных киберов-охранников и вскочить на грузовую плат­форму с какими-то пластобетонными чушками под брезентом.

Магнитопоезд почему-то двигался рывками, на­поминающими женские предродовые схватки, и при каждом толчке чушки стремились отдавить Галу ногу или руку. Он ехал весь вечер и всю ночь и попал в Галлахен лишь на следующее утро...

 

*     *     *

 

— Я вижу, ни черта ты не понимаешь, — в который уже раз сказал я Коре.

Я ее ненавидел в тот момент. Ненавидел ее слезы, струившиеся по смазливому личику, ненавидел скорчившуюся в кресле стройную фигурку... В са­мый решающий момент мне только женских истерик не хватало!..

— Я все понимаю, Анатолий Алексеевич, — в ко­торый уже раз повторила Кора. — Но... я боюсь, по­нимаете, боюсь!

Боится она! Еще бы! На ее месте я и сам, пожа­луй, почувствовал бы дрожь в коленках. Однако страх в нашем деле не должен мешать исполнению слу­жебного задания. Наоборот, он всячески поощряем, потому что подстегивает сотрудника исполнить это самое задание как можно быстрее. И с максималь­ной эффективностью.

Я вздохнул.

— Слушай, — неожиданно для себя самого ска­зал я Коре. — Может, выпьешь сто граммов для храбрости? А?

Она промолчала. Только исподлобья взглянула на меня.

— Да шучу я, — улыбнулся я. — Но, должен тебе сказать, разговор наш мне не нравится.

Разговор мне действительно был не по душе — очень уж походил на уламывание сутенером одной из своих подопечных, которая решила завязать с ночными похождениями, выйти замуж за отврати­тельного, но зато обеспеченного бизнесмена, наро­жать кучу детей и вести пристойную светскую жизнь... И уж совсем наша беседа не напоминала разговор начальника оперативного отдела спецслуж­бы ОЗК с сотрудницей Корой Канунниковой.

— Тебе нечего бояться — мы же тебя будем под­страховывать, — сказал я Коре.

Она снова всхлипнула. Затем вытащила из сумоч­ки изящный кружевной платочек и вытерла слезы.

— Поэтому давай-ка мы успокоимся, Корочка, — продолжал я отеческим тоном, — и вспомним общую диспозицию, сложившуюся на сегодняшний день.

По крайней мере она уже начинала прислуши­ваться к моим словам, — значит, полуторачасовая беседа не прошла даром.

— Итак, что мы имеем? — задал я риторический вопрос. Поднявшись из-за стола, я принялся расха­живать по комнате.

А имели мы на данный момент ничем не объяс­нимый провал по всем направлениям. Именно не­объяснимость известных нам фактов (их «невписываемость» в задуманную схему операции) как раз и смущала меня.

По сути дела, всю эту кашу мы сами и заварили. Именно на это упирал сейчас Комберг, ежедневно распекавший меня за то, что все идет через пень ко­лоду. «Кто кашу заварил — тому ее и расхлебы­вать», — заявлял он, а в результате в течение послед­них двух недель весь оперативный отдел стоял на ушах, пытаясь исправить положение.

С другой стороны, тогда, почти два месяца назад, никто и не мог предположить, чем обернется затея добыть о «Шаре» как можно больше конкретных данных. Собственно, мы и раньше предпринимали подобные попытки, но все они заканчивались... не то чтобы крахом, но... В общем, ничем они не закан­чивались.

Одно время отдел роботизированных средств разведки запускал в направлении «Шара» специаль­ных киберов — одного за другим. Ставилась задача: проникнуть в «Шар» и собрать всю аудиовизуальную и прочую информацию о его внутреннем устройстве.

Ни один из киберов, судя по всему, в «Шар» так и не попал: Пришельцы уничтожали их неведомым нам излучением еще на подлете. И это понятно: кому же хочется иметь в своем стане лазутчика?

Потом настала очередь людей. Были посланы — также одна за другой — тридцать разведывательных капсул с отборными агентами, но и они не смогли преодолеть невидимый барьер, которым отгородился «Шар». То есть никаких результатов... Хотя в науке и принято утешать себя тем, что отсутствие результа­та — тоже результат, нас, спецслужбистов, такое по­ложение вещей никак не устраивает...

Конечно, можно было подвергать бесконечным допросам «возвращенцев», выбивая из них сведения о «Шаре», но со временем стало ясно, что и таким образом мы не достигнем цели: одни из этих негодя­ев из страха перед наказанием безбожно врали кто во что горазд, усиленно эксплуатируя свою фанта­зию и бессовестным образом заимствуя сюжеты из фантастических романов; другие молчали, как и по­лагается отважным разведчикам, — или же вообще отрицали тот факт, что засланы на Землю «Шаром». Ментоскопирование и тех и других не добавляло ни крупицы полезной информации...

В конечном счете мы начали склоняться к мысли, что надо послать в «Шар» надежного человека. Такого, который бы не подозревал о своей работе на нас (в числе рассматривавшихся версий причин не­удач, постигших нас ранее, была и гипотеза о теле­патических возможностях Пришельцев). Такого, ко­торого можно было бы оснастить передающей аппаратурой, чтобы иметь возможность видеть и слышать то, что видит и слышит он. И тут в поле на­шего зрения оказался некто Гал Светов, удалой пилот-интерсептор, находящийся в отпуске после госпиталя.

Зацепили мы его по одной простой причине.

Первым толчком был рапорт офицера, представ­ляющего наше ведомство на семнадцатой Базе Звездного Корпуса, на имя начальника спецслужбы генерала Комберга о том, что обстоятельства аварий­ной посадки спейс-лейтенанта Светова чрезвычайно подозрительны и требуют всестороннего изучения. В рапорте прямо не говорилось, но намекалось на то, что, пока Светов лежал на астероиде этакой бесчув­ственной чушкой, он вполне мог быть «обработан» Пришельцами и в дальнейшем приступить к под­рывной деятельности под их негласным руководст­вом.

Поначалу рапорт подполковника Эмова (так звали этого офицера), попавший ко мне в руки, осо­бого энтузиазма ни у меня, ни у начальников других отделов не вызвал. Обычный перестраховочный до­нос, имеющий целью обратить внимание начальства на то, что офицеры, представляющие спецслужбу на переднем крае борьбы с врагом, не дремлют и гото­вы пресечь любые попытки подрывной деятельности со стороны противника. «Возвращением» Светов никак не мог оказаться хотя бы потому, что оказался не на Земле, а на каком-то несчастном астероиде, а версия о его возможной вербовке Пришельцами не выдерживала никакой критики...

Однако в дальнейшем фигура Светова привлекла к себе мое пристальное внимание. На всякий случай я дал задание нашим экспертам вдоль и поперек изу­чить досье этого парня.

Все там было прекрасно в этом досье, и эксперты мне так и доложили. Не знаю почему, но я лично решил убедиться в том, что Светов чист.

Я просмотрел его досье раз, второй, третий.

Что-то в биографии Светова было «не так» — с самого начала. Я это чувствовал даже не интуицией, а как бы всей своей кожей. За годы службы в спец­органах я стал необычайно чувствителен к подоб­ным вещам.

Взять хотя бы сам факт рождения нашего «подо­печного» (если можно так назвать акт вливания ис­кусственной спермы в не менее искусственную яйцеклетку в условиях полной стерильности и под надзором компьютеров)... Это произошло двадцать первого февраля пятьдесят восьмого года в ЦИЗ номер семнадцать (тут я, уже совсем обалдевший от выискивания всевозможных совпадений, невольно вспомнил, что База, на которой доблестно проходил службу Гал, тоже числилась в реестре ОЗК под этим же номером, хотя и было очевидно, что глупо обра­щать внимание на подобные совпадения).

Та-ак... Передача ребенка матери — Световой Эльвире Петровне, оператору библиотечной ком­пьютерной сети «Глобус», — состоялась пятого марта того же года, то есть две недели спустя. «Поче­му так поздно?» — спросил я комп-аналитика. Ведь обычно «новорожденного» сразу же из пробирки вручают счастливой приемной матери. Комп ответил почти мгновенно: «В ходе зачатия произошел сбой в системе энергоснабжения контролирующих систем. В связи с этим в целях дополнительной проверки со­ответствия зародыша нормативным параметрам главврачом ЦИЗ № 17 было принято решение о про­длении срока пребывания младенца в Центре... Окончательный диагноз: все органы функциониру­ют нормально». Прямо-таки отчет об испытаниях нового спейсера, а не о рождении Человека!..

Далее. Родители: отец — отсутствует. Мать — так... так... это все неинтересно и явно не имеет ни­какого отношения к делу.

Спросим-ка нашего электронного всезнайку... «Почему Эльвира Светова решила взять на воспита­ние ребенка?» Сможешь ли ты ответить на этот чисто человеческий вопрос, а, аналитик?.. Смотри-ка, что-то он там выдает. Ну-ка, ну-ка, посмотрим... Ara. «Возможно, по причине отсутствия перспекти­вы иметь своих детей. В ходе медицинского обследо­вания при достижении половой зрелости установ­лено бесплодие первой степени...» Четко и ясно. Особенно мне нравится в твоем ответе словечко «возможно», аналитик... Так. Копаем дальше. При­чина бесплодия?.. А вот и ответ: «Возможно, беспло­дие явилось следствием сбоя в аппаратуре контроля родов у матери Световой Э. П.»... Так-так-так... Это уже интересно. Получается, что и при «творении» Гала, и при появлении на свет его приемной матери имели место какие-то сбои в обеспечивающей аппа­ратуре. Раскопать бы всю их родословную до седьмо­го колена... Но данные прошлого века могли и не вводиться в компьютерные системы (так оно и ока­залось), а «бумажные» дела, конечно же, утеряны, сгорели при пожарах или просто выброшены на свалку за ненадобностью. Два совпадения. Как там у старины Евклида? Через две точки можно провести только одну прямую, не так ли?

Продолжаем.

Школа с философско-этическим уклоном. Здесь тоже ничего необычного. Мальчик как мальчик, не хуже и не лучше других. Хобби: спорт, компьютеры (еще одна, на этот раз совсем крохотная зацепка:

мать имеет доступ к компьютерным сетям, а сле­довательно — практически к любой информации, накопленной человечеством за годы своего сущест­вования; и сын идет по ее стопам. Что это? Естест­венная тенденция типа «с кем поведешься — от того и наберешься» или целенаправленное закладывание фундамента?)...

Война с Пришельцами начинается весьма кстати:

Светов только что закончил пятнадцатилетний школь­ный курс обучения (страшно подумать, сколько можно узнать за пятнадцать лет, а не за традиционные десять, как это было еще в мое время!). Посту­пает в военно-космическое училище ОЗК. Выпуска­ется с успехом. Пилот-интерсептор третьего ранга. Хобби в училище: занятия боевыми единоборствами. Ara, тренер — бывший наш человек, некто Бег Стернин, надо будет запросить на всякий случай его от­зыв о Гале...

Направление на Базу номер семнадцать. Реля­ции. Рапорта. Доклады. Характеристики. В меру му­жествен, в меру спокоен, в меру профессионален. Все — в меру. Прямо ходячий усредненный показа­тель. Пьет в свободное от боевых дежурств время, то есть как все. Как все, режется в азартные игры. Как все, испытывает здоровый интерес к женщинам (может пригодиться)... Опять же — «как все»... Ну-с, а имеется ли что-нибудь этакое особенно личност­ное, что отличало бы этого субчика от сослуживцев и соратников? Ara... Странно. Это никак не вяжет­ся... Стихосочинительство. Проклятие, ни одного его опуса нигде не найдешь, конечно. А может, в его стихах и кроется тот самый нужный мне ключик?..

Взять на заметку...

Ну все, что было с нашим героем дальше, уже топтано-перетоптано нашими аналитиками — и не только компьютерными — еще перед выходом на его вербовку. Стоит ли терять время?

Нет, для очистки совести посмотрим...

Для очистки совести мне пришлось затратить на досье Светова еще несколько дней.

Да, вероятность того, что Светов является При­шельцем, внедренным в человечество с момента рождения, составляет менее 50 процентов. Значит, сбой, имевший место при его рождении, — случай­ное совпадение? А что может быть лучше прикрытия для агента, чем создание такой «легенды», в которой наиболее щекотливые пункты выдаются за случай­ные совпадения?..

И тогда у меня родилась на первый взгляд совер­шенно безумная идея: перевербовать Пришельца, заставить его раздобыть для нас необходимую ин­формацию. Как показывает практика оперативной работы, чаще всего именно «безумные» идеи способ­ны обеспечить достижение желаемого результата...

Операцию по его «вербовке» (кавычки здесь сто­ит употребить, потому что это не было классической вербовкой), проходившую у нас под кодовым обо­значением «Перевертыш», мы готовили тщательно и с соблюдением строжайшей секретности.

Лишь одно обстоятельство не нравилось моему шефу Комбергу: к моменту «вербовки» у Светова не оставалось больше на Земле ни одной родной души. Шеф наш — тонкий психолог, и он резонно задался вопросом: как обеспечить стремление пилота после выполнения задания во что бы то ни стало вернуться на Землю? И тогда-то к операции подключилась наша умница, красавица и прелесть во всех отноше­ниях Кора Канунникова.

Она познакомилась с бравым фронтовиком, про­жигавшим деньги и время в пьяных похождениях, затащила его к себе домой (при этом пришлось по­трудиться и нашим оперативникам: драка в подво­ротне была проведена ими не только для того, чтобы подготовить почву для сближения Коры и Гала, но и для того, чтобы попутно установить уровень физи­ческой подготовки лейтенанта). А дальше все пошло как по маслу: безумная любовь в течение одной-двух недель, и в итоге, к моменту расставания. Кора раду­ет своего избранника сообщением о беременности... Какой нормальный человек после этого не будет стремиться побыстрее вернуться домой к красотке-жене, носящей под сердцем его ребенка?

В один из дней, а вернее — в одну из ночей Гал подвергся зомбированию на квартире Коры. Исполь­зуя новейшие разработки в этой области, наши ре­бята, во-первых, внушили ему задание (проникнове­ние в «Шар» и передача нам информации о При­шельцах); во-вторых, повысили его психофизио­логические способности (ускорение реакции, возможность видения в инфракрасном спектре, без­упречная ориентация в пространстве и времени, и прочее, и прочее). И главное, после выполнения за­дания Гал должен был во что бы то ни стало выйти на связь со мной, чтобы доложить о результатах, — это входило в программу зомбирования. Разумеется, все воспоминания о «вербовке» у Гала были стерты.

Пришлось приложить определенные усилия, чтобы обеспечить возвращение пилота на свою Базу. Тут были и звонки военному коменданту космодро­ма Плесецк, и плотная опека Светова до момента его посадки на «Громовержец»...

В дальнейшем, однако, операция «Перевертыш» дважды оказывалась на грани срыва. Первый кри­зисный момент возник, когда на «Громовержец» на­пали истребители Пришельцев, — правда, Гал ус­пешно преодолел это препятствие. Надо признать, мы тогда впервые почувствовали, что не все идет так, как мы планировали. Например, слишком боль­шие надежды мы возлагали на зомбирование. А ока­залось, что внушенные Галу установки не всегда сра­батывают: так, например, он вовсе не должен был лезть в заваруху, спасая случайно оказавшийся в районе космической схватки пассажирский лай­нер, — однако он ринулся спасать его...

Второй раз операция чуть не сорвалась по вине этого кретина Эмова (хорошо, что мы заблаговре­менно буквально напичкали семнадцатую Базу ОЗК подсматривающей и подслушивающей электрони­кой, транслирующей изображение и звук через сеть промежуточных усилителей вплоть до штаб-кварти­ры спецслужбы на Земле). Подполковник-выскочка, решивший, что мы не случайно распорядились не выпускать Гала на выполнение боевых заданий, об­радовался — мол, его усилия не пропали даром, — установил за Световым наблюдение с помощью скрытых камер и «жучков». Зафиксировав контакт лейтенанта с «возвращением» Ювеном Галаниным, Эмов не нашел ничего лучше, как устроить им оч­ную ставку в своей каюте. Когда человека — а тем более агента — припирают к стене, ему не остается ничего иного, кроме как защищаться. Поэтому реак­ция Гала на обвинения Особиста была совершенно естественной. Нетрудно было предположить даль­нейшее развитие событий: очухавшись, Эмов, разу­меется, принял бы все меры, чтобы воспрепятст­вовать «беглецам» покинуть Базу. Их могли бы просто-напросто уничтожить ракетами в космосе.

Пришлось вмешаться лично мне. Представляю себе выражение физиономии Эмова в тот момент, когда, очнувшись, он услышал сигнал вызова по дальней связи на своем пульте. Охарактеризовав его действия в отношении «агентов врага, проникших на Базу», а заодно и его личные умственные способнос­ти отнюдь не лестным образом, я распорядился не­медленно обеспечить бегство Светова и Галанина с Базы. К счастью, у незадачливого карьериста хвати­ло здравого смысла не задавать глупых вопросов...

С помощью средств дальнего наблюдения мы следили за развитием событий вплоть до того мо­мента, как «Шар» разыграл для нас небольшой спек­такль, выслав навстречу Светову и его приятелю перехватчики. Но стоило лейтенанту пересечь неви­димую границу «Шара» — и наши приборы его тут же потеряли.

Прошло две недели, а Светов не спешил возвра­щаться.

Если бы он был обыкновенным человеком, то давным-давно должен был погибнуть либо от не­хватки кислорода, либо от голода и жажды. Если только, конечно, остался бы в живых при проникно­вении в «Шар». Однако мы верили: он вернется, не может не вернуться...

Оставалось только ждать.

Наконец два дня назад Светов вернулся. Сверх­чувствительный пеленгатор засек появление очеред­ного «возвращенца» в трехстах километрах от Галлахена. Туда была выслана мобильная группа во главе с капитаном спецназа Радбилем Беньюминовым, ко­торого я на всякий случай попросил немедленно связаться со мной, если это окажется Светов. С воз­духа группу поддерживало звено боевых флайджеров. Однако спецназ есть спецназ. Они понадеялись на свой опыт задержания обыкновенных «возвращенцев», не ведая, что Гал обладает рядом экстраор­динарных способностей. Кончилось это тем, что Светов раскидал спецназовцев, как котят, и угнал их машину. Испугавшись, что он уйдет, пилот флайджера не нашел ничего лучшего, как вдарить по джипу Светова самонаводящимися ракетами. Когда я прибыл на место событий, все уже было кончено, и мне оставалось лишь устроить болванам из спец­наза грандиозную выволочку...

Но и на этом история не закончилась.

Вчера в Галлахенский пансион, где Кора, соглас­но легенде, проживала в момент вербовки Гала Све­това, заявился человек, по всем приметам весьма на­поминающий покойного лейтенанта, и осведомился у хозяйки, где он может разыскать свою подругу Инну. Человек был весьма удивлен ответом хозяйки, что Инна уехала в неизвестном направлении месяц назад, но продолжать дальнейшие расспросы не стал и удалился. Хорошо, что мадам Круазова (так вели­чали хозяйку пансиона) тут же сообщила нам о слу­чившемся.

И теперь нам предстояло решить массу вопро­сов...

Например: почему Светов не подчиняется прика­зам, заложенным в его подсознание гипнотическим путем? Только потому, что он Пришелец? Но тогда почему он ведет себя как обычный человек и почему разыскивает Инну?

И каким образом человек может выжить в нашем мире хотя бы неделю, не имея ни денег, ни жилья, ни знакомств, — и при этом словно раствориться в воздухе? Ведь сразу после сообщения мадам Круазовой нами был объявлен всепланетный розыск чело­века, похожего на Светова, по так называемой форме «ноль один», когда не то что человек — комар не проскользнет через сеть контроля и розыскных мероприятий.

Вот почему в аналитических умах наших спецов родилась следующая версия: находясь в «Шаре», Гал Светов был обработан Пришельцами и, если можно так выразиться, вновь «перевернут». Поэтому сейчас он опять работает на них, а не на нас. А уж о том, ка­кие интересы у Пришельцев на Земле, можно судить по-разному, но в конечном счете в одном плане: будь то попытка совершить какой-нибудь диверси­онный акт или просто задание собрать информацию о землянах — речь, несомненно, идет о враждебных действиях.

Правда, на горизонте в результате этих наших страшненьких измышлений маячил и другой вопрос: сохранил ли Гал Светов после общения со своими «соотечественниками» то человеческое, что, несо­мненно, имелось в нем до проникновения в «Шар»?

И, чтобы ответить на все эти вопросы, необходи­мо было как можно быстрее локализовать лейтенан­та, захватить и провести скрупулезный допрос с при­менением различных средств воздействия.

Единственный человек, способный осуществить эту операцию, сидел передо мной, но он, вернее, она отказывалась повиноваться — боялась. Потому что этим человеком была Кора, которая, видите ли, боя­лась.

— Да пойми ты, — говорил я ей, с трудом удер­живаясь, чтобы не добавить: «дурочка». — Тебе не придется вступать с ним в контакт — во всяком слу­чае, в непосредственный контакт. Тебе всего-навсе­го нужно будет подключить свой видеофон в систему общей связи, дождаться, когда наш общий друг клю­нет на приманку, то есть на тебя, разыграть неболь­шой спектакль, соврать что-нибудь по поводу своего отсутствия в Галлахене, а затем назначить ему ран­деву в том месте, которое мы укажем... И все, пони­маешь?!

Она подняла голову, и теперь в глазах ее были не слезы, а гнев.

— И все? — переспросила она. — И все, да? Эх вы, Анатолий Алексеевич!..

Я похолодел от нехорошего предчувствия.

— А что такое? Что тебе не нравится в предлагае­мом варианте?

Сжав кулачки и подавшись вперед, она выкрик­нула:

— Да неужели вы до сих пор еще не поняли, что я люблю его?! И не за себя я боюсь, а за него!..

 

* * *

 

После визита в пансион он весь день слонялся по городу, не зная, что предпринять. В голове настой­чиво звучал приказ выйти на связь с Зографовым, но Гал по-прежнему не собирался этого делать. На кой черт ему сдался этот самый Зографов, если он хотел видеть только Инну?!

Почему-то напрочь отсутствовала потребность есть и пить. Гал равнодушно проходил мимо витрин супермаркетов, разукрашенных гирляндами колбас, штабелями консервных банок и горами фруктов и овощей, и ни разу в желудке не шевельнулся червя­чок, который так хочется заморить. Он не сразу об­ратил на это внимание, а когда обратил — испугался. Подлая мыслишка закралась в сознание и не желала покидать его: «Неужели меня уподобили без моего ведома?»

Чтобы найти Инну или хотя бы напасть на ее след, ему нужна была связь. Обыкновенный браслет связи.

Пришлось признать, что добыть связь в сложив­шихся обстоятельствах можно было только путем насилия. Насилием, впрочем, он мог бы добыть себе и все остальное — деньги, еду, одежду, жилище, но это был скользкий путь, который превратил бы его в преступника, а становиться преступником Гал ни за что не хотел. Он запретил себе думать о том, что те­перь он, возможно, не такой, как все, а посему не подчиняется законам, установленным для всех. Жаль только, что он, наверное, никогда не сможет иметь стопроцентную уверенность в этом, потому что проверить, остался ли он человеком, можно лишь одним-единственным способом: умереть или дать убить себя.

А без связи не обойтись... Хотя бы потому, что от этого зависит, успеет он увидеть Инну или нет. Ду­мать так имелись все основания. Его разыскивают. А может быть, все-таки не его?.. Нет, слишком рья­но и плотно эти розыски ведутся, чтобы полагать, что ищут обычного дезертира или карманного во­ришку. Да и из разговора капитана со своим началь­ником это явствует со всей очевидностью...

Несколько раз он еще издали замечал на пере­крестках, на самых оживленных площадях и у стоя­нок общественного транспорта чересчур беззабот­ных, но в то же время очень внимательных мужчин в штатском — похожих на тех, что «провожали» его тогда в космопорту Плесецка. Если бы задействова­на была только полиция (полицейские в форме, впрочем, тоже проверяли турбокары и документы у прохожих чаще обычного), он бы, возможно, и не догадался, что ищут именно его, Гала Светова...

Пока что ему удавалось незаметно обходить по­лицейские патрули и людей в штатском, но время работало против него, и он знал: еще немного — и скрытый поиск может превратиться в открытую охоту за ним, и тогда уже некогда будет думать и вы­бирать варианты действий, а придется только улепе­тывать со всех ног и молить Бога, чтобы переулок не оказался каким-нибудь гнусненьким тупичком...

Он зашел в захудалый трактирчик, где усталый и грязный рабочий класс пил скверное пиво после — а может быть, и до — рабочей смены, и тут его впе­рвые засекли. На высоком табурете у стойки без­участно курил мужчина в джинсовой куртке. Перед ним стояла пустая кофейная чашка, и в большом зеркале, висевшем как раз напротив него, мужчине , отлично было видно всех входящих в трактир. Он скользнул по лицу Гала равнодушным взглядом и тотчас отвернулся, но было видно, что шпик засек его... Главное — чтобы он ничего не успел передать своим, подумал Гал.

Светов прошел через зал в коридорчик, где све­тились буквы «WC for mеn», вошел и затаился за дверью ближайшей кабины.

Через некоторое время он услышал осторожные шаги в коридоре. Когда шаги поравнялись с дверцей его кабины, Гал выскочил наружу и не задумываясь ударил человека в джинсовой куртке (конечно же, это был он) ногой в пах, а в правую руку «вызвал» Уподобитель и приставил его раструбом к горлу своего противника.

— Вот что, братец, — сказал он джинсовокурточному, — эта штука стреляет. Хочешь, докажу?

Агент пробормотал что-то нечленораздельное.

— Ты кто такой? — спросил Гал. — Полицей­ский?

Человек в джинсовой куртке кивнул.

— Почему меня разыскивают?

— Н-не знаю, — проговорил мужчина в курт­ке. — Поступила общая ориентировка от спецслуж­бы...

— Успел предупредить своих? Агент отрицательно покачал головой. Даже если он и соврал — проверить не было возможности.

— Давай браслет, — сказал Гал, прислушиваясь, не идет ли кто по коридору.

— Что? — не понял полицейский.

— Снимай свой браслет связи! — гаркнул Гал. — Да поживее!

Когда браслет оказался у него, он быстро обы­скал своего противника и, как и ожидал, обнаружил у него в кобуре под мышкой портативный парализатор — убить не убьет, но обездвиживает надолго.

После этого он пинком загнал шпика в кабинку и разрядил парализатор ему в ноги. Тот рухнул на унитаз и оцепенел, точно страдалец, терзаемый за­пором.

В зале было все по-прежнему.

Гал вышел на улицу и пробежал несколько квар­талов, потом спустился под мост, к реке. И только здесь, забившись в щель между опорами моста, ре­шился воспользоваться браслетом.

Дрожащими губами он выговорил кодовый но­мер Инны, который еще в отпуске выучил наизусть, как песню.

Крошечный экранчик осветился, мигнул, и вмес­то лица своей возлюбленной Гал прочитал надпись:

«Назовите кодовую фразу». Что за чертовщина? По­чему Инна засекретила личный канал связи? И ка­кую фразу она выбрала в качестве кода?

Гал задумался. И вдруг ударил себя кулаком по лбу.

Совсем я разучился пользоваться браслетами, по­думал он. Подсказка! Должна же быть какая-то под­сказка!

— Подсказка, — сказал он браслету.

Экранчик опять мигнул, и на нем появилось:

«КОДОВАЯ ФРАЗА НАЧИНАЕТСЯ СО СЛОВА «УЛЕТАЯ».

Улетая... Улетая... Нет, ничего похожего не лезет в голову.

И вдруг догадка полыхнула молнией: это же на­чало его стихотворения, которое он записал на компе Инны, перед тем как отправиться на Базу! «Улетая в направлении северном, улетая на далекий юг, где бы раздобыть такую веру нам, чтоб спасла от горечи разлук?»

Дрожа, словно от холода, хотя было совсем не холодно, он скороговоркой процитировал начало своего опуса, и экран распахнулся, открывая... нет, не лицо Инны, а другое сообщение: «ОТЕЛЬ «ОБИ­ТАЕМЫЙ ОСТРОВ», НОМЕР 1775».

Гал был сбит с толку. Он несколько раз перечи­тал это краткое сообщение, прежде чем отключить браслет.

Что же случилось? Зачем ей понадобились игры в конспирацию? Неужели Инне грозит какая-то опас­ность?

Ну, конечно же, сказал он себе. Дилетант ты, братец, поэтому тебе и не могло прийти в голову, что раз они ищут тебя, то неизбежно должны были выйти и на нее!

Награждая себя всеми возможными и невозмож­ными эпитетами, он ринулся в отель «Обитаемый остров».

Галу на удивление быстро удалось отыскать этот отель. Он без помех поднялся на семнадцатый этаж (ни швейцар, ни лифтер словно не заметили стран­ного посетителя, одетого в рваный грязный свитер и помятые брюки с узкими синими лампасами), про­шел по ковровой дорожке к двери под номером 1775 и тихонько постучал.

Шагов он не услышал, но дверь с готовностью распахнулась.

Гал вошел; он еще помнил о необходимости со­блюдать осторожность, но все же уже не проявлял прежней бдительности.

В номере, однако, никого не было. Гал постоял в раздумье посреди комнаты, обозревая ничем не при­мечательную казенно-уютную обстановку. Он чувст­вовал: Инна где-то рядом.

Из ванной донесся шум воды.

Затаив дыхание, он на цыпочках подкрался к двери и тихонько толкнул ее.

Инна принимала душ. Сквозь прозрачную зана­веску отчетливо было видно, что голова и лицо ее обильно покрыты пеной шампуня, а глаза плотно за­жмурены.

Гал уже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь соответствующее моменту, но в последнюю минуту вспомнил, что его любимая женщина находится в том положении, когда с ней подобные сюрпризы не­уместны. Он закрыл рот и стал молча наблюдать за Инной. У него почему-то возникло такое чувство, будто они все последние недели были вместе и он просто отлучался на четверть часа, чтобы купить пиццу в соседнем ресторанчике...

Она смыла шампунь со своих длинных роскош­ных волос и наконец увидела его. Галу показалось, что Инна хотела закричать, но вовремя закусила губу. Они смотрели друг на друга несколько долгих минут, а потом сжимали друг друга в объятиях и го­ворили, почти не слушая друг друга, и Гал все время лихорадочно соображал — как же объяснить свое внезапное появление?..

Выручила его очень кстати подвернувшаяся не­обходимость принять ванну и переодеться, чтобы, как выразилась Инна, «превратиться в человека». Он лежал в ванне в нестерпимо горячей воде и бездумно сдувал с руки ароматные пузыри, а Инна умудрялась одновременно быть то в комнате, то рядом с ним, и когда он наконец вышел из ванной, оказалось, что она уже успела не только заказать в номер вкусный и сытный ужин, но и приобрести с помощью камеры автоматической доставки одежду для него: рубашку, костюм и все прочее.

Они уже уселись за стол, но тут вдруг Галу опять стало не по себе. Он вспомнил, что в последний раз ел вечность назад — на Базе, когда они с ребятами приканчивали последнюю бутылку «Мартеля». А что, если желудок его не воспримет пищу? Это будет означать только одно, то, во что так не хочется ве­рить...

Словно пытаясь доказать самому себе, что он ошибается, Гал торопливо отхватил ножом огром­ный кусок ветчины и стал судорожно жевать его, «прислушиваясь» к своим внутренним ощущениям. Он поймал на себе взгляд Инны, полный слез, — бедняжка, она-то истолковала его действия в том смысле, что, мол, оголодал ее суженый и некому на­кормить его, кроме нее...

Однако, к удивлению Гала, с желудком все оказа­лось в порядке, и вкусовые ощущения были такие, как надо, и тогда он позволил себе немного рассла­биться, хотя сомнения не оставили его — просто за­таились на время в укромном уголке души, чтобы потом вновь напомнить о себе...

Разговор у них как-то не клеился — так, болтали о всяких пустяках. Гал боялся, что Инна вот-вот на­чнет расспрашивать его, каким образом он вернулся.

Что ей ответить?.. Впрочем, и она почему-то не то­ропилась рассказывать о своих делах — только смот­рела на него каким-то странным взглядом... и он по­думал: потом... это все потом... это все уже не так важно... важно, что мы теперь вместе... навсегда.

Неожиданно в дверь постучали. Гал насторожил­ся, но Инна сказала, что это скорее всего официант со второй переменой блюд.

— Тогда это уже не ужин, а целый банкет!

— Надо же тебя накормить досыта, — улыбнув­шись, сказала Инна и пошла открывать.

Гал перевел взгляд на настенный экран головизора, по которому вещал приглушенный голос дикто­ра, и вдруг увидел там свое собственное лицо.

Не понял, сказал он сам себе. И приказал головизору: «Громкость — пятнадцать!»

Это были кадры, очевидно, сделанные скрытой камерой в космопорту Плесецка: Гал у стойки дис­петчера... Гал возле игровых автоматов... Гал, выхо­дящий из бара... Но даже не это поразило сейчас Светова — поразил комментарий, сопровождавший кадры:

«ВНИМАНИЕ! ВСЕМ ГРАЖДАНАМ ЗЕМЛИ! СЛУЖБОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СРОЧНО РАЗЫС­КИВАЕТСЯ БЫВШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ОБЪЕДИ­НЕННОГО ЗВЕЗДНОГО КОРПУСА ЗЕМЛИ ГАЛ СВЕТОВ, 28 ЛЕТ, РУССКИЙ, ПРИМЕТЫ...» Добросовестно перечислив все родинки на лице Светова, комментатор сделал многозначительную паузу и закончил (на экране застыло в стоп-кадре лицо Гала, снятое крупным планом): «РАДИ БЕЗ­ОПАСНОСТИ ЗЕМЛЯН ПРОСИМ СООБЩИТЬ О МЕСТОНАХОЖДЕНИИ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА ПО ТЕЛЕФОНУ... ПО ТЕЛЕФАКСУ... ПО РАДИО­ФАКСУ... ПО ГОЛО- И СПЕЦСВЯЗИ... ПО ВИДЕО- И АУДИОКАНАЛАМ... СРОЧНО... СРОЧ­НО... СРОЧНО!»

— Не стоит так внимательно изучать устаревшую информацию, Гал, — послышался за спиной Гала чей-то баритон. — Головизор, стендбай!

Экран послушно погас.

Первым импульсом было — опрокинуться на спину вместе со стулом и, переворачиваясь в паде­нии, ударить незнакомца обеими ногами, а потом уже разбираться, кто и зачем пожаловал к ним в гости. Но, подавив в себе это желание, Гал вдумчиво дожевал очередной кусок, запил его вином из фуже­ра и лишь потом развернулся лицом к двери.

Инны в номере не было. Вместо нее на пороге стоял, заложив руки в карманы элегантного пиджа­ка, высокий широкоплечий мужчина с волевым под­бородком и голубыми глазами — этакий легендар­ный герой боевиков двухвековой давности, только уже в годах: на вид незнакомцу было лет пятьдесят.

— Моя фамилия Зографов, — сказал «Джеймс Бонд», покачиваясь с носка на пятку. — Анатолий Алексеевич Зографов, начальник оперативного отде­ла спецслужбы ОЗК.

— Oro, — пробормотал Гал. — Наверное, целый генерал?

— Полковник, — ответил Зографов. — Во всяком случае, пока...

— Где Инна? — спросил Гал.

— Не стоит беспокоиться. Ничего с ней не слу­чилось, просто по моей просьбе она оставила нас с вами наедине. Как только мы с вами закончим раз­говор, она тут же вернется.

— Что ж, вы так и собираетесь стоять у двери? — Светов демонстративно уткнулся в свою тарелку.

— Благодарю, вы очень любезны, лейтенант, — усмехнулся Зографов. Он неторопливо прошел к столу и уселся, по-прежнему держа руки в карманах.

— Угощайтесь, — гостеприимно предложил Гал. — Да оставьте вы в покое парализатор! — не вы­держал он. — Или что там у вас в кармане?..

Зографов вывернул карманы. Они были пусты.

— Вы, вероятно, удивлены моим неожиданным визитом? Но, знаете ли, если гора не идет к Магоме­ту... Кстати, почему вы не вышли со мной на связь, когда... м-м... вернулись на Землю?

— А почему я должен был выходить с вами на связь?

— Все очень просто, — усмехнулся Зографов. — Потому что это я отправил вас исследовать «Шар». Правда, по ряду соображений пришлось сделать это в тайне от всех — в том числе и от вас, но, надеюсь, вы простите нас, ведь речь шла о задании исключи­тельной важности...

Гал вскочил. Он был взбешен.

— А кто вам дал право распоряжаться мной?! — вскричал он. — Вы же послали меня на верную смерть — слышите? И то, что я вернулся, — чистая случайность! Поэтому плевать я хотел на вас и на ваше задание!

— Сядьте, Светов, — проговорил Зографов, не меняя позы. — Не стоит поднимать бурю в стакане воды... В конце концов вы милитар, вы отважно сра­жались с Чужаками на протяжении трех лет, сража­лись, ежедневно рискуя жизнью... Поэтому, как мне кажется, вы должны были привыкнуть к тому, что вами распоряжаются другие. И еще: как милитар, вы не можете плевать на безопасность своей родной планеты, на безопасность землян.

Гал молча опустился на стул.

— Но в данный момент меня интересуют не эти этические коллизии, — немного помолчав, продол­жал Зографов. — Мне нужна та информация о При­шельцах, которой вы обладаете.

Как же, подумал Гал. Держите карман шире, пол­ковник!

— Какая информация? — Он изобразил удивле­ние. — Нет у меня никакой информации! Я знаю о Пришельцах не больше, а может быть, и меньше, чем вы!

Зографов широко улыбнулся.

— Ну-ну, будет вам. — Он наклонился вперед и по-дружески потрепал Гала по плечу. — Мы наблю­дали за вами с самого начала и до того момента, когда вы врезались на своем интерсепторе прямо в «Шар». Мы видели, как вы расправились с вашим Особистом. Мы слышали, как вы советовали Ювену Галанину отправиться на одиннадцатую Базу. Мы любовались вашим боевым мастерством во время ва­шего последнего космического боя против трех «калош». Так что выкладывайте все, что с вами про­изошло в «Шаре»...

— Прямо сейчас? — осведомился Гал.

— Прямо сейчас, — еще шире улыбнулся Зогра­фов.

— Но я действительно ничего не помню. Я поте­рял сознание в момент проникновения в «Шар», а очнулся уже на Земле. Может быть, Чужаки стерли мою память, я этого не знаю. Знаю только одно: я ничего не помню. Не пом-ню, понимаете? — Гал для пущей наглядности развел руки в стороны.

— У вас есть оружие? — спросил полковник.

— А если есть? — прищурился Светов.

— Сдайте его мне.

Гал ухмыльнулся, и в руке его сам собой возник Уподобитель.

Реакция Зографова была мгновенной, сразу чув­ствовалось — профессионал. Гал не успел и глазом моргнуть, как рука его оказалась будто в железных тисках, и дар Пришельцев перекочевал к полков­нику.

Зографов с любопытством вертел в руках Уподо­битель, приговаривая:

— Занятная штука. И как же она действует?

Галу стало страшно.

— Осторожно! — вскричал он, делая попытку вы­хватить оружие из рук Зографова. — Не трогайте ру­коятку!

Спецслужбовец, наоборот, с силой сжал рукоят­ку. Крутанул ее вправо-влево...

Гал невольно зажмурился, ожидая, что сейчас из раструба вырвется черная молния, которая сметет стену отеля. Однако ничего не произошло.

Некоторое время полковник еще пытался выяс­нить принцип действия Уподобителя, но безрезуль­татно. И тут Гала осенило.

Уподобитель был запрограммирован на одного-единственного пользователя! Это означало, что толь­ко он, Гал Светов, мог «вызвать» его, когда потребу­ется, и стрелять из него. В руках всех остальных Уподобитель становился бесполезным куском... нет, конечно, не металла, а какого-то другого материала.

Гал облегченно вздохнул и мысленно скомандо­вал — словно подзывал собаку: «Уподобитель — ко мне!»

И в тот же момент «дубинка» исчезла из рук Зог­рафова и очутилась в руке лейтенанта.

— Надеюсь, вам теперь понятно, господин пол­ковник, что бессмысленно отбирать у меня это ору­жие? — спросил Гал у побледневшего Зографова. — Хотите вы того или нет, но оно постоянно будет со мной, когда я захочу. И стрелять из него могу только я один. А в том, что эта штука стреляет, можете не сомневаться. Так называемым черным лучом... Хо­тите, продемонстрирую?..

Он направил раструб на побледневшего полков­ника, который, казалось, лишился дара речи.

Гал же улыбнулся, хохотнул и небрежно отбросил Уподобитель на диван, стоявший у стены.

 

Глава 6

ПЛАТА ЗА ПРАГМАТИЗМ

 

Я утер со лба холодный пот.

Хорошо, что у Перевертыша хватило ума (или это ему просто не пришло в голову?) перестать угро­жать мне оружием Пришельцев, требуя, чтобы я, скажем, немедленно отпустил Кору.

Потому что еще немного — и снайперы, засев­шие за окном, на моих глазах разнесли бы череп Светова. Шторы, закрывавшие окно, не могли служить преградой для рентгеноскопических прицелов...

В тот момент мне окончательно стало ясно, что Светов — Пришелец, засланный «Шаром» на Землю. В голове моей прокручивались сразу несколько ва­риантов дальнейших действий.

Например: нейтрализовать Гала выстрелом парализатора (он был смонтирован у меня под рукавом пиджака на левом предплечье и приводился в дейст­вие сжатием руки в кулак), сковать его по рукам и ногам наручниками, доставить в Управление и там всерьез заняться его обработкой. Тщательный меди­цинский осмотр... рентгеноскопия... хемообработка нервных узлов... реакции на свет, термическое излу­чение и прочие раздражители... И, наконец, гипноскопия для снятия информации с его подкорки и из нейронов памяти...

Или: распорядиться помощникам, чтобы в ком­нату доставили Кору (она находилась в соседнем номере под присмотром Рена Корина и Миши Шкелина), потом разыграть для Перевертыша примитив­нейшее представление, этакую «психическую атаку» для слабонервных: пистолет к виску Коры — и вкрадчивым голоском своему собеседнику: «Если не расскажешь о Пришельцах — стреляю...»

И еще вертелась у меня в голове одна подленькая мыслишка: а не проще ли покончить с ним прямо здесь, кто знает, представится ли еще такая возмож­ность?.. И ведь стрелять-то самому не придется; чтобы руки не марать, достаточно воспользоваться магическим словом-формулой самоликвидатора...

Но последний вариант я исключил сразу (хотя потом не раз жалел об этом), а из двух других не успел ничего выбрать (вариантишки были радикаль­ные, а я, как ни странно, по натуре человек мягкий), потому что Светов сказал:

— Послушайте, господин контрразведчик, я пре­красно понимаю ваше служебное рвение, которое вы пытаетесь выдать за заботу о безопасности планеты, патриотизм и человеколюбие. Я также понимаю, что вам хочется отчитаться о проведенной с блеском операции и поведать начальству о тех открытиях, ко­торые, как вы полагаете, я сделал в «Шаре»... Но поймите и вы меня. На сегодняшний день я — един­ственный человек, которому известно о «Шаре» главное: с какой целью он воюет с нами и что он представляет. Однако я считаю, что все эти сведения не могут и не должны стать известными не только вам, но и вообще никому!

— Почему? — спросил я с самым простодушным видом.

Главное — попытаться разговорить его, заставить проболтаться.

— Потому что... — Он задумался. Потом ска­зал: — Нет, больше я ничего не могу вам сообщить.

— Не можете или не хотите? Он вдруг подался ко мне, тяжело дыша, и со злостью выпалил:

— И не хочу, и не могу! И бросьте вы эти свои полицейско-шпионские штучки! Поймите, это очень опасно! Если хотите, такая информация — хуже бом­бы замедленного действия!..

— Ну хорошо, — сказал я, откинувшись на спинку кресла. — Скажите хотя бы, каким образом вы приобрели эту смертоносную штуку?

— Какую штуку? — усмехнулся он.

Я покосился на диван, куда Светов несколько минут назад швырнул свое странное оружие, но там... ничего не было! Сердце у меня екнуло и про­валилось в пятки. А в следующую секунду я разо­злился.

— Встать! — заорал я, вскакивая из-за стола. — Лицом к стене, живо!

Но он и не подумал выполнить мое приказание. Он только хмыкнул.

— Не извольте беспокоиться, господин полков­ник, — сказал Светов, демонстрируя оружие, снова появившееся у него в руке. — Оно у меня и, поверь­те, всегда будет являться по моему приказу.

Я не верил своим глазам. Я был совершенно сбит с толку. И, конечно, напуган. Все-таки такая чертов­щина любого может выбить из колеи. Что это? — ли­хорадочно размышлял я. Телекинез? Или обыкно­венная ловкость рук? А может, нечто другое?..

— Хотите — попытайтесь забрать его, — с издева­тельской ухмылкой предложил Светов. — Только это бесполезно...

Он явно издевался надо мной, но я сдержался. Я все-таки взял у него это странное оружие. Затем вызвал условным сигналом дежурившего в ко­ридоре Джалина и сказал ему:

— Игнатий, срочно доставь это в Управление и передай на экспертизу специалистам по вооруже­нию.

Игнатий положил оружие в лазеронепроницаемый чемоданчик, молча кивнул и вышел.

— Я вижу, во главе с вами, полковник, по мою душу прибыла целая группа захвата, — усмехнулся Светов. — Спасибо за оказанную честь!

— Бросьте ломать комедию, — поморщился я. На душе у меня было скверно, потому что все складыва­лось не так, как я планировал. — Давайте лучше по­говорим откровенно.

— Давайте, — охотно согласился Светов. — На­пример, расскажите-ка мне, каким образом вы ухит­рились меня завербовать — так это, кажется, назы­вается на вашем дурацком жаргоне? Да еще без моего ведома, а?

Я внимательно посмотрел на него. Этот негодяй сидел, нагло ухмыляясь, и вообще чувствовал себя хозяином положения.

Признаться, это вывело меня из равновесия, и я допустил тактический просчет, который, к сожале­нию, как показало дальнейшее развитие событий, оказался грубым.

Я изложил ему все. Разумеется, опустив кое-какие детали. В частности, про вживленную в его подсознание формулу самоликвидации я ничего не сказал.

По мере моего рассказа выражение его лица ме­нялось, как погода перед штормом. Он все больше бледнел, а черты его лица, казалось, сводила судоро­га. Когда я дошел до роли Коры во всей этой исто­рии, он медленно, чуть ли не по слогам, проговорил:

— Постойте, что-то я не понимаю... Выходит, что Инна... что я и она... Нет, этого не может быть! Я вам не верю, слышите: не ве-рю!

Я не стал спорить. Я поднес браслет к губам и сказал:

— Рен, давайте ее сюда.

Через минуту Шкелин и Рен ввели Кору в комна­ту. Она сделала шаг к столу, но, перехватив мой взгляд, остановилась.

Светов уставился на нее так, будто видел впервые.

— Инна, — проговорил он глухо, не сводя с нее застывшего, мертвого взгляда, — ведь это же неправ­да, что ты все знала с самого начала?!. Скажи, что он все врет, любимая!

— Гал, — сказала она с отчаянием в голосе. — Гал, послушай!.. Меня действительно зовут не Инной, и я действительно принимала в этом учас­тие... но тогда, раньше, а не сейчас... Поверь, милый, я не предавала тебя!..

В лице у Светова не оставалось ни кровинки.

— А ребенок? — так тихо, что его голос едва можно было расслышать, спросил он. — Наш малыш, Инна? Он будет у нас или нет?

Она опустила голову и заплакала.

— Значит, ты... ты выдумала его? — прошептал Светов. — Он тоже был частью плана, частью вашей операции?!. И сейчас ты нарочно заманила меня в этот отель, чтобы они взяли меня голеньким и теп­леньким?! Идиот! — простонал он вдруг. — Как же я сразу-то не допер?! Все эти фокусы с кодированием канала связи, пароли-отмычки!.. Ты знала, что я вернулся, а это было возможно лишь в том случае, если ты действительно была с ними заодно! Ненави­жу тебя, гадина!..

Потом Светов повернулся ко мне. Черты его сразу потеряли жесткость и как бы расплылись.

— Пусть ее уведут, — сказал он. — Теперь мне все ясно, полковник.

— Гал! — завопила Кора, словно с нее заживо сдирали кожу. — Тогда было так, как он сказал тебе, — это правда! Но когда ты вернулся, я не со­гласилась служить приманкой, потому что я люблю тебя, и это тоже правда! И связь я кодировала — от них!.. Но они все-таки нашли нас с тобой, Гал!.. Я люблю тебя, и это важнее всего, что было раньше, слышишь?!

Я кивнул, и ребята, взяв Кору под руки, увели ее из номера.

Некоторое время Светов молчал. Когда он вновь заговорил, голос его был бесцветным.

— Отныне для меня вы, Зографов, и ваши под­ручные — бандиты, исковеркавшие мою жизнь. И поэтому я не хочу больше иметь с вами никаких дел. Я прошу вас оставить меня в покое. Если же вы по­пытаетесь преследовать меня, я вынужден буду при­нять ответные меры.

— Очень жаль, — искренне огорчился я. — Вы, конечно, имеете основания обижаться на нас, но поймите: Земля находится под страшной угрозой по­рабощения чуждыми нам существами. Пятый год длится война с ними. (Здесь я с трудом удержался, чтобы не сказать — «с вами». Интуитивно я чувство­вал, что еще рано показывать ему свою осведомлен­ность относительно его истинной сущности и что пока следует разговаривать с ним, как с человеком.) Сколько людей уже погибло ради того, чтобы спасти нашу цивилизацию!.. А вы... вы — самый настоящий предатель и эгоист! Вместо того, чтобы думать о дру­гих, вы встаете в позу этакого уязвленного побор­ника морали и нравственности... Неужели вас не му­чает совесть, Светов? Ведь там, на фронте, гибнут ваши же товарищи — и отныне их гибель будет вам вменяться в вину, потому что это вы покрываете наших общих врагов!..

Честно говоря, в тот момент я разошелся на­столько, что потерял контроль не только над собой, но и над ситуацией. С одной стороны, я совершенно забыл о том, что, как Пришельцу, Светову положено обладать рядом уникальных способностей, да и сами мы приложили руку к тому, чтобы превратить его в боевого робота. С другой стороны, я слишком пона­деялся на то, что никуда он теперь от нас не денется: в коридоре, за дверью, дежурили трое лучших наших сотрудников, выход из отеля был надежно перекрыт группой блокирования, а в воздухе, над отелем, уже второй час подряд бесшумно парил флайджер с целой бригадой вооруженных до зубов снайперов, готовых открыть огонь по «объекту» при первом же его подо­зрительном движении...

Но Светов все-таки «отключил» меня, и я даже не успел сообразить — каким образом.

 

* * *

 

Он не знал, куда ему теперь идти, и вообще не знал, что теперь делать.

Земля для него была прежде всего Инной... или как там ее звали на самом деле?.. И когда все это рухнуло в одночасье, как карточный домик, смысла оставаться на Земле больше не было.

Лучше всего было — уехать куда-нибудь подаль­ше, забиться в такой уголок, где нет ни одной живой души. И чтобы его как можно быстрее забыли люди, так беспощадно обошедшиеся с ним. Но для этого требовались деньги. И, возможно, придется приме­нять силу.

Гал криво усмехнулся. Он представил себе расте­рянность спецслужбовцев, когда они обнаружат, что изъятое у него оружие бесследно исчезло. И зава­рится каша... Служебное расследование... Объясни­тельные записки... Опросы свидетелей... Выговоры и лишение премий за «халатное обращение с вещест­венными доказательствами»...

На что они, интересно, рассчитывали? Что он послушно выложит им все как на духу? Скоре всего нет — иначе бы не заявились в отель в таком количе­стве.

Он не без удовольствия вспомнил, как уходил из «Обитаемого острова». Наверное, это было даже эф­фектно, но в тот момент ему было наплевать на то впечатление, которое производит его уход.

Это происходило так.

...Когда время послушно сгустилось в голове до предела, Гал прыгнул к Зографову и ударил его кула­ком в висок, опрокидывая на ковер вместе с тяже­лым креслом. Потом — входная дверь, за которой слышались чьи-то тяжелые шаги. Он осторожно приоткрыл ее и затаился в углу. И тотчас же, как он и ожидал, в образовавшуюся щель протиснулся муж­чина в штатском с большим черным лучевиком в руках и принял позу всадника: ноги полусогнуты и расставлены; руки обхватили рукоятку лучевика; весь облик свидетельствует о готовности стрелять без предупреждения и без промаха. Профессиональ­но — но не для ускоренного восприятия Гала. Гал прыгнул сзади. Агент не успел развернуться в тесном коридорчике, и Светов левой ногой ударил его под колено, а руки придали противнику дополнительное ускорение — тот врезался головой в стену и рухнул на пол, выронив лучевик...

В коридоре смутно обозначились еще три фигу­ры. Один из противников был вооружен короткоствольным автоматом, а у двух других поблескивали в руках жала шприц-пистолетов. В первую очередь Гал свалил того, что был с автоматом, — ударом ноги с разворота после прыжка-пируэта. Другие приблизи­лись, но в тот вечер удача была явно не на их сторо­не. Руки и ноги Гала действовали как бы независимо от его сознания. Одного из агентов он послал в но­каут сразу, а с другим пришлось повозиться чуть дольше, но в итоге и он, врезавшись в дверь проти­воположного номера, распахнул ее, опрокинул в комнате что-то стеклянное и затих...

Потом была лестница, и чьи-то испуганные лица, и женский визг — а ступеньки мелькали под ногами нескончаемой гармошкой. Спуститься с семнадцато­го этажа было делом нескольких минут, но Гал знал, что он все равно не успевает, потому что выход из отеля наверняка уже блокирован; поэтому на втором (или третьем) этаже он проскользнул в боковую дверь и кинулся в конец коридора, к огромному, во всю стену, окну. На бегу он успел разглядеть, что внизу — тротуар и дорога, а сразу за ней — спаси­тельная темень парка. За спиной раздавался топот погони, поэтому он не стал тратить время на открывание окна и с ходу прыгнул ногами вперед; уже в полете перевернулся и сгруппировался — и мягко, даже не ощутив удара, опустился на тротуар. В сле­дующее мгновение раздался стремительно нарастаю­щий свист, и бетон рядом с ним прыснул в стороны мелкой крошкой. Гал понял, что стреляют с борта флайджера, — луч прожектора вцепился в него, будто притянутый мощным магнитом. Он рванулся к дороге, по которой с бешеной скоростью проноси­лись турбокары. Водители не успевали затормозить, когда перед ними вдруг вырастала человеческая фи­гура, но они все-таки пытались объехать безумца-пе­шехода. И действительно, каким-то чудом Гал про­несся сквозь поток автотранспорта и вынырнул на противоположной стороне дороги. Он нехотя огля­дывался, за его спиной несколько машин занесло юзом, и в них врезались на полной скорости другие кары, словно все это происходило на гоночном треке «Формулы-1»; и одна машина уже вспыхнула и взорвалась, и слышны были чьи-то вопли, полные боли и ужаса ..

Потом он бежал сквозь кусты по парку, бежал не разбирая дороги, а флайджер мчался следом, и пули сбривали ветки и разносили вдребезги садовые ска­мьи, а потом парк кончился, и началось ущелье узких улиц, и он петлял по ним, как заяц, и флайд­жер наконец отстал. Но долго еще выла позади, словно потерявшая хозяина собака, полицейская си­рена, и метались по небу лучи прожекторов; а потом и это осталось позади, и Гал перешел вброд какую-то неглубокую речку, преодолел высокую насыпь, затем стенку ограждения и полотно магнитотрассы, пробежал мимо каких-то мрачных приземистых строений, вдоль длинных заводских складов и под высокими ажурными энергомачтами, промчался по пустырям, заваленным каким-то хламом, и оказался среди старинных девяти- и двенадцатиэтажных до­мов пригорода. Здесь пошел быстрым шагом, стара­ясь держаться в тени.

Потом пригород наконец закончился, но и силы Гала иссякли.

Он осмотрелся и увидел стартовую площадку аэров. Надоело передвигаться на своих двоих, поду­мал он. План его был предельно прост: захватить первый попавшийся аэр и улететь как можно даль­ше. Наивный! Он даже не подозревал, какая охота за ним развернулась...

Но что-то заставило его остановиться. Он спря­тался в тени металлической лестницы, которая вела на площадку. И тотчас же из будки охраны вышли, переговариваясь, двое. «Наверное, всю ночь здесь придется проторчать, — говорил один из охранни­ков. — Может, сторожа за пивом послать?» — «А мо­жет, тебе еще и бабу сюда?» — усмехнулся другой. «А что, я не прочь», — хохотнул первый. «Все равно время зря теряем... Ты хоть знаешь, кого ищут?» — «А ты?» — «В лицо знаю, а так — нет... Да какого черта он сюда полезет — не дурак же!..» — «Я тоже так думаю, но у шефа свои раскладки...» — «Ладно, давай еще раз распишем пульку...»

Наверху хлопнула дверь.

Было ясно, что Галлахен окружен плотным коль­цом, сквозь которое ему сейчас ни за что не про­рваться. Так что лучше всего переждать хотя бы не­сколько дней, решил Гал. Затаиться в таком месте, где преследователям и в голову не придет его искать. Однако такого убежища у Гала не было.

 

Глава 7

БЕГСТВО В РЕЖИМЕ «НОН-СТОП»

 

Стараясь ступать так, чтобы металлические ступе­ни не гремели под ногами, Гал поднялся наверх. Ему казалось, что лестница раскалена и жжет ступни сквозь ботинки.

Дурак, остановись, пока не поздно, твердил он себе. Куда ты прешь, опомнись!.. Что, если там си­дят не только эти двое, но и еще парочка их сорат­ников? С лучевыми автоматами наготове... Или с гранато-пистолетами — на тот случай, если мне все-таки удастся угнать аэр. Вот тогда они и влепят гра­нату в борт. К тому же на этот раз они будут осто­рожнее, и тебе уже не удастся так легко уйти от них, как из отеля... Послушай, дружок, наверное, ты решил, что ты — заговоренный. Неприятно будет убедиться, что ты ошибся...

Однако ноги упрямо несли его наверх.

Гал осторожно потянул на себя дверь будки. Не хватало еще, чтобы она скрипнула, подумал он, чув­ствуя, как учащается пульс в висках.

Но дверь приоткрылась бесшумно. Гал заглянул в караульное помещение.

Проклятие! Разумеется, их было не двое, а трое. Не считая штатного охранника стоянки... Ну, этот-то не в счет... вон, кобура висит на самой заднице — пока дотянется да расстегнет, не только аэр — его самого украсть можно... А те трое ребят действитель­но хороши. В отличие от штатного охранника ору­жия у них не видно, но можно не сомневаться: в слу­чае чего у каждого в ладони окажется, как минимум, психогенератор направленного действия...

Они, конечно же, профессионалы, эти обычные с виду типы. Поэтому могут позволить себе рассла­биться, например, в картишки перекинуться, дабы скоротать время... И сидят надежно, правильно си­дят: ни один из них не сел спиной к двери.

Значит, придется рассчитывать только на внезап­ность да на реакцию. Вернее, на замедление вос­приятия, которым его так опрометчиво снабдили начальники тех, кого сейчас ему предстоит нейтра­лизовать.

Уже прыгая в комнату, Гал невольно подумал: хорошая возможность проверить — на тот слу­чай, если его сейчас прошьют из лучевиков...

Прыжок получился длинным и замысловатым — воздух качнулся упругой стеной ему навстречу.

Как и положено, спецслужбовцы не растерялись. Не успел Гал опрокинуть самого крайнего из них, как стол, за которым охранники так увлеченно ду­лись в карты, полетел ему в голову, и лишь каким-то чудом Гал успел увернуться. Он прыгнул в сторону, потом — в другую, и тотчас же в стене, прямо напро­тив того места, где только что находилась его голова, вспух, раздуваясь, лиловый пузырь разрыва. Значит, все-таки гранатопистолеты, только гранаты у них — с какой-нибудь психотропно-усыпляющей дрянью, успел подумать Светов, прежде чем въехал кулаком в челюсть того, кто стрелял.

Третьего уже не успеваю... Черт, он автомат уже успел сотворить прямо из воздуха... А охранник-лопух, как и предполагалось, все никак не справится с застежкой на кобуре. Делать нечего, надо уходить.

Он в три прыжка добрался до раскрытого окна и, перекинувшись через подоконник, приземлился на металлопласт взлетной площадки. Ну что ж, пока все получается у тебя, братец, и автомат бьет пока не в тебя, а в подоконник. Пока...

Теперь он бежал вдоль рядов аэров.

Какой лучше выбрать? Этот, с обшарпанными боками? А вдруг у него антигравный движок требует капремонта? А может быть, вон тот, с никелирован­ными шишечками и обводами аэродинамики? Да какая разница?!

Автоматная очередь... Из-под ног брызнули ос­колки пластика.

Где же тут кнопка запуска? Черт, где эта прокля­тая кнопка?

Да вот же, у тебя под носом...

Пули располосовали соседний аэр. Он вспыхнул, словно облитый предварительно бензином. Двигатель набирал обороты слишком медленно. Ну давай же, давай!..

Краем глаза увидел: штатный охранник неумело палит из оконного проема, затем его отпихивает в сторону один из очнувшихся оперативников; одно­временно с непостижимой быстротой он расклады­вает какую-то длинноствольную штуковину весьма угрожающего вида. А куда делся тот, с автоматом?

Словно в ответ на его мысленный вопрос над го­ловой что-то просвистело. Гал глянул вверх и увидел сквозь рваные дыры в крыше кабины далекие, уже начинающие тускнеть предрассветные звезды.

В ту же секунду он выжал рычаг управления дви­гателем до упора и свечой ушел в небо. Затем дал своим противникам возможность прицелиться, убрал обороты до минимума и камнем устремился вниз; казалось, еще немного — и его аэр протаранит будку охранников. Палите, братцы, сколько вам будет угодно, мысленно усмехнулся Гал и на брею­щем полете увел аэр за башню телеуправления.

Теперь стрелять в него было бесполезно. Ракета еще могла бы спасти положение, но у тех, кто остал­ся внизу, ракеты не было. Зато имелись аэры.

Если бы люди, поджидавшие Гала в засаде, взяли обычный аэр, они никогда не догнали бы его. Но у них была специальная машина — с мощными форсажными двигателями и наверняка с дополнительным оборудованием вроде радара обнаружения и лу­чевого пулемета.

Поэтому преследователи вскоре нагнали его. Встречные аэры, проносившиеся на разных высотах, очумело шарахнулись в стороны, как испуганные рыбки в аквариуме, когда лучевые трассы стали по­лосовать небо, которое, казалось, вот-вот разорвется на узкие полоски, как изрезанная лезвием бритвы бумага...

Гал выругался сквозь зубы и стал выделывать всевозможные фигуры высшего пилотажа, разумеет­ся, только такие, которые, по его мнению, могла вы­держать эта тихоходная развалина.

Однако долго это не могло продолжаться: слиш­ком неравными оказались силы. Надо было отрываться.

Гал глянул вниз и увидел эстакаду шириной в двадцать метров, предназначенную для скоростного турбопоезда Париж — Москва. Эстакада проходила над землей на уровне пятого этажа и держалась на специальных опорах повышенной прочности.

Успеет ли он вывести этот летающий гроб из пике?..

Гал все-таки решил рискнуть. Аэр преследовате­лей был уже совсем близко.

Гал набрал максимальную скорость и стрелой по­несся вниз. Как он и предполагал, «те ребята» после­довали его примеру, как послушные школьники. Аэры падали вниз, на эстакаду, по которой проно­сился в этот момент турбопоезд.

Гал понимал: главное — не прозевать выход из пике. И он успел сделать это вовремя: едва не чирк­нув брюхом по земле, его аэр пронесся под эстака­дой и вновь набрал высоту.

Преследователи же воткнулись в землю так, словно хотели пробить планету насквозь. Вспышка взрыва полыхнула у самой эстакады. Впрочем, эти строительные сооружения были рассчитаны и не на такие катастрофы...

— Извините, братцы, но у меня не было иного выхода, — прошептал Гал, утирая холодный пот со лба. Однако подлинной жалости к тем, кто нашел свою смерть в бессмысленной погоне за ним, он вовсе не испытывал...

Ну и куда теперь?

Он вывел на экран карту-схему в радиусе пятисот километров (на большее у аэра не хватило бы горю­чего) и некоторое время разглядывал ее.

Лучше всего спрятаться от этих идиотов хотя бы на ближайшие несколько дней не в каком-нибудь уютном провинциальном городке, где все на виду, а в крупном городе.

Самым крупным на карте в пределах дальности полета аэра был Интервиль. Его-то он и набрал на клавиатуре курсографа.

Сорок минут лета...

Гал вдруг почувствовал, как безумно устал. Уста­лость навалилась сразу, неимоверной тяжестью, будто его накрыло горной лавиной. С трудом двигая руками, сведенными судорогой, Гал нажал кнопку включения автопилота и откинул голову на спинку кресла.

Прикрыл глаза. Сколько же я не спал — по край­ней мере здесь, на Земле? Часов пятнадцать, не меньше... Сейчас бы рухнуть на ложе из искусствен­ной пены, раскинуть руки и ноги — и вырубиться минут на шестьсот... впрочем, можно и больше... по-богатырски, с храпом, чувством исполненного долга. Какого, к черту, долга? Что ты несешь, приятель?.. Поставил всю спецслужбу на уши, испортил людям настроение, по твоей вине погибли, возможно, не самые худшие парни — и ты еще твердишь о долге? Замолкни, зануда, не я заварил эту кашу, а они — вот пусть и расхлебывают...

Внезапно перед ним возникло лицо Инны... да нет, Коры, братец, Коры. Она улыбнулась ему — так, как умела только она, а потом в руке ее оказался пистолет — старинный, стреляющий обыкновенны­ми пулями, — и она прицелилась Галу прямо в лоб. Не стреляй, хотел он сказать, но язык почему-то не слушался его. Эх ты, а говорила, что любишь, с горе­чью подумал он, и в ту же секунду из дула вырвался язычок пламени, и он почувствовал, как пули вонза­ются в его тело... сотрясают его...

Гал в ужасе закричал. И проснулся.

Ошалело огляделся вокруг. Облизал пересохшие губы.

Толчки между тем продолжались. Аэр качался, как лодка на волнах. Гал обозрел воздушное про­странство, озаренное лучами восходящего солнца. Совсем рядом с аэром промелькнула тень с коротки­ми осиными крыльями. Потом еще раз. И еще.

Вот тут он по-настоящему испугался.

Потому что рядом с его аэром носился боевой скайдер. И не просто носился, а явно заходил в ата­ку. Скайдер — это вам не аэр. И даже не флайджер, на котором гнались за ним у отеля...

Скайдер — машина для современного воздушно­го боя, и добавить к этому нечего.

Вот тебе прекрасная возможность убедиться, обоснованны ли твои предположения насчет твоей уподобленности. Потому что в данной ситуации ты бессилен: скайдеру не противопоставишь ни ско­рость, ни маневр, ни свое летное мастерство, ведь за его штурвалом наверняка сидит не дилетант, а такой же пилот, как и ты, только он привык драться в ат­мосфере, а не в космосе. А вооружение у него — даже не надо целиться, стоит только противнику по­явиться в поле зрения — и можно нажимать кнопку пуска ракет. И все...

Жаль... Ведь до Интервиля осталось совсем не­много. Что ж, этого и следовало ожидать...

Аэр еще раз тряхнуло воздушной струёй. Скайдер скользнул мимо, покачав крыльями. Он несся стре­лой, но Галу показалось, что он успел разглядеть, как пилот перехватчика красноречивым жестом ука­зывает большим пальцем вниз: не дури, мол, при­ятель, и не доводи меня до смертоубийства, а лучше плюхайся туда, куда тебе укажу, и поднимай лапки кверху...

Гал вдруг разозлился — на себя, на свою беспо­мощность, на неотвратимость конца. Ладно-ладно, мы тоже кое-что умеем, хотя бы и на этой дамской игрушке. К тому же у нас есть то, чего нет у тебя, братец: тихоходность. Вот ее-то мы и используем.

Он сбросил скорость до минимума и вогнал аэр в скольжение с переворотом. Потом исполнил — по­следовательно на разных высотах —«мертвую пет­лю», «кленовый лист», тройную «бочку» и «прыжок кобры». Горизонт перекосился, встал на дыбы, чер­ное тело скайдера пронеслось мимо, явно не успевая удержать аэр в прицеле наведения.

Ara, co злобным торжеством подумал Светов. Не нравится?..

Он вошел в пике, прошел над полями низко-­низко и, набрав скорость, выскочил на высоту в сто пятьдесят метров. И здесь снова закрутился в каска­де пилотажных росчерков, пытаясь выжать из маши­ны все, на что она была способна.

Какое-то время ему удавалось дурачить пресле­дователя, и он весело смеялся. И вдруг умолк, пото­му что тупой удар сотряс машину, и еще один, и еще, и наступила жуткая тишина, пронизываемая лишь каким-то странным свистом. Он оглянулся и увидел, что хвостовой части корпуса не существует, словно ее аккуратно срезали ножом.

Вторая трасса (видимо, противник все-таки решил не тратить на него ракеты, а обойтись лазер­ной малокалиберной пушкой) прошила стекло каби­ны прямо перед носом у Гала, и в лицо тут же хлы­нул ледяной поток ветра; а потом аэр вошел в штопор и стал падать, подчиняясь законам грави­тации.

Ну, вот и все, подумал Гал, вцепившись в шту­рвал так, будто что-то еще можно было изменить в этом неуправляемом падении.

Разноцветные квадраты земной поверхности, кружась, наплывали на него, но каким-то чудом аэр все же выровнялся и задрал нос кверху. А в следую­щее мгновение Гал увидел, что на него несется что-то черное... Он зажмурился, ожидая удара.

И удар последовал: раздался треск, Гала вышвыр­нуло из кресла и через разбитую носовую часть бро­сило куда-то в пропасть, где было так темно, что ни­какие вспышки выстрелов не могли разорвать эту бесконечную тьму...

 

* * *

 

Он медленно поднимался с влажной земли. Земля источала запах травы и дыма. Перед глазами все плыло, и поэтому он не сразу разглядел, как ярко горят обломки аэра в десяти метрах от него.

Вокруг расстилались поля.

Совсем неподалеку, по магнитопластовой доро­ге, несся поток турбокаров; они мчались совершен­но бесшумно — турбины на такой скорости работали в режиме ультразвука, который не улавливало ухо.

Что примечательно — ни одна сволочь даже не притормозила, хотя всем им прекрасно было видно, как бушует пламя, пожирающее аэр, и как бредет, пошатываясь, человек в разодранном в клочья кос­тюме, с перепачканным в земле и саже лицом.

Придется самому проявить инициативу, подумал Гал. Он перелез через ограждение, не обращая вни­мания на занудный голос предупреждающего уст­ройства: «Осторожно, выходя на дорожное полотно, вы подвергаете себя повышенной опасности! Осто­рожно...» Вся моя жизнь — сплошная повышенная опасность, подумал Светов.

Он вышел на обочину. В лицо били потоки горя­чего воздуха от проносившихся мимо машин.

Бесполезно, понял Гал. Так весь день можно простоять.

Он зажмурился на всякий случай и шагнул впе­ред, казалось, прямо под колеса мчавшегося с беше­ной скоростью кара. Раздался вой турбины, срабо­тавшей в реверсном режиме, и одновременно — визг тормозов. И что-то мягко толкнуло Гала в бок, но он все же удержался на ногах.

Он увидел, что турбокар юзом идет по дороге, и если бы не магнитная подушка, вовремя подставлен­ная защитным барьером, он бы наверняка вылетел за пределы трассы. Прихрамывая, Гал приблизился к кару со стороны дверцы водителя, но остановился не рядом с ней, а чуть позади. Он все предусмотрел: когда разъяренный водитель приоткроет дверцу и высунется, чтобы «обласкать» нарушителя дорожно­го движения, Гал рванется к водителю, выбросит его из кабины и усядется на его место.

Все получилось так, как он задумал. За одним небольшим исключением: в самый последний мо­мент, когда Гал уже собирался нанести «отключаю­щий» удар, лицо водителя вдруг показалось ему зна­комым.

— Вы? — в свою очередь, удивился водитель. — Что вы здесь делаете?

Гал наконец вспомнил: космопорт в Плесецке, бар и сосед по столику, увлеченно изучающий какую-то заумную книженцию. По-моему, мы тогда даже о чем-то говорили с ним, припомнил Гал. Как же его зовут? Фамилия вроде бы как-то связана с «мор­дой»...

— А вы? — спросил он в ответ.

Его собеседник почему-то улыбнулся.

— Предлагаю давать друг другу интервью во время движения, — сказал он. — Прошу...

Задняя дверца кара с мягким шипением ушла в корпус, открывая взору Гала заманчиво комфортный салон.

Гал уселся на сиденье, и тотчас же дверца вста­ла на место, турбина засвистела, набирая обороты, и турбокар одним рывком снова влился в поток ма­шин.

Некоторое время водитель молчал. У Гала было время вспомнить: Морделл... доктор Морделл, уче­ный, изучающий какие-то загадочные науки, а вот имя хоть убей не помню...

— Судя по вашему внешнему виду, господин Светов, в последнее время ваш образ жизни не отли­чался отсутствием впечатлений, — витиевато выра­зил свою мысль доктор Морделл. — У вас кровь на правой щеке.

— Вы очень наблюдательны, господин Мор­делл, — усмехнулся Гал. Он со вздохом (хороший был костюм, у Инны отличный вкус) оторвал держа­щийся на нескольких нитках рукав пиджака, вытер кровь с лица и швырнул рукав в раструб утилизато­ра. — Куда мы едем?

— В город. — Морделл покосился на Гала. — А что, вам нужно в какое-то другое место?

— Нет-нет, — поспешно сказал Гал. — Все в по­рядке.

Впереди послышался нарастающий вой сирены, и мимо них, вспыхивая лазерными мигалками, про­неслись несколько грузовых турбокаров с эмблема­ми спецназа. «Освободить дорогу! Перестроиться в правый ряд!»— долго еще слышался грубый голос, усиленный мощным мегафоном.

— Не бойтесь, на такой скорости да через поля­ризованное стекло они вас не разглядели, — сказал Морделл, заметив, как невольно сжался Гал на зад­нем сиденье.

— С чего вы взяли, что им нужен именно я? — сквозь зубы проговорил Гал.

— Я же все-таки ученый, — прищурился Мор­делл. — И, как у всякого ученого, у меня должен быть развит так называемый дар научного предвиде­ния, основанного на анализе, синтезе, дедукции, индукции и методе экстраполяции... Помнится, во время нашей первой встречи в Плесецке вы собира­лись возвращаться к месту своей службы... вы ведь пилот-спейсер? Что же произошло? Решили укло­ниться от исполнения своего воинского долга? Или за ратные подвиги командование поощрило вас вне­очередным отпуском на родину?

— Хуже, — пробурчал Гал. — Считайте, что я вы­полняю особое задание.

— Тогда вопросов больше не имею, — объявил ученый. — В государственные секреты вашего по­корного слугу прошу не посвящать. На мою долю хватит и загадок природы. Кстати, — сказал он, по­молчав, — научное предвидение позволяет мне кон­статировать, что все турбокары при въезде в город подвергаются особо тщательной проверке. Поэтому приготовьтесь... Вас, если мне не изменяет память, зовут Гал? А по батюшке?..

— Никак, — помрачнел Светов. — Зовите просто Галом.

— Что — тоже секрет? — усмехнулся ученый.

— Какой, к черту, секрет... Просто у меня не было отца.

— В непорочное зачатие я не верю, — сказал Морделл.

— Эх вы, а еще доктор наук, — с горечью прого­ворил Гал. — Вот такие же ученые, как вы, в один прекрасный день открыли способ разводить людей искусственным путем... В пробирке, так сказать, без вмешательства отца и матери. Вот вы хвалитесь вашим научным предвидением — где же оно было у умников-ученых, которые стали практиковать такое? Разве трудно было предвидеть, что ребенок не может без родителей, что будут брать таких детей, как пра­вило, одинокие женщины? Разве так сложно было предусмотреть, как это тяжело — вырасти без отца?!

— Прошу прощения, — глухо проговорил Морделл, не глядя на Светова, — но вам лучше убрать руку с моего плеча — вы мешаете мне вести машину.

Гал отдернул руку. Он и не заметил, как вцепил­ся своему попутчику в плечо.

— Где прикажете вас высадить?

— Здесь, — сказал Гал, повернувшись к окну.

— Слишком поздно, голубчик. Впереди — до­рожный пост. Вы тут же попадетесь им в лапы.

Турбокар начал тормозить. Гал всматривался в лобовой экран. Действительно, в сотне метров впе­реди турбокары останавливались, и около люмине­сцентной будки, мигающей в стоп-режиме, стояли вооруженные автоматами пять человек в форме службы дорожной безопасности. Видно было, как они осматривают салоны машин и заставляют води­телей открыть багажники; а один из «безопасников» даже заглядывал под машину, будто надеялся обна­ружить под днищем тайник.

Гал скрипнул зубами.

— Дайте мне машину, — сказал он Морделлу. — Выходите, пока не поздно! Я попытаюсь проско­чить...

— Не получится, — возразил Морделл. — Это вам не космос. У них там все предусмотрено.

Действительно, на дороге, перед постом, торчал колпак передвижного генератора магнитного поля. Нажатием кнопки можно было в случае необходи­мости остановить турбину любой из проезжающих машин (радиус действия блокировочного луча — до километра).

Гал бессильно откинулся на бархатисто-мягкую спинку сиденья. Вот и кончилось мое везенье, поду­мал он. Впрочем, этого и следовало ожидать. Разве скроешься от таких специалистов? Такие из-под земли достанут... Заломят руки за спину и начнут бить под дых и топтать ногами — не потому, что не­навидят, а просто потому, что так положено им по долгу их проклятой службы: задержать и обезвре­дить... Зато — стражи безопасности! Наша надежда и опора!.. Господи, откуда только берутся такие? И не­ужели человечество никогда не сможет обойтись без этих социальных ассенизаторов, которые с удоволь­ствием топчут и убивают одних ради мнимой без­опасности других?..

Кар остановился. Дверца со стороны Морделла ушла в корпус, и неуклюжая фигура в защитном бронекомбинезоне, в шлеме с надвинутым на глаза за­бралом и с лучевым автоматом на изготовку прика­зала:

— Ваш кард! Машину к осмотру!

Гал бесшумно сполз на пол.

Слышно было, как позади откинулась крышка багажника и что-то загромыхало — видимо, прове­ряющие изучали содержимое багажника, перевора­чивая вещи стволами автоматов.

— Болваны! — страшным голосом завопил вдруг Морделл. — Как фамилия? Кто старший? На каком основании? Вы читать умеете, вы, тупица?! Сегодня же напишу докладную вашему шефу!

Ну все, сейчас он нас точно лучом сожжет и гла­зом не моргнет, обреченно подумал Гал.

Однако голос человека в бронекомбинезоне неожиданно смягчился, он забубнил в свое оправда­ние:

— Прошу прощения, доктор... Приказ, знаете ли... Всех — так всех, хотя, конечно, у вас — особый случай. Вот ваш кард... Мои извинения, доктор... Приятного пути.

Он что-то рявкнул своим помощникам, которые все никак не могли разобраться с багажником, и от­скочил на несколько метров в сторону. Кажется, он даже отдал честь, когда кар Морделла тронулся, по­степенно набирая скорость и на ходу втягивая в себя отвисшую челюсть крышки багажника.

Внезапное подозрение заставило Гала похоло­деть. Неужели этот доктор каких-то там наук тоже работает в контрразведке? Вот был бы номер!

Словно читая его мысли, Морделл сказал, не по­ворачивая головы:

— Просто-напросто у вашего покорного слуги — кард второй степени. Тружусь в закрытой лаборато­рии, знаете ли. Здесь, в Интервиле... Разрабатываем новые боевые системы для вас, милитаров... Работа суперсекретная и дает массу льгот. В том числе — и отсутствие проблем со стражами правопорядка...

— А как же ваши пацифистские убеждения? — усмехнулся ехидно Гал. — Помнится, в космопорту вы долго агитировали меня за прекращение войны с Иным Разумом.

— Бывают обстоятельства, — сказал Морделл, — когда приходится выбирать между возможностью за­ниматься наукой и своими убеждениями. Пойти по стопам Джордано Бруно, конечно, романтичнее, но истинный ученый должен проявлять мудрость. Как Галилей. Ученый должен быть, знаете ли, фанати­ком науки!.. А в науке истина превыше всего, по­нимаете? Исти-на! И поэтому тот, кто занимается поиском истины, неизбежно должен чем-то жертво­вать...

Гал понял, что господин ученый мог бы еще долго распространяться на эту тему, поэтому, глянув в окно, он объявил:

— Что ж, мне пора, доктор, с вами расстаться. Тормозните вон у того притона, пожалуйста.

— Это не притон, — возразил Морделл. — Это полицейский участок. И вообще, неужели вы еще не поняли, что вам некуда идти? С их возможностями они сцапают вас через два квартала, так что и пик­нуть не успеете.

— Что же мне делать? — растерялся Гал.

— Ничего. Ровным счетом — ничего. Вы посели­тесь у меня — во всяком случае, пока. А там видно будет. Я, голубчик, старый холостяк, так что мой се­мейный покой вы никоим образом не нарушите. Вот только... Во сне вы, случайно, не храпите?

— Не-ет, — протянул Гал. Глянув в зеркальце, он увидел широкую улыбку Морделла.

«Что скажешь, братец?» — обратился Гал к свое­му внутреннему голосу.

И тотчас же выяснилось, что внутренний голос Светова не возражает против предложения ученого.

 

Глава 8

ЗАОЧНО ПРИГОВОРЕННЫЙ К СМЕРТИ

 

Я полагал, что торопиться нам некуда. Надо было тщательно отрабатывать ряд оперативно-розыск­ных мероприятий, опутать сетью контроля если не всю планету, то хотя бы общеевропейский регион — и ждать. Ждать до тех пор, пока человеку, которого мы ищем, не надоест лежать на «дне», куда он забил­ся, как карась в тину, и тогда он обязательно попа­дется в вышеупомянутую сеть.

Рубануть сплеча — проще всего, но слишком ценной была информация, которой обладал этот самый Светов, так что не следовало прибегать к ра­дикальным мерам. Это во-первых.

И во-вторых. Если даже Светов и был заново об­работан в “Шаре”, то после своего возвращения на Землю он не проявил себя как источник повышен­ной опасности. Да, у него имелось неизвестное нам лучевое оружие, которым скорее всего снабдили его новые хозяева, но ни в “Обитаемом острове”, ни потом, когда Светов уходил от преследования, он так и не пустил в ход свое чудо-оружие, хотя на его месте любой нормальный человек, побуждаемый ин­стинктом самосохранения, не раздумывая сделал бы это. После того как во время нашей беседы он про­демонстрировал мне телепортационные свойства этой смертоносной штуковины, я ничуть не удивил­ся, когда Игнатий Джалин доложил мне о бесслед­ном исчезновении оружия из его чемоданчика. И я не сомневался, что оружие это вернулось к своему владельцу, то бишь к Светову. Почему он не решал­ся применить его даже тогда, когда находился на грани гибели, — абсолютно не понятно.

Имелось у меня еще и “в-третьих”, и “в-четвер­тых”, и, возможно, прочие факторы, о которых я пока серьезно не задумывался, хотя все они под­тверждали: спешить с ликвидацией Перевертыша (я все больше думал о Светове именно с этой точки зрения) нецелесообразно.

Однако люди, которым я подчинялся, придержи­вались иного мнения.

Буквально на следующий день после нашего про­вала в отеле меня вызвал в Брюссель заместитель на­чальника Управления спецслужбы Астон Комберг и поинтересовался, по какому праву я устроил чуть ли не в центре Европы шумный фейерверк с погоней на всех видах транспорта и стрельбой из всех видов оружия (все эти события обсасывались прессой и головидением).

Пришлось объяснить ему суть дела. Разумеется, кое-какие детали я намеренно опустил. Например, тот факт, что Светов был завербован без его ведома с применением психотропных методов, — это у нас официально не поощрялось, хотя сплошь и рядом практиковалось. И ни словом я не обмолвился о том, что Светов закодирован на самоуничтожение.

— Безобразие! — воскликнул Комберг, выслушав меня. — Это черт знает что! Да вы понимаете, к чему может привести ваша самодеятельность?!

Комберг бушевал еще долго. Но, похоже, он про­сто тянул время, прикидывая, как поступить, чтобы и отреагировать должным образом на промах своего подчиненного (в данном случае — мой), дабы обез­опасить себя на будущее, и в то же время не карать меня слишком уж строго...

Тем не менее этот “разбор полетов” закончился рядом оргвыводов.

Во-первых, мне надлежало представить Комбергу лично и под грифом первой степени секретности письменный доклад с приложениями-справками по делу Светова (что я незамедлительно и сделал, по­скольку предусмотрительно прибыл пред очи высо­кого начальства не с пустыми руками).

Во-вторых, следовало разработать и осуществить в самые короткие сроки план розыска и поимки Перевертыша; причем исполнители получали полно­мочия уничтожить его любым возможным способом по своему усмотрению. Мне надлежало регулярно докладывать Комбергу о ходе операции и вообще — информировать о всех новых фактах по данному делу.

В-третьих. Исполнителей вчерашней операции (тех из них, которые этого заслуживают) надо было — своей властью — поощрить, а виновных в провале — примерно наказать (выходило, что наказывать следу­ет чуть ли не всех подряд за исключением оператив­ников, погибших во время преследования Светова на аэре).

В отношении агента Коры Канунниковой было дано особое указание. Провести тщательное дозна­ние с использованием форсированных методов и привлечь к самой строжайшей ответственности, вплоть до уголовной, за сознательный отказ от ис­полнения служебных обязанностей и содействие опасному преступнику. Соответственно — уволить из рядов, разумеется, без права на пенсионное посо­бие и льготы, полагающиеся бывшим сотрудникам спецслужбы...

На этом наше рандеву закончилось, и я букваль­но чуть ли не с порога кабинета Комберга стартовал в Интервильский филиал Управления, поскольку к тому времени стало ясно, что именно в Интервиле в настоящее время скрывается Перевертыш.

Прибыв туда, я развил кипучую деятельность. Прежде всего заслушал устные доклады сотрудников о том, как безуспешно завершилась первая фаза пре­словутых оперативных мероприятий. Затем в тече­ние нескольких часов изучал письменные и элек­тронно-компьютерные рапорты непосредственных фигурантов дела. Потом — обзор прессы и сообще­ний головидения. И наконец, отдал ряд распоряже­ний, согласно которым брал на себя непосредствен­ное руководство дальнейшими этапами операции. Я задействовал самые отборные кадры из резерва Управления. И кроме того, принял меры, направ­ленные на недопущение утечки какой-либо инфор­мации о данном деле.

Освободился я только к вечеру. И тотчас отпра­вился в следственный изолятор спецслужбы, где со­держалась предательница Кора.

У меня почему-то было ощущение, что она еще может нам пригодиться. Впрочем “нам” — слишком абстрактно. Мне, конечно же, в первую очередь — мне.

Дежурный по изолятору проводил меня на двад­цатый подземный этаж, где содержалась в камере под неусыпным наблюдением сторожевых компью­теров “предательница и сообщница опасного пре­ступника”, выражаясь словами Комберга. Но снача­ла я побывал у следователя Гредескулина, который допрашивал Кору, и выяснил, что ничего интересно­го он из подследственной “извлечь” пока не смог.

Я также просмотрел отчет о проведенной ментоскопии (и тут абсолютный ноль). Либо Кора дейст­вительно ничего не знала (к такому мнению я и склонялся), либо она испытывала к Перевертышу настолько сильные чувства, что это помогало ей скры­вать информацию — даже в ходе применения так на­зываемых “форсированных методов дознания”.

Лицо Коры было бледным и осунувшимся — ре­зультат пережитого накануне нервного шока, а так­же гипносканирования памяти.

Разговаривать со мной Кора наотрез отказалась. Впрочем, ничего другого я от нее и не ожидал.

Я даже не стал входить в камеру, чтобы не прово­цировать ее на приступы истерики. Стоя за решетча­той дверью, я “исполнил” длинный монолог. И, хотя красавица демонстративно зажала уши, я надеялся, что кое-что из сказанного мной не может не запасть в ее сознание.

В отличие от Комберга я не стал взывать к ее чув­ству долга перед всем человечеством, не стал распи­сывать те опасности, которыми грозила Земле дея­тельность ее возлюбленного.

Вместо этого я сообщил ей о решении нашего высокого начальства срочно ликвидировать Свето­ва. И добавил, что только она одна может в этой си­туации спасти его — если, разумеется, поведает нечто такое, что позволит обосновать отмену выше­упомянутого решения.

Затем я использовал стандартный прием воздей­ствия на женскую психику, а именно: долго и аргументированно втолковывал, что Перевертыш на са­мом деле ее не любит, что в отпуске она нужна была ему известно для чего; что она себе вбила в голову; что и вчера он откликнулся на ее призыв и заявился к ней в отель лишь потому, что ему нужно было где-то отсидеться и решить проблему питания и денег. Из всего сказанного мною следовало: дальнейшее выгораживание этого негодяя просто-напросто глу­пость с ее стороны.

Это был запрещенный, хотя и действенный прием — вроде пресловутого удара ниже пояса. За подобные словеса дамы обычно бьют циников по мордам. Именно так она и попыталась поступить, подлетев к решетке разъяренной тигрицей, и, если бы я вовремя не отступил назад, пощечина была бы мне обеспечена.

На этом я посчитал свою миссию законченной (пока) и откланялся. Надо было дождаться, когда ядовитые семена, которые я заронил в ее прелест­ную головку, дадут всходы.

Поднявшись наверх, я приказал перевести под­следственную в наш интервильский филиал. Допро­сы — прекратить. Все прочие методы обработки — тоже. Кору следовало содержать под стражей и ждать, когда она сама изъявит желание дать показания.

Была уже глубокая ночь, когда я, вернувшись в Интервиль, плюхнулся в кресло в своем кабинете.

И только тут я вспомнил, что за вот уже почти двое суток не звонил Эвелине. Это упущение следо­вало незамедлительно исправить.

Эвелина была, конечно же, смертельно обижена подобным невниманием с моей стороны, и я поте­рял немало времени, доказывая ей, что был по горло занят неотложными делами, но тем не менее посто­янно думал о ней, потому что очень сильно люблю ее (и так далее, в том же слюняво-возвышенном духе). Я действительно любил ее, но беда в том, что женщинам почему-то постоянно нужно доказывать свою любовь. Как суду присяжных доказывают на­личие вины преступника...

Потом я заявил, что звоню, чтобы предупредить, что скоро буду дома, — и этим, разумеется, несколь­ко унял ее гнев.

И вот тут-то она нанесла мне неожиданный удар — сообщила, что результаты первоначального обследования подтвердились. И беззвучно заплака­ла. Внутри у меня словно что-то лопнуло, а в голове воцарилась ужасающая пустота.

Однако сказались профессиональные навыки: я тотчас же принялся утешать ее. Говорил, чтобы она не принимала диагноз близко к сердцу, потому что эти медицинские компьютеры сплошь и рядом оши­баются (хотя знал, что они-то как раз никогда не ошибаются в отличие от людей). Затем я соврал, что у меня якобы есть знакомые медики, которые имели в своей практике массу подобных случаев с успеш­ным исходом, и просто надо обратиться к ним, что я завтра же и сделаю. Я сказал, что даже если диагноз и верен, то, как и при СПИДе, болезнь может тя­нуться еще десятки лет, хотя, конечно, жить в этом случае — все равно, что сидеть на мине замедленно­го действия, не зная, когда она сработает...

Эвелина почему-то расплакалась пуще прежнего, и тогда я отключил браслет и ринулся домой, в Москву.

Не стоит говорить о том, как я провел эту ночь. Эвелина, измученная слезами и переживаниями, от которых не помогали никакие успокоительные сред­ства, заснула лишь к утру, а я почти совсем не спал. Когда же мне все-таки удалось забыться, мозг мой каким-то образом соединил воедино все события последних дней и выдал потрясающий совет. Я тут же проснулся и стал обдумывать эту возможность, и чем больше я над ней думал, тем все больше убеж­дался в реальности своей версии.

Чтобы внести окончательную ясность в сложив­шуюся ситуацию, я наскоро выпил утреннюю чашку кофе и поспешил в свой рабочий кабинет. Затем, не теряя ни минуты, затребовал досье на Перевертыша и все последние материалы и распорядился не трево­жить меня даже в том случае, если меня будет вызы­вать сам генеральный секретарь организации объ­единенных наций...

На сей раз я изучал дело Светова совершенно под другим углом, постоянно держа в голове, как бы на заднем плане, одно невероятное, чудовищное, но тем не менее возможное предположение.

Собственно, предположений у меня имелось го­раздо больше. И еще больше было вопросов, кото­рые могли породить если не ответы на них, то хотя бы мало-мальски пристойные версии.

Так, например, тщетно ломал я голову над тем, почему Пришельцы наделили Светова своим зага­дочным оружием. Ведь были же и до него агенты противника, засылаемые “Шаром” на Землю под видом погибших милитаров... Разные задачи? Не­ужели Светов получил особое задание, связанное с убийством? Кого ему поручили ликвидировать? Ге­неральную Ассамблею ООН в количестве пяти тысяч человек? Или, одного за другим, президентов самых крупных держав? Чушь какая-то...

И еще стоял вопрос о том, каким образом Светову, этому дилетанту в нашей области, удалось пре­вратиться в невидимку. Потому что розыски, облавы и прочесывания по-прежнему не давали результатов.

И, наконец, я никак не мог отбросить следую­щий вариант. Если Светов все-таки не подвергся перевербовке (а на это указывал тот факт, что он по­перся к Коре как самый заурядный влюбленный юноша), то почему решил скрыть от нас сведения о противнике — нашем общем заклятом враге, с кото­рым он, рискуя жизнью, дрался почти три года? Какой информацией он может обладать, если пыта­ется во что бы то ни стало скрывать ее от нас? Или он действительно провалялся в “Шаре” в состоянии беспамятства до тех пор, пока Пришельцы не выки­нули его пинком под зад? Недостоверно... Хм... Предположим, что по какой-либо причине он воз­любил Пришельцев и перешел на их сторону, — воз­можно, убедившись, что они прибыли к нам с какой-нибудь высокогуманной целью (хорош, одна­ко, способ реализации этой цели: жесточайшая война против земной цивилизации!)... Но ведь в этом случае он, напротив, должен был после возвра­щения кричать об этом на всех перекрестках, пыта­ясь убедить человечество, сложить оружие и безро­потно ждать, когда добренькие гости из космоса придут и выполнят свою высокогуманную миссию... Нет, здесь что-то не так. По логике вещей получа­лось, что Перевертыш, напротив, узнал нечто поис­тине ужасное о “Шаре” и теперь боится, что об этом узнает кто-либо еще, потому что в таком случае у людей возникнет страх перед Пришельцами, что было бы хуже всего (непомерный страх перед своим противником деморализует даже самого отважного бойца)... Но чем могли напугать Светова Пришель­цы? Напугать до такой степени...

Я долго и безуспешно размышлял на эту голово­ломную тему, пока не понял, что подобный моз­говой штурм не приведет к прорыву. Тогда я решил заняться конкретикой, то есть засел за комп и тща­тельнейшим образом, вникая в каждое слово, стал изучать рапорта и докладные о событиях вчерашнего дня.

Вскоре мне в глаза бросились некоторые несу­разности и совпадения, которым я вчера не придал особого значения.

После этого я обратился к известным нам фактам по делам других “возвращенцев”.

...Бруно Альбинов, бывший командир эскадри­льи интерсепторов, погибший в космическом бою... При задержании спецназом после своего появления на Земле пытался бежать, и спецназовцы были вы­нуждены применить оружие — правда, не лучевое, а обычное огнестрельное. Выстрелы были произведе­ны с близкого расстояния и самонаводящимися пу­лями, так что никак нельзя объяснить тот факт, что на теле Альбинова не осталось ни царапины. С боль­шим трудом группе задержания удалось предотвра­тить бегство “возвращенца”, стреножив его автома­тическими магнитонаручниками...

...Лионель Анваров, тридцать семь лет... При со­держании в следственном изоляторе предпринял по­пытку самоубийства, выбросившись из коридорного окна с девятого этажа. Необъяснимым образом ос­тался не только жив, но и невредим. Удар при паде­нии якобы смягчила крыша турбокара, стоявшего под окном...

Более того: по данным статистики, на сегод­няшний день не было зарегистрировано ни одного случая смерти так называемых “возвращенцев” в ре­зультате несчастного случая. Если это были При­шельцы, то остается констатировать: они обладают способностью избегать смерти. А если все-таки это воскресшие после смерти люди?.. Версия эта не ук­ладывается в наши обычные представления, но зато объясняет парадоксальное поведение Светова...

К концу дня я сделал для себя окончательные выводы. И, в соответствии с ними, решил действо­вать отнюдь не так, как должен был бы поступить в силу своего служебного положения и приказа Комберга. Разумеется, я мог бы уничтожить Переверты­ша, не выходя из кабинета. Для этого достаточно было, чтобы средства массовой информации (газе­ты, головидение, радио) в каждое свое сообщение включали коротенькое и не существующее ни в одном языке Земли, а посему бессмысленное для всех неосведомленных словечко — так называемый детонатор самоликвидации, введенный в процессе кодирования в мозг Перевертыша. Рано или поздно эта формула дошла бы до своего адресата, и в ре­зультате — самоубийство. Но теперь я не был в этом заинтересован. Отныне я решил начать свою собст­венную игру, и субъект по имени Гал Светов являлся важным элементом в этой игре...

 

Глава 9

ЗАЯЧИЙ МОЦИОН

 

Гал, точно зверь по клетке, кружил по комнатам коттеджа, где почти неделю жил вместе с Морделлом. Доктор оказался неплохим компаньоном. Во всяком случае, с ним всегда было интересно. Они засиживались до глубокой ночи, беседуя — причем беседы их почему-то всегда переходили в спор — на самые разные темы. Наконец-то Гал обрел в лице Вицентия Морделла такого человека, с которым можно было заговорить о чем хочешь, не опасаясь нарваться, как это часто случалось на Базе, на удив­ленное: “Да что ты себе башку всякой хреновиной забиваешь?!”

“Что с вами произошло?” — спросил Морделл в самый первый день. Пришлось сразу же решать ди­лемму: рассказывать или нет. С одной стороны, сле­довало придерживаться своего решения: ни один человек не должен узнать то, что известно ему, Светову. Поделившись информацией с посторонним, Гал подвергал бы этого человека такой же опаснос­ти, какой подвергался он сам, — ведь люди Зографова ни перед чем не остановились бы. Но, с другой стороны, ему было бы трудно лгать Морделлу — лгать, глядя в его умные ироничные глаза. Сказать же лишь часть правды, а об остальном умолчать — невозможно, потому что одно неизбежно тянет за собой другое, другое — третье, и так далее. Правду надо говорить либо целиком всю, либо не говорить вовсе. Такая вот диалектика. Кроме того, нельзя же вечно носить это в себе!.. И он все-таки решился...

Гал вкратце рассказал доктору о том, что с ним произошло в “Шаре”.

...Огромный зал, погруженный в полумрак, был пуст. Сквозь высокие узкие окна в зал лился при­зрачный свет. На стенах горели чадящие факелы, вставленные в специальные держатели. У одной из стен горел за решеткой огонь в камине. Пол зала был выложен потемневшими от времени дубовыми досками, стены облицованы грубо обработанными мраморными плитами. Гал растерянно озирался. Смутные воспоминания зашевелились в нем, ему ка­залось, что когда-то он уже бывал в подобных поме­щениях.

Гал прошел к центру зала и только тогда наконец вспомнил. Это был тронный зал в родовом замке Людовика Пятнадцатого. Помнится, в шестом клас­се они летали туда на экскурсию с учителем истории по кличке “Боевой Топор” (из-за его любимой исто­рической байки, с которой он неизменно начинал чтение средневековой истории и согласно которой вождь древних галлов Франциск Первый разрубал черепа язычников боевым топором).

В дальнем конце зала возвышался небольшой по­мост, к которому вели широкие каменные ступени. На помосте стояло высокое деревянное кресло с рез­ной замысловатой резьбой на спинке — трон.

Гал подошел поближе к помосту и обнаружил, что в кресле кто-то неподвижно сидит. Он вгляделся в полумрак — и содрогнулся.

На троне Людовика Пятнадцатого, по-королев­ски положив обе руки на подлокотники и откинув­шись на спинку, сидела покойная мать Светова. На ней было ее любимое платье в темный горошек, а на плечах — небрежно накинутая теплая персидская шаль, которую он подарил ей в канун Восьмого мар­та на сэкономленные за полгода курсантского бытия деньги.

Гал ущипнул себя за руку и почувствовал боль.

— Мама, — сказал он, и голос его, усиленный мегафоном спейс-комбинезона, гулко раскатился по залу. — Как ты сюда попала?

Мать смотрела на Гала неподвижным присталь­ным взглядом. Однако было очевидно: она жива. Грудь ее вздымалась при вдохе, а губы временами подергивались, словно силясь что-то произнести.

— Мама! — повторил Гал. — Это же ты, а не твой призрак?!

Она глубоко вздохнула, словно воздух наконец-то прорвался в ее легкие, и громко сказала:

— Оставайся там, где стоишь, Галчонок. Тебе нельзя подыматься ко мне. И сними свой дурацкий шлем — здесь можно дышать и без него.

“Галчонок” — так она его всегда называла, и это невинное словечко больно кольнуло сердце Светова. Он послушно стянул с головы капюшон — кислород все равно уже был на исходе — и втянул в себя воз­дух. Это был именно воздух, ничем не отличающийся от земного. В нем даже ощущались какие-то трудно­различимые ароматы.

— Но каким образом?.. — начал было Светов, но “мать” не дала ему договорить.

— Это не должно тебя интересовать, сынок, — сказала она. — Я очень рада, что ты вернулся.

— Вернулся? — изумился Гал. — Это я-то вер­нулся?.. По-моему, наоборот... Я только не пони­маю, как...

Его вдруг опалила невыносимая мысль: он же забыл, где он сейчас находится. Что, если мать — такое же порождение “Шара”, как и те существа, от которых он спасался бегством до того, как войти в Туннель?

— Послушай, — сказал он, — а ты уверена?.. Она опять прервала его.

— Гал, маленький мой, расспрашивай меня о чем угодно, но только не об этом.

— Но почему? — удивился Светов.

— Таковы Правила, — с оттенком сожаления в голосе проговорила “мать”.

Правила... Значит, все это действительно — игра. “Шар” играет с ним, используя те образы, которые ему удается отыскать в мозгу проникшего в него че­ловека. И образ матери в этой игре нужен лишь в ка­честве транслятора воли Пришельцев. Сволочи, со злобой подумал Гал, знали бы они, какую боль при­чинили мне своим баловством!.. Зачем? Какой смысл в этой игре? Ладно... Поиграем. Я же сейчас в стане врага, и из этого надо постараться извлечь максимум выгоды. Так что, братец, сожми покрепче зубы и стисни кулаки, но веди себя так, будто тебе приходится ежедневно разговаривать со своей по­койной матерью...

— Мама, кто они? — спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно и естественно.

— Это не они, — охотно откликнулась “мать”. — Тот, кто посетил вас, — Он в единственном числе.

— “Шар”, что ли? — недоверчиво спросил Гал.

Он сейчас решал очередную проблему: следует ли верить тому, что отвечает ему “мать” или возмож­ность лгать тоже входит в правила игры.

— Это вы Его так зовете, — ответила “мать”.

— А как же его называть? — поинтересовался Гал.

— Никак, — сказала “мать”. — Необходимость в именах возникает лишь тогда, когда имеется множе­ство одинаковых объектов. Тот, кого вы называете “Шаром”, существует во Вселенной в единственном числе. Поэтому Он себя никак не именует.

— Ну ладно, — нехотя согласился Светов. Опре­деленная логика в словах “транслятора”, как ни странно, присутствовала, и это сбивало с толку. — Но почему он воюет с нами?

— Глупышонок, — улыбнувшись точь-в-точь как настоящая, сказала “мать”. —“Шар” вовсе не хочет причинить людям зло. Наоборот, Он спасает их...

— Спасает?! — изумился Светов. — Интересный способ спасения избрал этот твой “Шар”!.. — По лицу “матери” пробежала легкая тень, когда Гал ска­зал “твой”, но перебивать его она не стала. — За пять лет войны Чужаки отправили на тот свет тысячи людей — причем не только милитаров Звездного Корпуса! Согласись, что после этого разглагольство­вать о некой спасательской миссии Пришельцев — как-то не очень тактично с твоей стороны...

— Какой же ты у меня глупенький, — сказала “мать”, как когда-то, бывало, говаривала Эльвира Петровна Светова пятилетнему Галчонку. — Все те, кого ты считаешь погибшими, — живы. Более того, отныне они будут жить вечно. Как Он. В сущ­ности, Он вовсе не убивает людей. Он уподобляет их себе.

— Неправда, — возразил Гал. — Я сам видел, как они погибали. Какое, к черту, может быть уподобление, если люди в одно мгновение превращаются в космическую пыль, в поток микрочастиц!.. “Мать” укоризненно покачала головой.

— Речь идет всего лишь об уничтожении преж­ней физической оболочки, — сказала она. — Да, внешне уподобление выглядит как смерть, но на самом деле человек обретает новый энергетический заряд, позволяющий ему в дальнейшем быть неуяз­вимым для любого внешнего воздействия. Кроме того, после уподобления “Шар” возвращает людей в привычную им среду — на Землю...

— Но ведь... — Гал запнулся, не желая называть свою собеседницу “мамой”. — Но ведь это уже не люди!..

— Люди, — задумчиво проговорила “мать”. — Впрочем, что такое “люди”, кто-нибудь может ска­зать?.. Понимаешь, сынок, уподоблять — это не оз­начает превращать людей в каких-нибудь монстров, как ты вообразил. Уподобленные сохраняют свою внешнюю форму до мельчайших деталей. И мыслят. Они чувствуют. Они живут так же, как раньше. Только теперь им ничто не грозит... Разве может быть Разум зависимым от каких-то нелепых случай­ностей? Поэтому, согласись, у “Шара” не было дру­гого выхода, кроме как принять срочные меры по спасению человечества. И Он не виноват, что его усилия истолкованы как агрессия...

Гал молчал. Информация была ошеломляющей, но правдивой ли?..

— Хорошо, — сказал он наконец. — Допустим, что дело обстоит именно так, как ты говоришь... Но почему “Шар” не захотел вступать с нами в контакт? С какой стати он вообразил, что имеет право прини­мать за нас решения, касающиеся нас?

— Он не мог вступить с вами в контакт, — с грус­тью в голосе проговорила “мать”. — Ты все еще не понял, Галчонок, что “Шар” — уникальное разумное существо, равного которому нет во всей Вселенной. Поэтому Он даже не подозревает о том, что можно общаться с другими цивилизациями. Как вам нельзя общаться, скажем, с планетами...

— Я понял, — нервно сказал Гал. — Я все понял! Мы для твоего “Шара” — все равно что камни. Мыслящие камни!.. Только учти, ничего у него не вый­дет!.. Если все, что ты сказала, — правда, то, уподобляя нас себе, он сам уподобляется Богу. Самозваный божок, явившийся неизвестно откуда на нашу голо­ву, — вот кто он, твой “Шар”!.. А богов, как тебе из­вестно, низвергают!..

— Дурачок, — ласково проговорила “мать”. — Вы все равно ничего не сможете поделать... Пойми хоть это, раз уж на тебя возложили столь ответственную миссию...

— А, ты и это знаешь? — удивился Светов.

— Кстати, — продолжала “мать”, не обращая внимания на восклицание Гала, — ты являешься одним из тех, на кого “Шар” возлагает особые на­дежды. Рано или поздно Он все равно нашел бы тебя, но раз уж ты сам явился, у него есть для тебя особая миссия...

— Миссия? Какая еще миссия?! — разозлился Светов. — Ты что, хочешь, чтобы я стал предате­лем?..

— “Шар” так решил, — непреклонно проговорила “мать”. — От твоего желания ничего не зависит, Гал. Во-первых, тебе предлагается пройти уподобление...

— Ни за что! — воскликнул Гал. Он даже хотел сделать красноречиво-непристойный жест в под­тверждение своих слов, но вовремя сдержался. — Что угодно — только не это!..

— Это не больно, сыночек, — сказала “мать”. Гал вспомнил, что точно так же она — или, вернее, та, настоящая, мать — уговаривала его в детстве, когда он валялся с воспалением легких и нужно было ввес­ти в вену антипневмонийную сыворотку.

И это воспоминание вызвало в нем гневный про­тест против всего происходящего.

— Послушай! — Гал повысил голос. — Мне уже надоел этот фарс. Я же знаю: никакая ты мне не мать, а фантом, послушно транслирующий сообще­ния “Шара”! И тебе ни за что не уговорить меня на предательство и не купить посулами бессмертия! Я вам не марионетка, понятно?! Мы с вами — враги и останемся врагами, что бы вы мне тут ни говорили и какие бы спектакли передо мной ни разыгрывали!..

Он невольно осекся, увидев, что по щекам той, которую он принимал за фантом, бегут слезы. При жизни мать плакала при нем всего два раза, и было это так давно, что он уже почти забыл, что чувство­вал при виде ее слез. Даже провожая сына на фронт, Эльвира Светова в отличие от других матерей и не­вест не проронила ни слезинки...

Но тут же явилась мысль: неужели Чужаки так плохо нас изучили за все эти годы, что не могут вос­произвести выражение людских эмоций? И Гал по­давил в себе желание наплевать на все правила и за­преты и броситься к женщине, которая плакала на помосте, броситься, чтобы обнять и прижать ее к себе. Он резко повернулся, собираясь уходить, но голос “матери” остановил его.

— Хорошо, — сказала она. — Пусть будет так, как ты хочешь. Во всяком случае, пока твой час еще не настал... Но свою миссию тебе все-таки придется выполнить. “Шар” дарит тебе Уподобитель.

Что-то промелькнуло в воздухе, и в руке Гала оказался продолговатый предмет, похожий на ду­бинку. Он недоверчиво поднес его к глазам. Это было то самое оружие, которым его пытались унич­тожить Существа до того, как он попал в туннель.

— Нет, —воскликнул Гал. — Я не хочу!.. — Он отшвырнул “дубинку” в угол зала.

И тут свет в его глазах стал меркнуть, словно освещение регулировалось реостатом, как бывает в голотеатрах перед началом зрелища. И вместе со светом меркло и сознание; казалось, Гал погружался в вязкую темную пучину. Он пытался сопротивлять­ся этому, но тщетно — тьма поглотила его...

Хуже всего было днем, когда Морделл трудился в своей секретной военной лаборатории или читал лекции в Интервильском университете. В эти часы Гал чувствовал себя заключенным, хотя, конечно же, его никто не удерживал: он мог преспокойно распахнуть дверь — и уйти, куда ему хочется. И, од­нако же, — нет, не мог... И от сознания этой невоз­можности хотелось волком выть.

Он бродил по комнатам, не зная, чем бы занять­ся. Вокруг было множество книг, но ни одна из них не интересовала Гала. Вернее, он не мог заставить себя вчитываться в книгу. То же самое и с головидением — его раздражало буквально все: и приторно слащавые голоса дикторов и ведущих, и упрямый кретинизм рекламы, и напыщенный пафос в сооб­щениях о войне с Пришельцами, и... в общем, все раздражало.

Первое время Гал отсыпался и приходил в себя — слишком много ему пришлось пережить в последние дни. Потом он нашел способ убивать время: готовил разные блюда, которые отсутствова­ли в каталоге автоматической доставки пищи на дом. И с первой же попытки превзошел самого себя, при­готовив пельмени так, как их готовила мать: провер­нутый дважды фарш из свинины и говядины, неж­нейший, как плоть новорожденного; тончайший, как лист бумаги, слой теста, замешенного на одних яйцах; такие пельмени никогда не развариваются, а только морщатся, как кожа на пальцах после дли­тельного купания в горячей воде, и их можно не же­вать — достаточно проглатывать. Однако Морделл проглотил пельмени, даже не оценив их должным образом. Он сказал, ему все равно, что есть, лишь бы это что-то было съедобным. После этого признания у Гала напрочь пропала охота заниматься кулинар­ными изысками.

Неудачной оказалась и попытка отвлечься путем наведения порядка в том хаосе, который, по мнению Светова, царил в доме Морделла. Доктор давным-давно отказался от домашних киберов, поскольку они, по его словам, имели обыкновение портить его драгоценные книги мощным турбопылесосом. Гал потратил почти весь день, чтобы пропылесосить тя­желые ковры, висевшие на стенах, разложить по местам вещи, помыть вручную паркетные полы и от­чистить добела всю кухонную посуду. К приходу ученого в доме все блестело и лучилось, как у хоро­шей хозяйки. Вопреки ожиданиям Гала, Морделл отчитал его за самоуправство, как напроказившего школьника. “Но у вас здесь был такой беспорядок”, — пробормотал Светов. “А что, по-вашему, есть поря­док? — накинулся на него Морделл. — Когда все раз­ложено по полочкам и на каждой вещи — табличка с наименованием?! Да вы, оказывается, ужасный тип, Гал!.. Такие вот любители порядка, как вы, — источ­ник бедствий для всего человечества! Таким обяза­тельно надо навести порядок в городе — улицы заас­фальтировать и деревья в парках обрубить по одной мерке! Потом они наводят порядок и в природе: вы­рубаются леса, уничтожаются животные, поворачи­ваются реки вспять, насильственным путем устанав­ливается один и тот же климат на всей планете! Ну а потом... — Он немного помолчал и добавил: — А по­том такие люди стремятся навести порядок в обще­стве — разумеется, так, как они его понимают...”

Гал в тот раз обиделся и наговорил Морделлу дерзостей, но после этого никогда больше не при­трагивался к щетке и тряпке, ограничиваясь мытьем посуды с помощью древнего кухонного автомата.

И вот теперь ему совсем нечем было заняться. Поэтому он кружил по комнатам и думал, думал, думал... Главной проблемой оставалось — что делать дальше? Предположим, отсидится он до тех пор, пока его не перестанут искать (сколько, интересно, времени пройдет? год? два?), а потом?..

И по-прежнему мысли его упорно возвращались к Инне... тьфу, к Коре. Хотя думать об этом Гал себе запретил, он временами отчетливо видел перед собой ее лицо и слышал ее голос и смех, и тогда не­вольно мелькало в голове: что с ней сейчас? как она? где она?..

Взгляд его остановился на зеркале, висевшем на стене. Гал подошел к нему и уставился на свое отра­жение. Все эти дни он не брился, и растительность на лице становилась просто-таки дремучей. Если на­деть еще шляпу и черные очки, его вряд ли кто узна­ет... Или не рисковать? Куда, собственно, ты намы­лился? Что ты хочешь? Ты же знаешь: в городе на каждом углу — проверка документов. Да и куда ты пойдешь без денег? И самое главное: случись что — ты подставишь под удар Морделла. Так ты хочешь отплатить ему за свое спасение?..

И тут Гал разозлился. Да что ж теперь, всю жизнь быть беглецом? Морделла он ни в коем случае не выдаст — умрет, но не выдаст. Да и гулять долго он не собирается, просто прошвырнется в пределах квартала... пятнадцать минут, не больше... глотнет свежего воздуха — и обратно. А в случае чего... ты же хотел проверить, не так ли? Вот и появится такая возможность...

Совсем не к месту он вспомнил, как в один из первых дней, когда сомнения раздирали его душу, он все-таки решился. Взял в ванной лезвие безопас­ной бритвы — Морделл почему-то предпочитал бриться именно станком, а не современными авто­матами-паучками, которых сажаешь себе на лицо, и они тщательно удаляют с него волоски под корень — и долго вертел его в одеревеневших пальцах. Потом, решившись, почти не нажимая, чиркнул по пред­плечью — хорошо, что не по венам. Боли он не по­чувствовал, и это, казалось, подтвердило его предпо­ложения, но когда он взглянул на руку, то увидел, что она вся в крови... “А что ты ожидал? — спросил он себя. — Что раны вообще не будет? Может быть, это происходит только в том случае, когда опасности подвергается сама жизнь? Что ж, проверь себя капи­тально: например, полосни этим лезвием себя по горлу”. Но при одной мысли об этом предательски екнуло сердце, и он понял, что никогда не решится на такую проверку.

Гал пошел в спальню, открыл платяной шкаф и стал рыться в скудном гардеробе Морделла. Ему нужен был другой костюм — в том, в котором он спасался бегством из отеля, ходить по улицам было не только опасно, но и попросту стыдно...

Доктор не раз предлагал ему купить что-нибудь из вещей, но Гал упрямо отнекивался: ему было не­ловко чувствовать себя должником. В конце концов они сошлись на компромиссе: Светов получил пол­ный карт-бланш в плане пользования одеждой Мор­делла. Тем более что он и профессор имели пример­но одинаковые габариты...

Гал наконец выбрал себе неброский пиджак и надел его. Уже выходя из дома, он вдруг осознал, в какую рискованную авантюру пустился. И куда меня черт несет, с досадой на самого себя подумал он. Всю жизнь куда-то несет... Ведь это совершенно бес­смысленно. А в чем теперь смысл? — одернул он себя. В том, чтобы окончательно уйти в затворниче­ство?

Он шел по тротуару мимо однотипных коттед­жей, шел под липами, засунув руки в карманы и над­винув на глаза шляпу, — как разведчик в шпионских голофильмах. И он действительно чувствовал себя разведчиком, шагающим по чужой земле и не ведаю­щим, чего ждать в следующую секунду: окрика “Сто­ять! Руки!” — или сразу выстрела в спину?..

Потом одноэтажные коттеджи кончились, и он вышел на небольшую площадь. Здесь было много­людно — разумеется, с его точки зрения, ведь он уже неделю не видел людей. На самом же деле горожан на площади было совсем немного — десятка два. Слева виднелся вход в подземку. Справа стояли на стоянке междугородного экранобуса несколько пе­шеходов. Из бара на той стороне площади доноси­лась громкая музыка. В сквере, в центре площади, по дорожкам разгуливали голуби. Старик, сидевший на скамейке, подкармливал их булкой.

“Ну вот, а ты боялся”, — подумал Гал. Он почув­ствовал, как уходит напряжение из скованных судо­рогой страха мышц. Даже особисты с их возможнос­тями не могут поставить своих людей на каждом углу!..

Он прошел в сквер, опустился на скамью рядом со стариком, вытянул ноги и с удовольствием под­ставил лицо солнечным лучам. Хорошо...

— Не жарко вам в пиджаке, молодой человек? — услышал он дребезжащий старческий голос и приот­крыл глаза. — Погода-то какая стоит!

Старик смотрел на него, смешно приподняв се­дые брови.

— Да, погода, отец, что надо, — согласился Гал. — Только я после болезни, воспаление легких подхватил... Поэтому надо быть осторожным. Жар костей не ломит...

— Воспаление легких — дело серьезное, — кив­нул старик. — Я-то вот тоже... На старости лет рас­хворался... И вот что интересно: казалось бы, хватит бояться старухи с косой, пожил вволю, не хуже дру­гих, а то и получше, чем некоторые, а поди ж ты, как болезнь привяжется — так страшно становится. Неужто, думаю, конец пришел? Неужто оттоптал свое на этой грешной земле?..

Гала будто какая-то муха укусила.

— Слушай, отец, — он даже выпрямился от вол­нения. — Значит, жить хочется?

— Хочется, ой как хочется, — закивал старик. — Вам-то, молодым, этого не понять. Не дорожат люди своей жизнью, покуда молоды, наоборот, стремятся побыстрее прикончить ее: спиртным опять же зло­употребляют, табаком, а то и похлеще — травку вся­кую пакостную покуривают или психотропами ко­лются!.. Такова уж натура человеческая: никто не думает о бренности существования, все думают, что вечно будут жить...

— Ну а вот ты, отец, — сказал Гал, с любопытст­вом наблюдая за реакцией старика, — если б тебе предложили вечно жить, ты согласился бы?

— Эхе-хе, молодой человек, — вздохнул старик. — Кто ж мне такое предложит? Господь Бог, что ли?

— Да нет, я так, теоретически, — настаивал Гал. — Предположим, была бы у тебя возможность полу­чить в свое распоряжение вечность, согласился бы?..

Старик грустно покачал седой головой, будто сетуя на наивность своего собеседника, задающего такие дурацкие вопросы.

— Вечность? — переспросил он. — Если б в мо­лодости дело было, я бы еще подумал, а сейчас — вряд ли, на кой она мне сдалась, вечность? Каждый свой срок должен знать, потому как ничто в мире не вечно... А вот годков десять еще бы пожить — это можно, это мы с полным удовольствием!..

Старик еще что-то говорил, но Гал его уже не слушал. Он снова откинулся на спинку скамьи и прикрыл глаза.

Вот тебе и ответ, подумал он. Только вот инте­ресно узнать: большинство людей думает так же, как этот старик, или иначе? А какая, собственно, раз­ница? Думать-то может всякий как угодно, пока его не коснулось, а когда это произойдет, окончательно и бесповоротно, и когда поздно будет что-либо ме­нять — вот тут-то и проклянет человек и себя са­мого, и того, кто уготовил ему такую страшную участь!..

Гал вздрогнул и открыл глаза. Что-то перемени­лось в окружающем мире, он это кожей чувствовал.

Сверху, с голубого безоблачного неба, на пло­щадь, как коршун, нацелившийся на цыпленка, бес­шумно падал флайджер. У самого асфальта он оку­тался дымом и пламенем тормозных турбин, а когда дым унесло в сторону, Гал увидел, как из люков вы­прыгивают люди в серых бронекомбинезонах и с лу­чевыми карабинами в руках.

Гал вскочил на ноги, еще не осознавая, что это именно к нему бегут спецназовцы. И вдруг почувст­вовал, что в спину ему упирается что-то тупое и твердое. Он осторожно повернул голову. Сзади стоял старик. В одной руке у него был древний крупнока­либерный “магнум”, ствол которого и упирался в спину Светову, а другой что-то искал в своем кар­мане.

— Стой смирно, голуба, — приказал старик та­ким тоном, будто разговаривал с малым ребенком. — Руки отведи за спину, не то больно сделаю: пульки-то у меня особые, которые сами в цель попадают...

Гал завел руки за спину, чувствуя, как учащается Дыхание. Он знал: когда частота пульса достигнет ста пятидесяти ударов в минуту, в голове включится ускоритель (который он почему-то называл “замед­лителем”).

— Что ж ты делаешь, отец? — сказал он укориз­ненно. — Они же убьют меня!

— Будешь хорошо себя вести — не убьют, — успокоил его старик. — Поверь мне, сам в этой сис­теме до пенсии работал...

Гал скосил глаза и увидел — старик искал в сво­ем кармане наручники. Наденет сейчас — и все, ни­куда уже не денешься... Значит, медлить нельзя.

Один из бегущих спецназовцев вскинул гранато-пистолет. Из ствола вырвалась вспышка, и совсем рядом со скамьей рвануло так, что заложило уши. Ударной волной пошатнуло и Гала, и старика, и дав­ление в спину на мгновение ослабло. Этим-то мгно­вением Гал и воспользовался.

Он сделал шаг в сторону, одновременно отбивая левой рукой ствол “магнума”. И тотчас же правой за­хватил кисть старика, положив руку с пистолетом на свое правое плечо. Сначала Гал хотел сломать руку бдительному пенсионеру; для этого достаточно было бы одного сильного рывка сверху вниз, но потом ему в голову пришла другая идея. Он чуть повернул руку старика влево, и ствол “магнума” оказался на одной прицельной линии со флайджером. Оставалось лишь взять пальцы старика в “замок” и сжать их.

Старик взвыл от боли, когда палец его надавил на курок. Раздался грохот, из ствола “магнума” вы­рвалось пламя. Старик не врал, пули у него действи­тельно были самонаводящиеся.

Флайджер вспыхнул, и его пылающие обломки разлетелись по всей площади, выбивая зеркальные витрины магазинов и баров. Немногих прохожих, которые еще не успели сами упасть на асфальт, сби­ла взрывная волна.

Гал отшвырнул от себя старика и прыгнул в сторону. И правильно сделал: в том месте, где он только что стоял, пронеслась багровая трасса лазерного луча, сбривающая верхушки кустов. В конце ее тра­ектории оказался припаркованный на стоянке турбокар, и площадь снова потряс взрыв.

Гал ринулся к той улочке, из которой вышел пол­часа назад, но оттуда на площадь вылетел глиссер на воздушной подушке. Он встал поперек дороги, и из его распахнутой дверцы выскочили вооруженные люди.

Путь к дому был отрезан.

Гал бросился влево, но увидел, что уже все ули­цы, выходившие на площадь, перекрыты турбокарами и людьми в бронекомбинезонах.

Оставался один-единственный путь к бегству: станция подземки, и Гал, задыхаясь, бросился туда.

И тут наконец-то включилось “замедление”, и восприятие сразу стало таким, какое бывает под водой, на большой глубине. Силуэты людей в ком­бинезонах сделались смазанными и нечеткими, и двигались они так, как будто никуда не торопились. Поэтому Гал и успел добежать до спуска в подзем­ный вестибюль.

На ступеньках Гал оступился и кубарем, едва не сломав себе ребра, скатился ко входу в станцию. Это падение, как тотчас же выяснилось, спасло его: стек­лянная вывеска со знаком подземки, находившаяся как раз на уровне человеческого роста, разлетелась от попадания пули на мириады мельчайших оскол­ков.

Гал ударом ноги распахнул дверь. Люди, услы­шавшие грохот выстрелов, торопились побыстрее пройти через автоматы контроля. Гал подбежал к турникету, в прорезь которого эффектная блондинка только что вставила свой кард, и, оттолкнув ее, бес­препятственно пронесся по проходу. Когда блон­динка закричала, он уже подбегал к эскалатору.

А тут навстречу Галу выскочил охранник с дубинкой-парализатором в руке. Но Гал выбил дубин­ку ударом ноги (она, словно молот, влетела в вит­рину торгового киоска и произвела там, судя по крикам, полнейший разгром), а ее владельца отпра­вил в нокаут коротким прямым ударом.

Гал вскочил на эскалатор, но не успел проехать и десяти метров, как лента, дернувшись, остановилась: видно, контролера внизу уже предупредили. Защел­кали захваты автоматов у входа: видимо, спецназовцы за неимением времени пытались прорваться сквозь турникеты, не оплачивая проход.

Гал прыгнул на пластиковую гладкую панель ог­раждения и покатился по ней вниз с нарастающей скоростью, как бобслейный болид. Люди на эскала­торе шарахались в стороны. Внизу, у будки, прыгал, размахивал руками и что-то вопил контролер с крас­ной повязкой на рукаве.

Гала вынесло с панели, как с трамплина, и швырнуло на перрон. Приземлившись, он ринулся к подходившему к перрону турбопоезду. В следующее мгновение двери поезда раскрылись, выпуская на перрон... нет, не пассажиров — группу спецназовцев, вооруженных до зубов. Система оповещения сработала на удивление быстро — видимо, на по­имку Гала не жалели ни средств, ни усилий.

Гал вовремя развернулся и бросился к противо­положному перрону. Спрыгнул вниз, на рельсы, и бросился в тоннель.

Сзади раздались выстрелы, и по стенам тоннеля, выбивая искры из рельсов и рикошетя от стен, зацо­кали пули. Хорошо, что в пятидесяти метрах от стан­ции тоннель круто уходил в сторону.

Не успел Гал порадоваться, что стал хотя бы на несколько секунд недосягаемым для выстрелов, как впереди, на стене, забрезжил свет, вернее, отблеск света, который с каждой секундой становился все ярче.

Светов похолодел. Ему навстречу несся поезд, и некуда деваться: зазор между стенками вагонов и стенами тоннеля слишком мал, чтобы можно было уклониться от махины, мчавшейся со скоростью около двухсот километров в час. Гал в отчаянии ози­рался. Ниш в стенах тоннеля в пределах видимости нет. Каких-либо дверей — тоже. Раз нельзя стать со­вершенно плоским, как бумага, то вариантов спасе­ния нет, вернее, есть один-единственный: вернуться на станцию. И угодить прямиком в лапы преследо­вателей. Впрочем, и в этом случае спасения нет: ре­бята распалены долгой гонкой, и, едва он появится в поле их зрения, как по нему могут открыть огонь на поражение...

Какой идиот высказался в том смысле, что без­выходных положений не бывает? Это только в лите­ратуре да в фильмах не бывает, а в жизни — сколько угодно!..

Гал в ярости топнул ногой и услыхал странный звук — казалось, пол под ногами был стальным... С чего бы это строителям подземки понадобилось вы­стилать тоннель сталью? Неэкономно, а следова­тельно — странно...

Гал вглядывался во тьму, озаряемую прожектора­ми поезда, — и вдруг невольно улыбнулся. Под ним находился люк. Куда он ведет — другое дело, глав­ное, что выход все-таки есть.

Гал попытался поднять крышку люка, но она не сдвинулась с места: не то заржавела, не то не откры­валась в принципе. А поезд был уже совсем близко, и он услыхал жалобные завывание тормозных сис­тем, — видимо, машинист уже заметил человека впе­реди и героически, но тщетно пытался избежать на­езда...

Обламывая ногти на пальцах, Гал ухватился за крышку, и она наконец уступила его напору.

Едва он пролез в узкую щель, как крышка рухну­ла на свое место, чуть не ударив его по голове. По рельсам, раздирая барабанные перепонки адским грохотом, пронесся поезд. А затем воцарилась ти­шина.

Вскоре глаза Гала привыкли к темноте, и он уви­дел, что стоит на железной скобе-ступени, а внизу — еще одна скоба, и дальше еще и еще. Он начал спус­каться по этим скобам, пока не ступил в смрадную жижу, доходившую ему до колен. Канализация со всеми своими прелестями...

Зато теперь он оказался в низком коридоре, ко­торый вел куда-то, и это значило, что шансы на спа­сение многократно возрастали...

Он вскоре утратил ощущение времени. Однако жижи под ногами становилось все меньше, а потом совсем стало сухо. Видимо, он забрел в какое-то за­брошенное тупиковое ответвление. Здесь уже на­блюдались признаки жизни, но трудно определить — разумной ли...

Иногда из-за поворота явственно доносились какие-то шорохи. Звуки шагов? Кроме того, Гал по­стоянно чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Один раз, проходя мимо бокового ответвле­ния, он уловил краем глаза стремительное движение, но, повернув голову, уже ничего не увидел.

Крысы здесь водились во множестве. Видать, знаменитый гаммельнский мальчик с дудочкой завел их в свое время не в реку, а в канализацию. Первое время они шустро разбегались в стороны при при­ближении Гала, но постепенно привыкли к нему, обнаглели. Агрессивности пока что не проявляли, но скалили свои острые зубки и косились на человека, словно предупреждая: “Только попробуй пнуть нас!..”

В конце концов Галу стало не по себе, и он решил вооружиться подручными средствами. Вер­нее — подножными, потому что на полу коридора валялся самый разнообразный хлам. Здесь были и железяки неизвестного предназначения, и осколки бутылок, и обрывки бумаги, а несколько раз Гал на­тыкался на старые, покрытые плесенью и жаждав­шие каши башмаки. Из всего этого разнообразия ему пришелся по душе кусок стальной трубы, изо­гнутый наподобие бумеранга. Он придавил трубу ногой в месте изгиба, чтобы распрямить, а затем сде­лал несколько замахов и выпадов, дабы проверить боевые возможности своего нового оружия. Прове­рил и удовлетворенно хмыкнул: дубинка была что надо, убить такой не убьешь, но покалечить можно. И не только крысу — вернее, совсем даже не крысу...

Наконец коридор вывел Светова на небольшую круглую площадку, у которой в разные стороны, по­добно улицам от той площади, где его чуть не взяли спецназовцы, шли темные подземные ходы. На сте­не площадки тускло горела чудом уцелевшая лам­почка, забранная металлической сеткой. И в ее свете Гал увидел странную группу оборванных, грязных и заросших по самые брови существ.

Он не сразу понял, что это — такие же люди, как и он. Их было человек десять, пола они были неоп­ределенного (все выглядели одинаковыми), и у каж­дого имелось в руках какое-нибудь оружие. Это были и дубины, утыканные бутылочными стеклами, и огромные, но хорошо заточенные тесаки наподо­бие мясницких, и какие-то связки камней, похожие на бусы...

Гал невольно оглянулся и обмер: сзади, шагах в пятнадцати от него, коридор был перекрыт другой группой обитателей подземелья, тоже вооруженных. Бежать было некуда, а значит — снова нужно драть­ся, причем шансов выстоять против такой толпы, да еще в непривычных условиях, было слишком мало. Если только не пугнуть их Уподобителем, подумал Гал. Хотя нет гарантии, что черный луч не обвалит потолок подземелья...

Не сводя глаз с толпы, Гал “вызвал” в правую руку Уподобитель и сразу же почувствовал себя уве­реннее.

Впрочем, нападать на него пока никто не соби­рался, пока что его внимательно изучали, однако изучение это проводилось с совершенно определен­ной целью: что можно отнять у незваного гостя.

Увидев в руках Гала Уподобитель, толпа оживи­лась, и Гал впервые услышал их речь. Однако он ни­чего не понял, поскольку эти существа общались между собой на каком-то варварском жаргоне.

И тут Гал наконец-то сообразил, с кем он встре­тился. Это были так называемые “киггеры”, то есть киллеры-диггеры, своеобразная популяция изгоев, бродяг, преступников и уродов-мутантов, обитаю­щих в подземных коммуникациях современных го­родов. В свое время на эту тему понаписали уйму статей, хотя пишущая братия обходилась одними только слухами и легендами, потому что “киггеры” были неуловимы даже для крупномасштабных поли­цейских облав, а если кто-то к ним и попадал, то про­падал бесследно и навсегда... Вспомнились кое-какие подробности из прочитанного: едят людей заживо... отлично знают все подземные лабиринты... видят в темноте как днем — нокталопы, по-научному... в общем, жестоки, как первобытные люди, и в то же время умны, как современные хомо сапиенс...

Толпа шевельнулась и стала приближаться к Галу. Он предостерегающе поднял руку с Уподоби­телем. От толпы отделился худой, как скелет, и лы­сый, как подошва, человек. Лоб его пересекал ужас­ный шрам, а на каждой руке у него было по две кисти с длинными, как щупальца осьминога, паль­цами. Очевидно, поэтому-то Гал мысленно и окрес­тил его “Спрутом”.

Спрут открыл рот и, обращаясь к Галу, произ­нес:

— Ты... приходить... моя страна... за что? Каждое слово срывалось с его губ как бы по от­дельности — так говорит компьютерный синтезатор речи.

Гал судорожно сглотнул слюну.

— За мной гналась полиция, — выдавил он. Судя по выражению лица Спрута, тот не понял этой фразы. Тогда Гал перешел на “диалект” “киггера”: — Я... бежать... враги... много-много... Бежать некуда, понятно?.. Черт, как бы тебе втолковать получше? Я хотеть... наверх... — Для убедительности он ткнул пальцем в бетонный свод площадки.

Спрут, похоже, и на этот раз ничего не понял.

— Ты... приходить... моя страна... — повторил он. — Мы... убивать... ты...

Слова уродца не требовали дополнительных разъяснений. Светов был чужаком в их подземном царстве, а нарушителей границ убивают. Надо ска­зать ему, что я попал сюда не по своей прихоти, а был вынужден, думал Гал. А вообще-то какого дья­вола я должен оправдываться перед этим уродом? И почему я должен подлаживаться под его детский лепет?

— Ваши территориальные претензии смешны и нелепы, — проговорил Гал. — Вашей страны не су­ществует... Вернее, она часть другой страны, гораздо большей по размерам. Так что мы с вами — сограж­дане, братцы.

Как ни странно, но теперь .они его отлично поня­ли. И зашумели, переговариваясь. Но тут же смол­кли, повинуясь знаку Спрута.

— Ты отдавать нам это, — он указал сразу двумя указательными пальцами на Уподобитель, — мы не убивать тебя.

Гал на секунду задумался. Перспектива решить конфликт мирным путем казалась заманчивой, но можно ли доверять этим “детям подземелья”?

— Согласен, — сказал он наконец. — Но с одним условием: вы покажете мне путь наверх. Идет?

Вместо ответа Спрут изобразил интернацио­нальный знак “о'кей”: колечко из двух пальцев, только у него это получалось жутковато, потому что пальцев было слишком много, а ногтей на них не было вовсе.

Гал протянул ему Уподобитель. Однако в послед­ний момент Спрут, видимо, усомнился в выгодности намечавшейся сделки.

— Показать... стрелять, — потребовал он. О, проклятие! Все-таки придется испытывать на прочность бетонный лабиринт, с досадой подумал Гал. Он направил Уподобитель раструбом в пол и сдавил рукоятку. Почти незаметная в полумраке подземелья, черная струя бесшумно устремилась в бетон, пробивая в нем аккуратную дыру диаметром с люк колодца, через который Гал проник в канализа­цию. Он ожидал, что толпа бросится наутек, но “киггеры” даже не шелохнулись. Спрут был удовлетворен.

— Давать, — сказал он, делая красноречивый жест обеими руками.

— Не-ет, так, братцы, не пойдет, — протянул Гал. — Сначала отведите меня клюку... понимаете?.. я — наверх... тогда отдавать!

В лице Спрута вроде бы ничего не изменилось, но Галу вдруг почудилось, что вождь “киггеров” усмехается. А если он не согласится, промелькнуло у Светова. Но Спрут снова показал пальцами: “о'кей”.

...Они вели Гала по подземным переходам неиз­вестно куда, окружив тесной зловонной толпой. Гал заставлял себя не оглядываться, хотя ему все время чудился занесенный над его головой каменный топор. Вокруг было темно, и слышалось только шар­канье шагов. Вскоре они миновали некое подо­бие первобытных пещер, где в ворохе вонючего тряпья возились какие-то тени. Затем стали попа­даться костры, у которых сидели, безучастно глядя в огонь, какие-то доходяги-старики... женщины, за­росшие шерстью, с огромными плоскими грудями... дети с кривыми ногами, без глаз и с огромными го­ловами...

Гал шел и думал: чем же они только здесь пита­ются? Но это же самоубийство — то, что они с собой делают! “А куда они еще могли пойти? — возразил ему внутренний голос. — Разве человечеству нужны такие? Человечеству нужны люди нормальные и здо­ровые, чтобы могли пахать как проклятые и умирать в боях за родную планету!..”

Теперь Гал понимал, почему “киггеры” живут под землей. И ему хотелось скрипеть зубами от от­чаяния и бессильной злобы неизвестно на кого. До чего же вы, люди, дошли, если рядом с вами сущест­вует столь примитивная цивилизация, до которой вам нет никакого дела!.. На ваших глазах — уродли­вые, страшные выродки, но все равно — люди, и они гибнут, и некому их спасти, и нет ни денег, ни жела­ния, ни сил... Я не знаю, кто конкретно в этом вино­вен, но если бы этот кто-то попался мне сейчас, я бил бы его до тех пор, пока не превратил бы в подо­бие этих несчастных!..

И тотчас же явилась подленькая, но соблазни­тельная мыслишка, которую он постарался загнать как можно дальше, в самые отдаленные закоулки своего сознания. Нет уж, думал он, для них-то это точно будет не актом милосердия, а вечным прокля­тием...

Он заметил, что Спрут остановился. Остановились, тяжело дыша, и все остальные (у них, навер­ное, не легкие, а мусорный ящик, подумал Гал).

— Здесь, — услышал он у самого уха голос Спру­та. — Ты... уходить... наверх.

Гал потрогал стену и почувствовал под пальцами холод железных скоб, уходящих наверх.

— Держи. — Он протянул Спруту Уподобитель рукояткой вперед. — Только не стреляй зря, ладно?

Пальцы-щупальца коснулись его руки. Они ока­зались не холодными и скользкими, а по-человечес­ки теплыми и сухими, и Гал почувствовал, как к горлу тугим комком подкатывают стыд и отвраще­ние одновременно. Он знал, что обманывает хозяев подземного царства, но другого выхода у него не было.

— Мир вашему дому, братцы, — сказал он в тем­ноту и полез по скобам.

Наверху действительно имелся люк, а за люком была ночь. Ночь — и влажный одуряющий воздух со знакомыми запахами смога, травы и чего-то еще. Гал задвинул за собой крышку люка и огляделся.

Над головой мерцали загадочные звезды. Вокруг высились непонятные бесформенные горы. Гал при­гляделся и обнаружил, что находится на свалке. Причем на свалке металлолома, потому что пахло ржавчиной и рассыпающимся в труху металлом, и куда ни глянь — повсюду извивались гигантские спирали стружки, огромные мотки проволоки и какие-то стальные детали непонятного назначения.

Вокруг не видно было ни души и где-то в отдале­нии что-то гудело и ухало.

Про Уподобитель он вспомнил, лишь преодолев бетонную стену в два человеческих роста. Вспом­нил — и Уподобитель, вынырнув из темноты, ока­зался в его правой руке. Гал представил, как “дубинка” исчезла из десятипалых клешней вождя “киггеров”, и прошептал:

— Прости, дружище, но это от меня не зависит...

К дому Морделла Светов добрался уже глубокой ночью. Он крался по улицам, пугливо озираясь вся­кий раз, когда мимо проносились турбокары. И не­сколько раз едва не наткнулся на засаду. Хотя он мог и ошибаться, принимая мирно беседующих в темно­те мужчин за людей Зографова.

Гал перелез через низкий заборчик и короткими перебежками, как пехотинец под огнем неприятеля, проскочил к коттеджу. И только тут спохватился: вместо того, чтобы направиться прямо к двери, обо­шел здание кругом. На всякий случай. Однако ни снайперов с лучевиками, ни спецназовцев в бронекомбинезонах возле коттеджа не оказалось. Окна, как всегда, были плотно зашторены, но он знал:

Морделл еще не спит... Сидит небось в библиотеке и диктует компу очередную статейку. Или готовит оче­редной эксперимент. А рядом, конечно, чашка с давно остывшим кофе, и дым стоит столбом от тре­тьей пачки квазисигарет кряду...

Гал улыбнулся и, уже не особо таясь, подошел к двери. Придется отвлечь великого мыслителя от су­ровых научных будней, подумал он. Но, к его удив­лению, дверь коттеджа оказалась незапертой.

Вицентий стал истинным профессором, вот и первые признаки классической рассеянности появи­лись, мысленно усмехнулся Гал и вошел в дом. Пересек темный холл и на цыпочках подошел к Двери кабинета, из-под которой пробивалась полос­ка света.

Морделл сидел в кресле, спиной к двери. Про­гноз Гала оказался верным. Перед доктором мерцал экран компа с какими-то графиками и кривыми, и Морделл задумчиво их созерцал. Это его состояние творческого оцепенения было хорошо знакомо Галу. Опять нашего доктора осенило, подумал он.

Дверь под рукой предательски скрипнула, но Морделл не обернулся.

Ишь ты, как замечтался!.. А может быть, он про­сто обиделся на меня, подумалось вдруг Галу, и он решительно перешагнул порог.

— Вицентий Маркович, — проговорил он вино­ватым голосом, — вы уж меня, ради Бога, извините, я тут ваш пиджачок случайно подпортил, но я возме­щу, вы не...

Докончить свой монолог он не успел.

Что-то большое и тяжелое обрушилось на Гала сверху, и он потерял сознание, даже не успев уди­виться.

 

Глава 10

ЦУГЦВАНГ В ЦЕЙТНОТЕ

 

Дознание по делу Коры продвигалось вяло — тя­нулось этакой макарониной, бесконечно нама­тываемой на зубья бюрократической машины.

Астон Комберг время от времени осведомлялся, когда же я покончу с “этим безобразием” по делу опасного агента наших врагов, скрывавшегося от справедливого возмездия. Я отбрыкивался как мог и, по-моему, довольно успешно. Даже повторное “вли­вание” в виде еще одного выговора — но уже “с за­несением” — не прибавило мне энтузиазма в деле беспощадного уничтожения Перевертыша.

Оперативно-розыскные мероприятия постепенно становились рутиной, и весь задействованный личный состав относился к ним с изрядной долей скепти­цизма — за исключением командира спецназовского подразделения капитана Радбиля Беньюминова.

Он-то и сообщил мне о том, что человек, смахи­вающий на разыскиваемого нами Перевертыша, только что возник на площади Благодарения, на за­дворках Интервиля. При этом в выпуклых глазах ка­питана уже вовсю пылал огонь служебного рвения, грозивший перерасти в настоящий пожар.

Я едва удержался, чтобы не чертыхнуться. Заду­манное мной предприятие на глазах рушилось в про­пасть с высокой-превысокой скалы.

“Группу захвата выслали?” — осведомился я, одновременно врубая комп системы слежения и на­страивая его на площадь Благодарения. “Так точ­но, — радостно ответствовал Радбиль. — Люди на­дежные, так что можете не беспокоиться: пришьют они вашего Перевертыша без лишнего шума и в мгновение ока”.

“Какого черта! — сказал я. — Вы что — не могли им приказать, чтобы взяли его живым?” — “Извини­те, господин полковник, но у меня приказ от своего начальства... от вашего, впрочем, тоже...” — “Ладно, ладно, — перебил я. — Докладывайте по мере по­ступления информации”. Впрочем, необходимости в моем последнем распоряжении не было, поскольку, отключившись от Беньюминова, я тут же переклю­чил экран в режим увеличения и стал наблюдать за ходом операции, как будто смотрел по ГВ очередной фильм-боевик.

Несомненно, это был Светов. Я узнал его, не­смотря на его дешевый маскарад (усы, борода и чер­ные очки), тем более что комп позволял провести опознание с помощью инфракрасных лучей.

Старика, с которым Светов мирно беседовал на скамеечке, я тоже узнал: это был давний осведоми­тель и добровольный помощник всяческих спецор­ганов Орест Кульбачный по кличке “Мавр” (любил приговаривать после очередного закладывания со­граждан: “Мавр сделал свое дело, но дело оказалось уголовным”), награжденный за свою опасную вне­штатную деятельность именным “магнумом”.

Подчиненные Беньюминова дали маху с самого начала — открыли пальбу по скамейке, едва выва­лившись из флайджера. При этом они умудрились не попасть самонаводящимися пулями не только в Гала, но и в Мавра. На душе у меня полегчало. Когда от флайджера остался только дым и обломок хвосто­вого оперения, я представил себе выражение лица капитана Радбиля Беньюминова в этот момент и мысленно посочувствовал спецназовцу.

Когда Перевертыш рванулся в подземку, я маши­нально включил систему голозаписи, потому что явно начиналась классика. Воздух то и дело проши­вали огненные трассы — словно безумный светохудожник стремился закрасить пространство над пло­щадью сплошным лиловым цветом. Однако Гал благополучно добрался до вестибюля (здесь я пере­ключился на внутренние камеры слежения), выру­бил болвана-полицейского и вихрем пронесся на своей пятой точке вниз по ограждению.

Когда он исчез в пасти тоннеля, я понял, что на сей раз его непременно прикончат, потому что он загнал самого себя в тупик. Теперь мне оставалось только сидеть и ждать, когда его безжизненное, ис­коверканное лучами лазеров и осколками гранато-пуль тело проволокут по перрону подземки. Я заку­сил губу и даже не почувствовал боли.

Тем отраднее было услышать спустя четверть часа рапорт Радбиля. Оказывается, “объекту” уда­лось уйти через подземные коммуникации. “Откуда мы могли знать, что полвека назад какой-то идиот-проектировщик расположит люк колодца между рельсами подземки?!” — трагическим голосом вос­кликнул капитан. По примеру Комберга я посове­товал ему, во-первых: тут же засесть за подробную объяснительную записку; во-вторых: поощрить от­личившихся (каковых нет); в-третьих: наказать ви­новных и вообще — кого ни попадя; в-четвертых... - тут я хмыкнул и выговор объявлять Беньюминову воздержался: ну, не верю я, что головомойки могут играть воспитательную роль.

Факт и на этот раз оставался фактом: безоруж­ный Гал Светов целым и невредимым ушел из-под самого носа целого отряда спецназовцев, вооружен­ных до зубов.

И это лишний раз подтверждало мои первона­чальные предположения.

Теперь оставалось только выяснить, где он обре­тался почти неделю, до того как объявился на пло­щади Благодарения. В том, что он должен вернуть­ся в свое убежище, пройдя все воняющие фекалиями подземные лабиринты, я почти не сомневался. Преступника всегда тянет на место преступления. Заблудившийся неизбежно возвращается на то место, откуда начал плутать. А мышь шмыгает от кошки в свою норку. Можно сказать, закон при­роды...

Я мог бы дать команду Радбилю прочесать весь пригород. При этом вламываться в частные владения и жилища граждан на предмет установления убежи­ща Перевертыша (и, учитывая свое позорное фиас­ко, на сей раз капитан не стал бы пререкаться со мной), но на такой способ действий ушла бы еще не­деля, не меньше...

Когда же в твоем распоряжении — любая инфор­мация и самые совершенные технические средства, ты поневоле чувствуешь себя если не Богом, то, на худой конец, этаким божком местного масштаба. И действительно, это ли не чудо, что, не выходя из своего кабинета, а в его пределах — не вылезая из-за комп-пульта, я в одиночку за каких-то сорок две ми­нуты определил местонахождение “бандитского ло­гова”.

Дальше началась самая рискованная часть моего замысла, за который в случае провала и разоблачения можно было бы не какой-нибудь паршивый выговорешник схлопотать, а и под суд пойти, как Кора. Только в отличие от нее — совсем по другим при­чинам.

Именно поэтому я дал приказ всем розыскным группам, засадам и наблюдателям покинуть район того пригорода, где находится площадь Благодаре­ния. Кое-кто осмелился удивляться и пучить на меня глаза, но я повысил голос, тупиц запугал кара­ми в случае неповиновения, а умников убедил тща­тельно продуманной аргументацией (типа: “Сама ло­гика говорит за то, что он сейчас вынырнет совсем в другом районе города, так что не будем распылять наши силы, майор!”).

Теперь путь Галу к коттеджу по адресу: Стритная улица, дом семнадцать (опять вылезла цифра “сем­надцать” — просто чертовщина какая-то, “ненауч­ная мистика”, как любит выражаться мой зам по кадрам Финн Альбертин) — был открыт и очищен от “субъективных факторов” (тоже словечки Финна).

Вычислить профессора Морделла оказалось со­всем несложно. Следовало только держать в памяти всю “траекторию”, проделанную Галом за последние месяцы, — а уж в этом-то я теперь был таким докой, что мог бы впоследствии стать его биографом. “Световистом”, так сказать...

Согласно моему запросу, компьютер Службы ре­гистрации выдал данные о лицах, проживающих в радиусе пяти километров от площади Благодарения: адреса, имена, фамилии, род занятий и прочая дета­лизированная шелуха. После этого я запустил весь этот список в количестве всего-навсего двух милли­онов четырехсот пятидесяти трех тысяч душ в ста­тистический комп, а следом загрузил туда же досье Светова целиком, от корки до корки. После этого мне оставалось только пить, чашку за чашкой, креп­чайший кофе, курить одну сигарету за другой и с не­терпением дожидаться результатов в виде некой точки, на которой пересечется содержимое обоих файлов.

И вскоре выяснилось: “точку” эту звали Вицентий Морделл, доктор мультилогических наук, про­фессор, четыре дня в неделю трудившийся на благо “оборонки”, а в остальное время сеявший разумное, хотя, возможно, и не вечное в местном универси­тете.

Во-первых: он проживал в районе поиска — в от­дельном особняке, без семьи и прислуги, то есть яв­лялся идеальной кандидатурой на роль укрывателя.

Во-вторых: он был один из немногих, чьи турбокары непосредственно после оцепления и прочесы­вания местности в Интервильском округе не подвер­гались проверке по ряду объективных причин (например, Морделл обладает кардом степени, даю­щим ему право на неприкосновенность) в то утро, когда Перевертыш рухнул с небес на землю подобно Икару...

И в-третьих: наблюдая за Галом в космопорту Плесецка, мы на всякий случай фиксировали и его контакты. И одним из тех, с кем он общался, оказал­ся доктор Морделл.

После этого общая картина стала мне ясна. Я взял свой “люцифер” без всяких современных “накру­ток”, который не подводил меня в самых критичес­ких ситуациях (также прихватил шприц-парализатор и прочие технические средства), и на своем личном, а не на служебном каре выехал в гости к Морделлу — естественно, не только не предупреждая нико­го из своих, но, наоборот, всячески пытаясь утаить свой маршрут.

Профессор, несмотря на все свои интеллектуаль­ные способности, оказался простым человеком и до­верчивым, как ребенок. Мне даже не пришлось про­никать в его коттедж через чердак. Я позвонил в дверь и, отвечая на его наивный вопрос: “Кто там?”, сказал: “Я от Гала, доктор Морделл. Он просил меня кое-что передать вам”.

Затем мне оставалось только переступить порог и отключить профессора легким ударом — ребром ла­дони по сонной артерии. Этот чудак и впрямь слов­но заснул. Мне пришлось дотащить его обмякшее тело до библиотеки, усадить там в кресло с таким расчетом, чтобы он оказался спиной к двери, и вко­лоть ему сначала препарат с красноречивым наз­ванием “правдин” (после чего я добрых полчаса убеждался в том, что ничего существенного о Пере­вертыше Морделл рассказать не может), а затем — лошадиную дозу парализанта. По моим прикидкам, выходило, что теперь по крайней мере до утра про­фессора опасаться не стоит...

Я ждал в засаде ровно четыре с половиной часа.

Когда Светов триумфально ворвался в дом, я мысленно пробормотал свое заветное заклинание, с помощью которого, будучи еще школьником, пытал­ся заручиться поддержкой судьбы или просто Госпо­да Бога: “Все будет хорошо” — от слова “было”... Сколько раз меня уже это выручало... “Все будет-было-хорошо...” А все потому, что мои мысли обла­дают телепатическими и парапсихическими свойст­вами!

Текст заклинания, который я составил путем многочисленных проб и ошибок, не мог не быть бес­смысленным, но именно его бессмысленность поче­му-то всегда подбадривала меня.

Светов шагнул в библиотеку, явно не усматривая ничего особенного в том, что хозяин коттеджа не со­бирается поворачиваться к нему лицом. И тут я из-за двери нанес ему удар тяжелой рукояткой своего “люцифера”. Ударил не для того, чтобы пробить череп, а чтобы только оглушить...

 

* * *

 

Тело было сковано жутким холодом — казалось, его продержали несколько часов в открытом космосе при абсолютном нуле. Но мозг все же функциониро­вал, хотя был неспособен управлять руками, ногами и всем прочим.

Гал с усилием разлепил веки. С трудом вращая зрачками, оглядел себя. Он полулежал в любимом старом кресле доктора Морделла. Напротив него, развалившись на кожаном диване, сидел, созерцая экран головизора, не кто иной, как сам шеф опера­тивного отдела спецслужбы. Потом Гал увидел Мор­делла, застывшего в позе человека, которого хватил кондрашка.

Заметив, что его пленник пришел в себя, Зографов скомандовал аудиосенсорному компу ГВ уба­вить громкость и с любопытством уставился на Светова.

— Надеюсь, Гал, вы согласитесь со мной, что на­стало время окончательно выяснить наши отноше­ния, — усмехнулся полковник.

— Уж не предлагаете ли вы мне стреляться на дуэли, господин полковник? — с трудом ворочая языком, проговорил Светов.

— Нет, нет, что вы?! — снова усмехнулся Зографов. — Помимо разницы в возрасте, у нас с вами еще и разные весовые категории. А на дуэли свято соблюдается принцип равенства сторон... Поэтому предлагаю пока ограничиться беседой. Надеюсь, она пройдет в дружественной, как говорится, атмосфере... Ну да, в атмосфере полного доверия... Как при встречах глав государств.

Гал почувствовал, что его охватывает бешенство.

— А что, главу государства перед началом перего­воров тоже бьют тяжелым предметом по башке, а затем надевают на него наручники? — осведомился он. — В таком случае не знаю, какое государство должен представлять я, но полагаю, что вы при таком раскладе — президент Подляндии!

Зографов ничуть не переменился в лице и не из­менил своей вальяжной позы. Однако в голосе его вдруг прозвучала усталость.

— Вот что, — сказал он. — Давайте-ка, Гал, дого­воримся сразу. Вы, конечно, имеете все основания точить зуб на всю нашу службу в целом и на меня в частности. Но сейчас я прошу вас отвлечься от обид и прочих мешающих делу эмоций. Дело, о котором я хочу с вами поговорить, носит чрезвычайно важный характер, поэтому давайте-ка не будем терять время на хамство и взаимные уколы. Договорились?

Интересно, скольких простаков он сбивал с толку таким вот прочувствованным и многократно отработанным вступлением, подумал Гал.

— Хорошо, — ухмыльнулся он. — Равенство — так равенство. Тогда для начала я хотел бы получить ответы на некоторые вопросы.

Он ожидал, что Зографов наконец-то сбросит маску усталого гуманиста, вдарит кулаком по жур­нальному столику и заорет что-нибудь вроде: “Во­просы задавать буду я!” Но полковник — впрочем, он почему-то все меньше походил на закаленного в схватках с невидимым врагом офицера спецслуж­бы — с готовностью ответил:

— Да-да, разумеется. Я слушаю вас.

— Вопрос первый, — с вызовом проговорил Гал. — Что с Морделлом?

— У вас нет никаких оснований для беспокойст­ва о нем, — сказал Зографов. — Я ввел ему препарат, абсолютно безопасный для здоровья, но позволяю­щий обеспечить временное... отключение человека от окружающей действительности. Поверьте, это в наших с вами интересах, чтобы он ничего не видел и не слышал сейчас. А утром он проснется, ничего не помня, почувствует себя прекрасно отдохнувшим и подумает, что заснул накануне вечером прямо в кресле...

С каких это пор у тебя со мной появились общие интересы? — подумал Гал. Не было этого и не будет. И насчет Вицентия я тебе не верю ни на грош...

— А зачем вам понадобилось парализовать меня?

— Если честно — чтобы в ходе нашей беседы у вас не возникало соблазнов завершить ее, когда вам захочется. Как это случилось в отеле... Кстати, при­ложили вы меня тогда совсем не слабо.

— На здоровье, — насмешливо отозвался Гал.

— Спасибо, — без тени улыбки произнес полков­ник. — Все?

Светов задумался. Стоит ли продолжать этот фарс с вопросами, если очевидно, что он соврет мне и глазом не моргнет?

— Остальное — в процессе переговоров, — за­явил он. — Так о чем мы с вами будем беседовать?

Зографов встал и принялся расхаживать по ком­нате, сосредоточенно разглядывая пластиковый пол.

— Прежде всего, — проговорил он наконец, — вам следует иметь в виду, что разговор наш будет но­сить... экстраординарный характер... Вы, наверное, думаете, что дом, где мы с вами находимся, окружен со всех сторон моими людьми и что все, о чем мы с вами будем говорить, зафиксируется с помощью спецаппаратуры, не так ли?

Гал именно так и думал. Однако изобразил воз­мущение, воскликнув:

— Ну что вы, полковник?! Какие люди? Какая аппаратура? Мне это и в голову бы не пришло!..

— Не паясничайте, — поморщился Зографов. — Так вот знайте: я здесь один. Более того, о моем ви­зите к профессору никто из моих людей не ведает. И я не собираюсь доставлять вас в наше управление. Я хочу, чтобы вы поняли и поверили: я пришел по­беседовать с вами не как старший офицер государст­венной специальной службы, а как частное лицо. И разговор наш, еще раз повторяю, будет носить ис­ключительно конфиденциальный и вместе с тем не­официальный характер...

— А вы не допускаете, что наш разговор не будет носить никакого характера, потому что просто-на­просто не состоится? — осведомился Гал.

Зографов посмотрел на него исподлобья. Криво улыбнулся уголками тонкогубого рта. И Галу почу­дилось в этой улыбке что-то волчье...

— Нет. — Полковник покачал головой. — Не до­пускаю. Потому что мы оба заинтересованы в том, чтобы этот разговор все-таки состоялся.

Опять начнет расспрашивать о Пришельцах, по­думал Гал. Послать его ко всем чертям сразу или по­позже?

— Поймите, Гал, — продолжал полковник, — если бы я находился здесь как начальник оператив­ного отдела спецслужбы, то вы бы уже давно отпра­вились на тот свет. Я тогда не бил бы вас пистолетом по голове, а разрядил бы его вам в спину. И, поверь­те, не испытал бы при этом ни малейших угрызений совести. А знаете почему? — Он уставился на Светова, словно ожидая ответа на свой риторический во­прос. — Потому что вы представляете опасность сте­пени “Икс”, а в иксовых случаях нам разрешено без промедления стрелять на поражение. Своими экс­тремистскими действиями вы привлекли к себе вни­мание руководства нашей службы, и буквально на следующий день после вашего побега из “Обитаемо­го острова” я получил от своего непосредственного начальника санкцию на ваше уничтожение...

Теперь понятно, подумал Гал, почему спецназовцы на площади сразу же открыли огонь. Просто-на­просто они боялись меня — видимо, им не часто приходится иметь дело с такими “иксовыми”, как я... И полковник скорее всего меня боится — вон даже пот на лбу выступил.

— Почему вы так боитесь меня, полковник? — Гал пристально посмотрел на Зографова.

— Я же вам сказал: я пришел к вам как самый обычный человек. Так что перестаньте называть меня полковником — я же не называю вас лейтенан­том!.. Если вы забыли, напоминаю: меня зовут Ана­толий Алексеевич.

— Идет. Так почему же вы меня так боитесь, Анатолий Алексеевич?

Зографов плюхнулся на диван и принялся раз­глядывать носки своих ботинок.

— Вы меня не поняли, Гал, — тихо проговорил он после паузы. — Хорошо. Давайте зайдем с друго­го конца... Вы отлично выполнили то задание, кото­рое мы вам... гм... поручили. Я в этом ничуть не сом­неваюсь. Вы наверняка узнали о наших противниках нечто такое, что решили ни в коем случае не расска­зывать никому — даже гостеприимному доктору Морделлу, — он кивнул на неподвижное тело за компьютером. — Сейчас вы наверняка полагаете, что я попытаюсь выудить из вас эту информацию. Вы думаете, что я буду пытать вас, избивать, угова­ривать, применять всевозможные уловки и психоло­гические трюки, да?.. Так вот: ничего подобного я делать не собираюсь. Сейчас меня это не инте-ре-су-ет, ясно вам?

— Неужели? — искренне удивился Гал. — А что же, позвольте спросить, вас интересует?

Зографов извлек из кармана пачку квазисигарет и молча протянул Галу. Тот отрицательно покачал головой. Полковник сорвал с сигареты воспламенительный ободок, с наслаждением затянулся зеленым душистым дымом и только тогда сказал:

— А вот об этом я уже сорок минут пытаюсь с вами побеседовать. Итак, — он опять вскочил с ди­вана, — обстановка вокруг вас такова, как я ее изло­жил. Вас ищут повсюду, чтобы незамедлительно уничтожить. И, поверьте мне, как человеку, немного разбирающемуся в таких вещах, они непременно найдут вас!..

Что-то он разгорячился, подумал Светов. Может, действительно волнуется?

— Но допустим, что наши люди не смогут вас уничтожить, — продолжал Зографов. — Все равно... выполнить задание они вам не дадут.

— Постойте, — озадаченно пробормотал Гал. — О каком задании вы говорите?

— Они считают вас перевертышем, — пояснил полковник.

— Перевертышем? — переспросил Гал.

— А... я и забыл, что вы — пилот-спейсер, а не наш штатный сотрудник. На языке спецслужбы “перевертыш” — значит агент, перевербованный противником. В данном случае — Пришельцами. Иными словами, существует мнение, что Чужаки не только помешали вам выполнить наше задание, но и перепрограммировали ваше подсознание, а затем переправили на Землю, чтобы отныне вы работали на них.

— Что за чушь! — вспылил Гал. — Послушайте Анатолий Алексеевич, я, конечно, не знаю жаргон. и методов работы вашей службы, но я отчетливо вижу: все вы неизлечимо больны шпиономанией. Наверное, это — своего рода профессиональная бо­лезнь, не так ли?

— Вы сказали “чушь”, — задумчиво проговорил Зографов. — Согласен. На мой взгляд, дело действи­тельно обстоит несколько иначе... Но к этому мы еще вернемся. Пока же хотел бы подчеркнуть: пер­спективы ваши довольно безрадостные... Могут ока­заться безрадостными, — добавил он поспешно. — Если только я не помогу вам. Ведь от меня, согласи­тесь, в этом деле многое зависит.

Что-то он темнит, подумал Гал.

— Послушайте, Анатолий Алексеевич, а вы не можете обойтись без намеков и иносказаний?

— Без намеков? Хорошо! — Полковник ткнул окурок квазисигареты в любимую кофейную чашку Морделла. — Хорошо, — повторил он, — я буду с вами откровенен, мой дорогой Гал. Только вы може­те мне помочь, вы один... Если бы не это, наш разго­вор в подобном ключе никогда бы не состоялся. Я ни­когда никого не просил о помощи... Вернее, просил, но, кроме вас, никто не может выполнить мою про­сьбу. Гал, помогите мне! — Полковник прижал руки к груди.

Гал с изумлением взирал на Зографова. Вот так поворот, думал он. Как в скверных мелодрамах. Сна­чала бьет по черепушке, потом парализует какой-то дрянью — и все для того, чтобы бухнуться на колени и молить о помощи. Или я сошел с ума, или он — псих...

Между тем Зографов продолжал говорить, и его горячий монолог становился все менее членораз­дельным.

— Вы поможете мне, а я помогу вам, — уверял полковник. — Вы сделаете то, о чем я вас попрошу, а я в долгу не останусь. Если вам нужны гарантии — пожалуйста, подпишу любые обязательства... я готов на все... я для вас черта из-под земли достану, если это вам потребуется!..

Казалось, что полковник вот-вот бухнется на ко­лени и начнет лобызать руки Гала, пуская при этом слюни...

— Постойте, Анатолий Алексеевич, — сказал на­конец Светов, прерывая эмоциональные пассажи своего собеседника. — Я вас что-то не пойму... Чем я могу вам помочь? Да перестаньте вы мелькать передо мной, как маятник, я же сейчас, как портрет, который может следить за вами только глазами, а они у меня устали!..

Зографов провел ладонью по лицу, словно стирая грим. Не глядя на Гала, глухим голосом он принялся излагать историю болезни своей жены. Она была мо­ложе его лет на пятнадцать, но это не мешало их счастью. Детей у них, правда, не было: врачи запре­тили Эвелине Зографовой рожать. Время от времени у нее случались необъяснимые обмороки, после ко­торых она чувствовала себя совершенно разбитой. Медкиберы и врачи ставили один диагноз за другим, но ни один из них не подтверждался, и у Зографова оставалось все меньше надежд на то, что загадочный недуг жены не представляет особой опасности для жизни (“Понимаете, в наше время почти не осталось таких болезней, которые нельзя было бы диагности­ровать, а следовательно, и лечить, — говорил под­полковник. — А раз так, то чем черт не шутит: вдруг у моей жены что-то такое, против чего у человечест­ва еще нет лекарств?!”). Необходимо пройти обсле­дование на специальном диагностическом комплек­се, существовавшем в мире в одном-единственном экземпляре, и очередь, составленная из желающих обследоваться, могла бы несколько раз опоясать спиралью земной шар. Всеми правдами и неправда­ми, злоупотребляя своим служебным положением (“Я был готов тогда даже дать взятку!” — признался полковник), Зографов все-таки сумел сократить ожидание в этой очереди до трех лет — нетрудно представить, какой изощренной пыткой была его се­мейная жизнь в течение этих трех лет! И вот в тот самый день, когда Гал объявился на Земле и полков­ник как сумасшедший сбивался с ног, чтобы пере­хватить его, Эвелина наконец-таки прошла обследо­вание на синхрофазотронном комплексе. Опасения Зографова подтвердились. Комплекс выдал резуль­тат: жизнь жены полковника висит не просто на волоске, а на микронной ниточке и в любой момент может оборваться, потому что речь идет о новом ген­ном вирусе-мутанте, неуязвимом и невидимом для обычных медицинских киберов; и, возможно, потре­буются годы, чтобы найти способ борьбы с ним; пока же ученые будут ломать себе головы, Эвелина может сто, тысячу, миллион раз умереть!..

— Да, — в растерянности проговорил Гал. — Я вас прекрасно понимаю, Анатолий Алексеевич. Но чем я, собственно... Я же не врач и даже не пре­тендую на роль шарлатана от так называемой “не­традиционной медицины”. Чего вы от меня, в конце концов, хотите?

— Чтобы вы излечили мою жену, — ответил пол­ковник. — Я знаю, кто вы на самом деле, и думаю, что для вас это не составит особого труда.

— Но, черт возьми, каким образом?! — восклик­нул Гал, по-прежнему ничего не понимая. Из всех возможных объяснений этой идиотской ситуации в голову ему приходило только одно: несостоявшийся Джеймс Бонд свихнулся от страха за жену...

Зографов ответствовал в том смысле, что ему, Галу, должно быть виднее, каким способом можно устранить недуг его супруги.

Они препирались подобным образом еще, навер­ное, с четверть часа. Потом Светов вдруг обратил внимание на то, что местоимение “вы” в устах пол­ковника все меньше начинает относиться лично к нему, Галу, и все больше — к некоему множеству, к которому Гал якобы должен принадлежать...

И тут до него наконец дошло.

Он был настолько ошеломлен измышлениями полковника, что язык его сам собой выдал самые за­бористые выражения из лексикона спейсеров.

Судя по намекам и прочим высказываниям, Зог­рафов вбил себе в голову, что Гал — вовсе не Гал, а Чужак, Пришелец, представитель ИЦ — словом, враг, замаскированный под своего. А посему он дол­жен обладать какими-то необыкновенными способ­ностями — в том числе и в области медицины. Иначе как объяснить тот факт, что его до сих пор не смогли убить лучшие снайперы СК? И если уж При­шельцы способны внедрять своих будущих агентов в человеческие зародыши — значит, до этого они дли­тельное время изучали людей со всех точек зрения, в том числе их анатомию, физиологию и метаболизм. А раз так, то им должна быть известна и некая пана­цея от тех заболеваний, которые являются для чело­вечества неизлечимыми...

Несуразность этой шизофренической логики была настолько очевидной, что Гал невольно рас­смеялся. Но, присмотревшись повнимательнее к своему собеседнику, он понял: для Зографова эта нелепая идея не только не смехотворна, но, наобо­рот, стала убеждением (человек охотнее всего верит в то, во что ему хочется верить). И Гал почувствовал одновременно отвращение и презрение к этому жал­кому человечишке, который готов был предать всех и вся, пойти на любое преступление, забыть о долге и порядочности — лишь бы его любимая женщина не умерла.

А представь себя на его месте, сказал себе Гал. Вот ты презираешь его — а в сущности, за что? За то, что он готов пожертвовать и собой, и другими ради дорогого ему человека? Разве это по-своему не бла­городно? И потом, как бы ты поступил, если бы у вас с Корой все было хорошо, и ее вдруг постигло бы такое же несчастье, и у тебя была бы возможность спасти ее, но при этом тебе пришлось бы втоптать в грязь все свои принципы и понятия о чести и нрав­ственности? Неужели ты бы не воспользовался такой возможностью?! Гал не знал, как ответить на этот вопрос.

Зографов внимательно наблюдал за реакцией Светова. И ждал, кусая губы, его ответа. Так и не до­ждавшись, сказал:

— Я понимаю, что вы должны подумать, Гал. Что ж, я могу подождать. Но не слишком долго. — Он глянул на настенные часы. — У вас в запасе от силы... час. Через два часа рассветет. И тогда любое ваше решение уже будет бесполезным, потому что, к со­жалению, его невозможно будет реализовать...

Полковник демонстративно повернулся к экрану ГВ. Выдержки ему было не занимать. Профессионал.

Гал лихорадочно прокручивал в голове возмож­ные варианты. Так шахматист в жесточайшем цейт­ноте просчитывает последствия чертовски соблазни­тельной, но — увы! — рискованной комбинации...

...Предположим, я сейчас посмеюсь над ним, сумею убедить, что он заблуждается... Хотя сделать это будет нелегко: уж слишком он уверен в своей правоте. Но если все-таки это удастся — как посту­пит Зографов? Ведь я тогда буду ему не нужен, более того: стану опасен как свидетель его готовности пойти на предательство. Да, в этом случае ему ниче­го не остается, кроме как прикончить меня и зарабо­тать благодарность от своих шефов... Страшно уми­рать, признайся, страшно?

...С другой стороны, если принять предложение этого Ромео в чине полковника, то придется либо обманывать его, либо... либо сделать его Джульетту бессмертной. Первое — противно, второе — чревато последствиями... Потому что, сказав “а”, надо гово­рить не только “б”, но и “в”, и “г”, и все остальные буквы, до самого конца алфавита. Сначала — Эвелина, потом и сам полковник захочет приобщиться к вечности, а потом мне захочется обессмертить Кору (неужели она не достойна того, что желает по­лучить эта парочка?); ну а затем — и себя, и Морделла, и много других умных и хороших людей (ведь не одни же сволочи остались на этой планете!). А потом придется обессмертить и других безнадежно-боль­ных и несчастных (неужели я смогу спокойно смот­реть на их мучения?!). И в конце концов обязательно возникнут сомнения: кто достоин бессмертия, а кто — нет; кто — плохой, а кто — хороший; и я не­пременно окажусь в тупике, потому что в людях добро и зло присутствуют примерно в равных про­порциях, и скорее всего я в итоге махну на все рукой и начну делать бессмертными всех подряд, и это будет длиться вечно, потому что я и сам стану вечен. Не на это ли рассчитывали Пришельцы, навязав мне Уподобитель?.. Причем всякий раз, чтобы подарить человеку вечность, мне придется убивать ero, a зна­чит — причинять боль ему самому и его близким. Разумеется, это будут самые гуманные и благород­ные убийства за всю историю человечества, посколь­ку слишком велика и щедра будет компенсация за них.

...Если, конечно, такую компенсацию можно счи­тать благом для человечества... Вот ты же сам боишься бессмертия еще больше, чем смерти. Так почему же ты уверен, что все остальные будут с радостью жить вечно? Где гарантия, что если и не сразу, то через сотню, через пятьсот, через тысячу лет они не про­клянут и тебя, и дарованное тобой (вернее, При­шельцами) бессмертие?..

...Послушай, братец, а кто тебе вообще дал право решать за все человечество, а? Пришельцы? Так они же — враги человечества, и не просто враги, а враги по образу мышления, враги по разуму. Как При­шельцы могут что-то решать за людей, если они не в состоянии представить, что это такое — умирать! А ведь именно сознание неизбежности конца на протяжении всей истории рода человеческого опре­деляло мышление, развитие, жизнь, цели людей. От­нять у них это сознание — значит в корне изменить те основы, на которых зиждется человеческая циви­лизация. И останутся ли люди людьми после такого “хирургического вмешательства”?.. М-да, ситуация... Прямо-таки цугцванг в цейтноте, если пользоваться шахматной терминологией. С одной стороны, толь­ко сами люди должны решать, что им во благо, а что во зло, быть или не быть, умирать или бесконечно воскресать... С другой же—а если они не могут сами решить? Или не хотят? Но почему именно я должен решать за них? За что мне такая непосильная ноша?..

Но давай-ка вернемся к нашим конкретным ба­ранам. Ведь имеется еще один представитель рода человеческого, который полагает, что имеет право решать за других. Так что ж ты ломаешь голову, Гал? Подворачивается прекрасная возможность спихнуть если не всю, то хотя бы частичку своей ответствен­ности за судьбы мира на него, и ты потом сможешь с чистой совестью удалиться подальше от людей и от Пришельцев, и пускай они сами разбираются с про­блемой бессмертия... С чистой совестью? Ты уверен, что угрызения совести действительно не будут му­чить тебя?..

Гал глянул на настенные часы. Пора было закан­чивать этот затянувшийся тайм-аут.

— Послушайте, Анатолий Алексеевич, — прого­ворил он, еще сам не зная, что собирается сказать. Полковник с нарочитой неторопливостью повернул­ся к Галу лицом. — А как вы смотрите на то, чтобы избавить меня от этой вашей... как ее?.. иммобили­зации, а? Я, между прочим, давно уже хочу в одно место.

— Да-да, — произнес полковник. — Да, разуме­ется.

Он извлек из внутреннего кармана небольшую коробочку с микроволновым шприцем, наполнен­ным какой-то фиолетовой жидкостью, и, словно, ставя штамп, прямо сквозь рубаху сделал Галу инъекцию в спину.

Гал почти сразу же начал оживать. Однако радо­ваться свободе ему долго не пришлось. Зографов убрал в карман шприц, потом сделал неуловимое движение руками — и на запястьях Гала защелк­нулись электромагнитные наручники из титаново-молибденовой стали, которые запирались (и отпи­рались) лишь отпечатком пальца того, кто эти наручники надел.

— Так вам будет намного удобнее, — не без сар­казма проговорил Зографов. — Можете сходить, куда вам надо. Но вместе со мной... Поймите, мне очень не хочется лишний раз повторять свои ошибки. Я имею в виду финал нашего разговора в отеле, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Гала.

Зографов проводил Светова до туалета, держа в руке черный пистолет с массивной рукояткой и ко­ротким утолщенным стволом.

— Я слушаю вас, — сказал полковник, когда они вернулись в кабинет. Чувствовалось, что нервы его напряжены до предела.

— Я согласен, — заявил Гал. Зографов облегчен­но вздохнул, но Гал тут же добавил: — Однако у меня есть ряд условий, и если вы по каким-то причинам их не выполните, наша сделка не состоится.

— Я слушаю вас, — повторил полковник. — Обе­щаю сделать все, что в моих силах, а в моих силах — многое.

— Первое условие, — жестко проговорил Гал. — Никто, в том числе и ваша жена, не должен знать, что произошло между нами. Второе. Вы обещаете никогда не предпринимать попыток узнать, каким способом я излечу вашу жену. И третье: излечение состоится лишь после того, как вы обеспечите мне и Коре документы и возможность покинуть Европу, а также устроите так, чтобы весь мир оставил нас в покое...

— Но это невозможно! — воскликнул Зографов.

— Что именно? — холодно осведомился Гал.

— Все это было бы вполне реально, — пробормо­тал полковник, — если бы это касалось только вас. Ваше исчезновение можно обставить в лучших тра­дициях: например, завтра же находят ваш обгорев­ший труп среди обломков аэра, где-нибудь в окрест­ностях Интервиля, и множество людей, включая меня, опознали бы вас по этим останкам. Дело авто­матически закрыли бы и сдали в архив... Но ваше пожелание насчет Коры... Поймите, Гал, она сейчас находится под следствием, а вытащить подследст­венного — особенно по такому делу, как ваше, — из камеры предварительного заключения может только следователь...

Гал внезапно побледнел.

— Под следствием? — переспросил он. — Это еще что за новости? И в чем же ее обвиняют?

— В пособничестве агенту врага, — не глядя на своего собеседника, глухо проговорил Зографов. — То бишь вам...

— Да вы с ума сошли! — вскричал Гал. — Какое пособничество? Какой агент?.. Полковник промолчал.

— Ладно, — сказал Гал. — Тем более. То есть на этом пункте условий я настаиваю особо! И меня не интересует, как вы будете разбиваться в лепешку, чтобы вытащить ее, но запомните: если Коры не будет со мной, сделка отменяется!

На сей раз побледнел Зографов.

— Все что угодно, — сказал он. — Но не это. Дело в том, что суд над ней состоится завтра, а после суда вытащить ее вообще будет невозможно, вы по­нимаете?

— Не понимаю, — с садистским наслаждением сказал Гал, глядя, как вытягивается лицо его собе­седника. — И не хочу понимать. Не хо-чу!.. Суд за­втра, вы говорите? — Полковник кивнул. — Что ж, значит, сами прикиньте, сколько времени остается в вашем распоряжении.

Зографов встал и прошелся по комнате. Затем подошел к неподвижному телу доктора Морделла, что-то достал из кармана пиджака и сделал короткое резкое движение. Ничего в позе доктора не измени­лось, только голова мотнулась в сторону.

— Что вы с ним делаете? — спросил Светов.

— Ничего страшного, — не поворачиваясь, отве­тил Зографов. — Надо же продлить его задумчивость еще на несколько часов. Пока мы тут с вами будем реализовывать наше соглашение...

— Значит, вы принимаете мои условия? — спро­сил Гал, глядя в спину полковника.

— Все три? — глухо произнес тот.

— Все три! — решительно заявил Гал.

— Что ж, у меня нет другого выхода, — пробор­мотал Зографов.

— Тогда снимите с меня наручники, — резко проговорил Гал. — Не очень-то сподручно творить чудеса со скованными руками. Парадокс какой-то получается: я вам — добро, а вы мне — наручники... А если опасаетесь, что я от вас опять сбегу, то это вы зря, мне теперь бежать от вас смысла нет, ведь сдел­ка-то наша — взаимовыгодная, не так ли?..

Он глянул в сторону Морделла, а когда вновь поднял глаза на Зографова, то увидел, что тот сжи­мает в руке свой пистолет с дьявольским названием и ствол пистолета направлен на него, на Гала.

— В чем дело, господин полковник? — Светов похолодел. Неужели все, о чем говорил Зографов, — всего лишь игра, рассчитанная на то, чтобы провес­ти его, дилетанта, на мякине, а затем хладнокровно прикончить и заработать очередную благодарность от руководства? — По-моему, это не очень удачная шутка.

— А я не шучу, — сказал полковник. — Вы вы­двинули свои условия, и я их принял. Но до того, как приступить к исполнению ваших желаний, мне хотелось бы получить определенные гарантии вашей, так сказать, платежеспособности... Знаете, не очень-то хочется рисковать своими двадцатью че­тырьмя годами безупречной службы — а может быть, и жизнью — впустую... Что, если вы блефуете, на самом деле не обладая никакими чудесными способ­ностями? У меня возникли серьезные сомнения в том, что вы тот, за кого я вас принял, — продолжал Зогра­фов. — И причиной тому явились ваши нелепые тре­бования. Я ожидал, что вы потребуете какую-нибудь секретную информацию или оказания содействия в чем-то... более существенном, нежели спасение за­урядной девицы, каких на Земле — миллионы. Если вы действительно разведчик, внедренный в наше общество Пришельцами, то у вас должно быть какое-то задание. Допускаю, что вы можете его не знать, хотя в это верится с трудом. Но все равно, те чувства, под влиянием которых вы хотите уберечь Кору от наказания, логично приводят к вопросу: а не человек ли вы? В сказки о любви, возникшей между представителями двух чуждых друг другу ци­вилизаций, я, если хотите знать, никогда не верил и не поверю...

— И что же вы намерены делать? — спросил Гал, стараясь сохранить самообладание.

— Всего-навсего установить вашу сущность, — криво усмехнулся полковник. — К сожалению, я лишен возможности сделать это в лабораторных ус­ловиях: пробы крови... мочи... анализы клеточной и генной структуры... исследование ваших реакций на различные раздражители... ментоскопия и прочие ученые штучки... Я просто-напросто не довезу вас до лаборатории, потому что первый попавшийся идиот из спецназа отправит вас на тот свет по причине из­лишнего служебного рвения. Поэтому проверку при­дется провести доступным в данный момент спо­собом.

Он красноречиво повел дулом пистолета. Гал настолько растерялся, что в голову ему со­вершенно ничего не приходило.

Словно издалека, до него донесся голос Зографова:

— Если вы — Пришелец, то сейчас вы должны воспользоваться своими экстраординарными спо­собностями, чтобы не дать убить себя. Если же вы — человек, то я весьма сожалею, что обманулся в отно­шении вас.

Он опять направил пистолет на Гала. Палец его стал медленно вдавливать спусковой крючок в руко­ятку.

В голове Светова была абсолютная пустота. Лишь вялым червяком шевелилась мысль о том, что вот сейчас наконец будет дан ответ и на тот вопрос, ко­торый не давал ему покоя в последнее время. Одно из двух: либо пуля пятидесятого калибра не причи­нит ему никакого вреда, либо... либо он так и не ус­пеет осознать обратное.

Внезапно он услышал свой охрипший голос:

— Я был лучшего мнения о ваших мыслительных способностях, полковник. Очень жаль, что в контр­разведке Земли работают такие болваны, как вы! Как, по-вашему, имело бы смысл Пришельцам, как вы нас называете, отправлять на Землю агента, кото­рый физиологически отличался бы от обычного че­ловека? Так что можете не сомневаться: я такой же смертный, как и вы, и, убив меня, вы совершите большую глупость, потому что своими же руками ли­шите свою жену единственного шанса на спасение!..

Палец на спусковом крючке дрогнул и замер  (зрение Гала странным образом сфокусировалось лишь на этом пальце, он даже не видел лица полков­ника; для него сейчас весь мир заключался в длин­ном, побелевшем от напряжения пальце с белым шрамиком у самого ногтя).

— Поймите, Анатолий Алексеевич, — безжалост­но продолжал Гал. — В этом случае, как и в религии, никто не даст вам каких-то вещественных гарантий. Либо вы веруете, либо не веруете... в существование Бога.

Палец полковника снова судорожно дернулся, слегка надавив курок. Галу захотелось закрыть глаза, но какое-то шестое чувство подсказывало ему, что этого делать не следует ни в коем случае, и он даже перестал моргать.

В следующую секунду, которая, точно резиновая, растянулась на долгие минуты, возможно, даже часы, пистолет опустился, а затем и вовсе исчез под пиджаком полковника. Зографов, пошатываясь, как пьяный — он сразу сгорбился, лицо его осунулось, — подошел к дивану и, рухнув на него как подкошен­ный, уткнулся лицом в ладони.

— Теперь-то я абсолютно уверен, что вы не чело­век, — прохрипел он. — Вы сущий дьявол, Гал! Вы думали, я забыл о том оружии, которое всегда нахо­дится при вас? Если бы вы были человеком, вы не задумываясь разнесли бы меня из него в клочья! И наручники, при вашей-то реакции, не помешали бы вам сделать это. Но вы не сделали этого — как ни разу не пустили это оружие в ход, когда вас расстре­ливали чуть ли не в упор наши люди. А на такое спо­собен только нечеловек, или, вернее, сверхчеловек! Обыкновенный человек, когда ему грозит опас­ность, руководствуется исключительно инстинктом самосохранения.

— Плохо же вы думаете о людях, полковник, — сказал Светов.

 

Глава 11

ТАК УМИРАЮТ БЕССМЕРТНЫЕ

 

Наручники я с него все-таки не стал снимать. Сердцем я ему верил, а умом — нет. Ничего, по­терпит еще несколько часов — тем более что магнитонаручники не натирают запястья.

Поскольку мы не могли вечно торчать в гостях у профессора (а вернее, потому что я не мог больше вкалывать ему парализант — у Морделла могло не выдержать сердце), я решил переменить обстановку.

Служба в нашей “конторе” имеет свои преиму­щества. Одно из них — наличие у начальника оперотдела массы конспиративных квартир, в том числе и таких, о которых ни одна душа — по крайней мере живая — не ведает. Была у меня такая квартирка и в окрестностях Интервиля. Она располагалась тоже в пригороде, но на противоположном конце города. Туда я и переправил Светова на своем личном турбо-каре. Ехать пришлось через центр. Несколько раз нашу машину останавливали патрульные капитана Беньюминова. Перед переездом я предусмотритель­но заставил Гала облачиться еще в один костюм про­фессора Морделла, который висел на нем мешком и в сочетании с его бородкой делал Светова почти не­узнаваемым. Маскарад довершали черные очки-забрало в пол-лица.

Проблем со спецназовцами не возникло. Неко­торых из ребят, останавливавших нас, я знал, и они меня тоже. Однако несколько раз попались новень­кие, которые еще не уяснили главную заповедь милитара: начальство надо знать хотя бы в лицо, если уж не знаешь его по имени-отчеству. Один патруль­ный оказался особенно въедливым. Такие встреча­ются в единственном экземпляре на каждую тысячу нормальных людей. Наглец не только проверил мой кард, но и привязался к Галу. “Этот человек со иной”, — заявил я. “Вижу”, — сказал этот идиот. “Между прочим, вы подчиняетесь мне!” — закричал я, уже доходя до точки закипания. “Ну и что?” — не по­нял кретин. Пришлось выбраться из кара, взять этого блюстителя порядка за отвороты бронекомбинезона и доходчиво объяснить ему, кто он такой, кто его предки до седьмого колена и что с ним будет в са­мое ближайшее время, если он не прекратит свое само­управство. Негодяй посмел передернуть затвор кара­бина, и, если бы его в это время не вызвал по фону Радбиль, я бы выбил зануде все зубы, а потом заста­вил бы его сожрать забрало собственного шлема...

Я время от времени косился на своего попутчика (верит ли он мне?), но либо мои опасения были на­прасны, либо выдержка у него была почище, чем у некоторых профессионалов.

— Послушайте, Гал, — нарушил я наконец мол­чание. — Вы, кажется, стихи пишете? Может, про­чтете что-нибудь? Знаете, меня действительно инте­ресует ваше литературное творчество.

Он усмехнулся:

— Знаете, полковник, мне как-то сейчас не до этого. В данный момент я гораздо больше озабочен тем, как бы мое литературное творчество, как вы из­волили выразиться, не превратилось в мое литера­турное наследие.

— Вы очень остроумны, хотя и большой песси­мист. Нет, я серьезно, Гал, прочтите, а?

— О чем? О любви? — Он снова усмехнулся.

— О чем хотите... Хоть о сельском хозяйстве.

Гал уставился в лобовое стекло и начал деклами­ровать, как бы размышляя вслух:

— “Тысячи птиц летят на огонь маяка. Тысячи птиц, ослепленные светом, падают и разбиваются. Тысячи птиц погибают, летя на огонь маяка. Сторож не в силах на это смотреть. Он любит птиц, он очень их любит... — В этом месте Гал осекся. Затем, от­кашлявшись, продолжал; — Что за черт, говорит он, у меня просто терпенья нет! И гасит маяк... А потом потерпел крушенье, выходя в океан, корабль, что вез тысячи птиц в клетках из дальних стран...”

— Неплохо, — похвалил я.

— Только это не я написал, а Жак Превер, — улыбнулся Светов. — Жил такой француз в конце девятнадцатого века...

Он умолк, и я не стал ничего говорить, и мы слу­шали, как свистит где-то под нами газотурбина, и мне казалось в тот момент, что я знаю его давным-давно и что едем мы не как конвоир и конвоируе­мый, а как два приятеля; и совсем скверно стало мне в тот момент, когда я представил, чем все это долж­но скоро закончиться, — ведь наша проклятая рабо­та не дает возможности следовать принципам мора­ли. Стиснув зубы, я прибавил скорость.

Когда мы приехали на конспиративную кварти­ру, я оставил Гала одного, а сам помчался в сизо — за Корой.

Меня уже разыскивали в Управлении. Оказыва­ется, с самого утра по мою душу то и дело звонил Астон Комберг. Когда я соединился с ним, он с при­страстием допросил меня по поводу событий предыдущего дня и предстоящих дел. “С ним пора кончать! — орал он, казалось, не в экран, а прямо мне в лицо. — Кон-чать! Вы понимаете меня, пол­ковник? — Я прекрасно его понимал. — Иначе ни вы, ни я не соответствуем с завтрашнего дня своим должностям!”. Я принял к сведению. Заверил. По­клялся своими погонами и должностью. То есть сде­лал все, чтобы этот надутый индюк поскорее убрался с экрана.

И как только он убрался, я набрал код Эвелины. Увидев ее лицо, я понял, что она провела эту ночь так же, как и я, — не спала, то есть. И сердце мое сжалось от любви и отчаяния.

— Лина, дорогая, — говорил я, — немедленно бери аэр и прилетай в Интервиль. Вот адрес...

Я дал ей адрес квартиры, где в это время нахо­дился Гал.

— Умоляю, — просил я жену, — не задавай ника­ких вопросов. Времени у меня в обрез. Одно могу сказать: похоже, я нашел человека, который сможет тебя вылечить.

Она не верила. И разрыдалась. И все время повто­ряла: “Толя, любимый мой, я не верю, слышишь — я не верю тебе! Это невозможно!” А я смотрел в ее зали­тые слезами глаза и думал: “Неужели сегодня это кончится?”

Затем я побежал разыскивать Гредескулина. И на­шел его в затхлом, провонявшем табаком кабинете. Он допрашивал одного из дезертиров. Дезертир, уг­рюмый, молчал. Гредескулин же, присев на край стола, кайфовал, наслаждаясь своим превосходст­вом, потому что знал, что туз-то козырный — у него, у Гредескулина.

Я попросил его побыстрее закончить допрос, и он нехотя исполнил мое пожелание. И тут я вдруг выдал ему. Я сказал:

— Стас, я тебя никогда ни о чем не просил, верно?

— А вот и нет, — ухмыльнулся он. — Не далее как на той неделе ты попросил меня одолжить тебе на время кар — твой якобы был в ремонте.

— Во-первых, он действительно был в ремон­те, — возмутился я. — А, во-вторых, я же не об этом...

В-третьих, мысленно добавил я, я не просил, а просто-напросто поставил тебя в известность, что забираю кар ввиду срочной необходимости.

— Ладно-ладно, — проворчал он. — Следствие все учтет... Так что же ты хочешь попросить на этот раз? Может, аэр с антигравитационным приводом?

Извини, таковые имеются, как известно, только в распоряжении президентов...

— Вот ты заладил, — махнул рукой я. — Кар... аэр... Мне нужна на время твоя подследственная.

— Это которая? — прищурился Гредескулин. “Можно подумать, у тебя в каждой камере по женщине”, — промелькнуло у меня.

— Стас, хватит дурака валять, — сурово сказал я. — Ты прекрасно понимаешь, кого я имею в виду.

— Я-то понимаю, — кивнул он. — А вот ты пони­маешь, что ты просишь? “На время”!.. Что тебе здесь — прокат заключенных, что ли? Ты же знаешь закон не хуже меня.

— Знаю. Но она мне нужна позарез. Через три... нет, даже через два часа я верну тебе ее в целости и сохранности.

— Так уж и в целости? — ухмыльнулся Гредеску­лин. — Что, жены мало?

Я сдержался. Хотя в другое время с наслаждени­ем поставил бы его по стойке “смирно” и заставил бы цитировать главу Устава милитаров “Взаимоот­ношения между младшими и старшими по званию”.

— Я дам тебе любую расписку, — сказал я. — И обещаю взамен выполнить любую твою просьбу. Но пойми: для меня это — вопрос жизни или смерти!..

Этот садист еще долго измывался надо мной. Все следователи — в той или иной мере садисты. Про­фессия обязывает...

 

* * *

 

Кора категорически отказывалась ехать со мной. Но я знал, как на нее воздействовать.

Я ей шепнул на ухо кое-что о человеке, “который пишет стихи и находится в опасности”, и она вспых­нула как свечка.

— Вы схватили его? — спросила она, уставив­шись на меня своими огромными глазищами. — Что вы с ним сделали?

Вместо этого я заверил Кору, что она все скоро узнает, и повел ее к турбокару. Едва усевшись на си­денье, она тотчас же полезла за зеркальцем и, разу­меется обнаружила, что выглядит “просто ужасно”. Пришлось заехать в один из супермаркетов (за кос­метикой), где она разорила меня на двадцать юмов.

Аэра на площадке перед домом не было, и я понял, что Эвелина еще не появилась.

К этому моменту я успел продумать основную часть своего плана. Возможно, кто-нибудь, кто мог проникнуть в мои мысли, и посчитал бы задуманную мной комбинацию аморальной, но у меня к тому времени уже не оставалось иного выхода. В конеч­ном счете, вся наша жизнь — сплошное нарушение морали...

Светов, как ни странно, был на месте.

Когда мы с Корой вошли в комнату, он вскочил и молча уставился на нас, словно лишился дара речи. Потом тихо и неуверенно произнес:

— Инна...

Кора опустила голову.

— Меня зовут Кора, Гал, — сказала она. — Не называй меня больше Инной, хорошо?

— Нет, — покачал головой Гал. — Не получится. Что же, называть тебя Корочкой, что ли?

Она подняла голову и только теперь заметила, что он улыбается уголками рта.

И тогда она бросилась в его объятия. И начался сплошной детский лепет на лужайке.

Признаться, в эти минуты я почувствовал что-то похожее на угрызения совести. Но отступать уже было поздно.

— Брэк, брэк, ребятки, — хлопнул я в ладоши, точно рефери на боксерском ринге. — У вас еще все впереди. Давайте-ка настроимся на деловой лад. Вы, Гал, садитесь сюда. — Я указал на кресло у стены. — А вы, подследственная Канунникова, — сюда. — Я мягко, но настойчиво взял Кору под локоть и под­вел ее к дивану в другом конце комнаты.

— А где будете сидеть вы? — с вызовом прогово­рил Светов.

— А я постою, — ответил я.

Потом мы занялись обсуждением других подроб­ностей предстоящей процедуры. Мы — то есть я и Светов. Кора, ничего не понимая, только вопроси­тельно поглядывала на нас.

В конце концов она не выдержала и спросила, о чем мы толкуем.

— Видишь ли, милашка, я сейчас выполню свое обещание, которое дал господину Зографову, — от­ветил Гал. — А после этого он отпустит нас с тобой на все четыре стороны.

— Обещание? — Кора наморщила лобик. — Что ты мог обещать этому мерзкому типу, Гал? Он заста­вил тебя, да? Скажи — заставил? Он шантажировал тебя, — предположила она. — Наплел тебе что-ни­будь про опасность, которая мне угрожает, и ты по­пался на эту удочку, да?.. Отпустит... как же! Ты зря ему поверил, он же монстр в человечьем обличье, а не человек!

Она начинала действовать мне на нервы. Монстр!.. Это надо же такое придумать! Да неиз­вестно еще, кто из нас здесь монстр...

— Извините, Гал, но мне кажется, что ее на время нужно где-нибудь запереть, — сказал я Светову. — Например, в комнате наверху.

Квартира была двухэтажной — «флэт», как говорят американцы.

Я надеялся, что Светов не захочет, чтобы Кора! видела, как он будет “расправляться” с Эвелиной, но у него оказалось иное мнение на сей счет.

— Нет, — ответил он. — Никуда запирать я ее не позволю, хватит, насиделась взаперти!.. Вам только дай волю — вы каждого второго запрете в тюрьму, а каждого первого поставите караулить, чтобы этот самый второй не сбежал!..

— Хорошо, — согласился я. — Но в таком случае я тоже буду присутствовать... при операции.

Светов решительно возразил (уже потом до меня дошло: он опасался, что при виде Оружия в его ру­ках я неправильно оценю ситуацию и натворю сго­ряча глупостей, и был не так уж далек от истины), и некоторое время мы с ним препирались по этому по­воду. В конце концов он все же уступил. Получа­лось, что у каждого из нас будет по заложнице: у меня — Кора, у него — моя жена...

Когда в дверь позвонила Эвелина, мы мирно по­пивали коктейли со льдом и вообще вели себя как “нормальные люди”.

Я пошел открывать. Эвелина выглядела, как всег­да, сногсшибательно. Когда я увидел ее, у меня ек­нуло сердце и промелькнула мысль, не расторгнуть ли наше “соглашение”, пока не поздно, но, заметив под глазами жены — под слоем макияжа — синие круги от бессонницы, я сказал себе: все решено, и не смей отступать...

Эвелина, по своему обыкновению, начала что-то щебетать, но я плохо понимал, что она говорит.

— Как ты себя сегодня чувствуешь, лапочка? — спросил я.

Она улыбнулась в ответ.

— По-моему, ты себя чувствуешь намного хуже меня. Вон какой бледненький — как стенка...

— Еще бы, — сказал я. — После бессонной ночи бу­дешь не только бледным, но и серо-буро-малиновым!

Мы прошли в комнату. Голубки мои... безмятеж­но целовались.

Эвелина остановилась как вкопанная и посмот­рела на меня с таким безмерным удивлением, будто я привел ее в какой-нибудь притон.

— Проходи, милая, не стесняйся, — сказал я, подталкивая ее легонько в спину. — Познакомься с доктором. Его зовут Гал. А это — его подруга Кора.

— Не подруга, а жена, — поправил Гал. Он, не поднимаясь с дивана, поклонился Эвелине. — Рад познакомиться, мадам.

Кора молчала. Только окинула оценивающим взглядом мою жену и наверняка нашла в ее внеш­ности массу изъянов. Ну и Бог с ней, главное — она никак не отреагировала на “доктора”.

Гал вопросительно посмотрел на меня, и я кив­нул — мол, можно начинать.

— Что я должна делать? — растерянно глядя на Светова спросила Эвелина.

— Ничего, — сказал я. — Абсолютно ничего. Главное — не бойся.

Все будет хорошо... от слова “было”. Сколько раз уже это меня вы­ручало: будет — было хорошо. А все почему?..

— Что ты такое бормочешь, Толя? — спросила жена.

— Так, ничего. Ложись на диван.

Она колебалась.

— Я же сказал, Лина: не стесняйся. Ложись и ни о чем не думай.

— В одежде?

Чисто женский вопрос.

— Да, в одежде.

Я почти силой уложил ее на диван и заботливо укутал пледом. Потом взял заранее приготовленный черный платок и завязал ей глаза. Она вздрогнула и попыталась что-то сказать, но я опередил ее:

— Так надо, дорогая. — Посмотрел на Гала: — Вы готовы?

— Да, — буркнул он, не глядя на меня. — Оставь­те нас одних.

— Идем, Кора, — сказал я. — Не будем мешать доктору.

— Но... — заговорила она, но я вовремя заткнул ей рот ладонью и вывел из комнаты.

Притащив Кору в соседнюю комнату, оборудо­ванную под пункт наблюдения, я усадил ее в кресло.

— Что это значит? — сверкая глазами, осведоми­лась Кора. — Что вы на этот раз придумали? Что вы хотите от Гала?

— Сиди и молчи, — приказал я. — Если хочешь, чтобы твой ненаглядный Гал остался в живых...

— Боже мой, — прошептала она, — как же я вас всех ненавижу!..

— Вот и хорошо, — невозмутимо проговорил я. — Только ненавидь меня молча, договорились?

Я уселся в кресло и вывел на свой “браслет” кар­тинку с миниатюрной камеры, которую еще три года назад установил в оперативных целях в соседней комнате.

Моя профессия научила меня одной простой истине: весь наш мир просматривается и прослуши­вается. В нем невозможно остаться в полном одино­честве. Даже в тропических джунглях, которые на­сквозь просматриваются со спутников, оснащенных приборами ночного видения. Лишь дилетанты этого не знают.

Вот и Светов сейчас даже не подозревал, что я за ним наблюдаю. Впрочем, наблюдение это носило чисто профилактический характер. Я и без этого знал, что он собирался сделать.

Он собирался убить мою жену.

Это оказалось для него не так-то просто, несмот­ря на то, что он почти три года провел на фронте, где только и занимался тем, что убивал. Но одно дело — разнести на кусочки спейсер противника удачно пущенной гамма-ракетой, и совсем другое — убить собственной рукой человека, и не просто че­ловека, а беззащитную, слабую и неизлечимо боль­ную женщину.

Вот почему я с некоторым сочувствием наблюдал за действиями Гала. Даже на экране было видно, что лоб его покрылся бисеринками пота, а пальцы то сжимались в кулаки, то разжимались.

Прошло минут пять.

Потом губы Гала зашевелились, и я поспешно вставил в ухо горошину микрофона.

— ... больно? — услышал я голос своей жены.

— Успокойтесь, — говорил губами Гал. — Вы ни­чего не почувствуете... Только мне придется... усы­пить вас. Когда вы проснетесь, вашу болезнь как рукой снимет.

Он горько усмехнулся, произнося эти слова. Я затаил дыхание. А что, если он сейчас наболтает Эвелине лишнего про наше “соглашение”?

К счастью, он не стал этого делать. Может быть, ему и хотелось предупредить мою супругу о том, что ее ожидает, но он отлично понимал, что Кора — в моих руках и в случае подобной импровизации с его стороны мне пришлось бы нанести ответный удар.

Вот оно!

В руках Гала внезапно появилось Оружие.

Конечно, это было никакое не оружие, раз оно служило для того, чтобы делать людей бессмерт­ными.

Еще в доме Морделла, когда мои предположения в отношении Светова и так называемых “возвращенцев” подтвердились, я поразился редкостной наив­ности бывшего лейтенанта. Неужели он всерьез по­лагал, что если люди узнают, что Пришельцы — бессмертны и, следовательно, непобедимы, то чело­вечество тотчас же выкинет белый флаг и стройны­ми рядами двинется под знамена Вечности?! Глупец, он забыл, что в нашем мире одни люди правят дру­гими, что в нем есть такие непреходящие вещи, как деньги, власть и непрерывное удовлетворение все­возможных потребностей... Если все люди будут бес­смертными, то они автоматически станут равными, ибо исчезнет один из главнейших рычагов подчине­ния их своей воле: страх смерти. И тогда рухнут ве­ками складывавшиеся основы общественного уст­ройства и останутся не у дел те, кто считает себя сильными мира cero. И не известно еще, выиграет ли человечество от приобретенного дара вечной жизни... Поэтому даже если бы все спецслужбы мира получили подобную информацию, они-то уж поза­ботились бы о том, чтобы надежно упрятать ее в бро­нированные сейфы, под суперсекретные грифы. И знали бы об этой тайне лишь единицы, а те, кому знать ее не положено, но кто случайно оказался к ней причастен, убирался бы старым испытанным способом... И началась бы тогда охота за чудесным оружием Пришельцев, потому что каждому правите­лю хотелось бы отныне не просто власти, а — вечной власти...

Между тем Перевертыш направил свое загадоч­ное оружие раструбом к Эвелине. Он был бледен, как будто его самого готовились сейчас расстрелять. Рука его заметно дрожала. Он зачем-то оглянулся по сторонам, будто опасался услышать укоризненный голос: “Ай-яй-яй, нехорошо убивать, приятель!”

Ну же, решайся наконец! Только ты можешь ис­пользовать эту чертову машинку по предназначе­нию. Если бы это было не так, разве стал бы я с тобой возиться?!

Я задумался: что делать, если этот чертов гума­нист так и не осмелится выстрелить?

В этот момент Эвелина, которой, наверное, уже надоело париться под пледом, решительно села и стала срывать с глаз повязку. Терпение никогда не входило в число добродетелей моей жены.

И тут Светов выстрелил. Не было ни грохота, ни вспышки. Какая-то черная струя вырвалась из рас­труба, ударила в грудь Эвелины, и она рухнула на диван. Как ни странно, никаких ран на теле жены я не увидел.

Наступил заключительный акт драмы, в котором я должен был во что бы то ни стало заставить Светова выстрелить в меня. Ведь было бы несправедли­во, если бы лет через двадцать — тридцать я бы сдох от старческого недуга, и Эвелина осталась бы одна-одинешенька на белом свете... Муж и жена — одна сатана, вспомнил я старинную поговорку. Куда иголка — туда и нитка...

Я вихрем промчался в соседнюю комнату и, не обращая внимания на Перевертыша, который застыл в позе выключенного кибера, склонился над своей женой. Никаких видимых повреждений на ее теле я не заметил, но она была мертва. Это я установил с первого взгляда.

Сердце Эвелины не билось, дыхания не было, пульс отсутствовал.

Я медленно развернулся лицом к Светову.

— Ты... ты убил ее, — драматически-громким шепотом заявил я. — Как же так? Мы же договари­вались с тобой... Ты убил ее! ТЫ УБИЛ ЕЕ, СВО­ЛОЧЬ, ПОДОНОК, ЧУДОВИЩЕ!!!

Он что-то хотел сказать в свое оправдание, но я его не слушал. Я что-то в исступлении орал. Затем выдернул из кобуры свой “люцифер”.

— А теперь я убью тебя! — закричал я и навел пистолет на Светова.

Светов сделал шаг ко мне и вытянул руку без оружия, словно надеясь таким способом защититься от титаново-рениевых пуль, пробивающих бетонную стену метровой толщины.

Что ж, придется тебя подстегнуть...

Я нажал на курок. Раздался оглушительный гро­хот. Кресло позади Светова разлетелось в щепки, а в стене образовалась дырка величиной с кулак.

Но он не произвел ответного выстрела, хотя ес­тественная реакция каждого нормального чело­века — ответить огнем на огонь, ударом на ударом...

Мной овладела ярость. Хорошо же, если ты мнишь себя человеком, я заставлю тебя сделать то, что любой человек не сделать просто не может!

Я дождался того момента, когда Кора, привле­ченная грохотом выстрела, появится на пороге ком­наты. Затем, расчетливо прицелившись ей в грудь, выпустил в нее целую очередь. Прости, следователь Гредескулин, не сумею я вернуть подследственную в камеру...

Не успело стихнуть эхо выстрелов, как Светов метнулся к Коре и успел-таки подхватить ее обмяк­шее тело. Я с удовлетворением отметил, что оружие он все же не выпустил из руки.

Кора что-то пыталась ему сказать, но рот ее за­полнила розовая пузырящаяся пена, а потом по подбородку ее потекла тонкая красная струйка, и голова Коры безжизненно откинулась назад.

Светов бережно опустил ее на пол и уставился на ее мертвое лицо. Затем повернулся ко мне. И тут мне стало страшно — мне, полковнику спецслужбы, по­бывавшему во многих передрягах.

Я сглотнул слюну, попятился и снова вскинул свой “люцифер”. Но было поздно. Он полетел на меня словно вихрь. Я ударился головой о стену. Пистолет вылетел из моей руки и, словно притяну­тый огромным магнитом, плюхнулся у противопо­ложной стены. Светов не обратил на него ни малей­шего внимания. Он медленно надвигался на меня. Похоже, он не собирался воспользоваться своим дьявольским оружием. Я понял, что он хочет убить меня, но не выстрелом — это было бы слишком бы­стро. Он намеревался забить меня до смерти, как скотину на бойне.

Посмотрим, как это у тебя получится, сынок, по­думал я. Меня ведь тоже кое-чему обучали, и мне приходилось противостоять не одному, а пяти та­ким, как ты, да еще вооруженным...

Я поднялся и приготовился драться. Однако дальше подготовки дело не пошло. В ту же секунду на мою челюсть обрушился сокрушительный удар. Правда, я успел вовремя сгруппироваться и поэтому падение мое, хотя и выглядело эффектно, было вполне безобидным. Переворачиваясь через голову, я думал: сейчас он прыгнет ко мне, и я встречу его ударом обеих ног в лицо, а потом настанет моя оче­редь забавляться. Но планам моим не суждено было сбыться, потому что не успел я и глазом моргнуть, а он уже был рядом со мной, и новый удар — на сей раз ногой в живот — оторвал меня от пола.

Наконец ему удалось загнать меня в угол, и он принялся методично разбивать мое лицо в лепешку (оружия у него уже не было, так что Светов мог дей­ствовать обеими руками). Я понял: еще немного — и он выбьет из меня мозги. Сопротивляться было бес­полезно, потому что он, казалось, превратился в ма­шину, единственное предназначение которой — убивать...

И тут я наконец сообразил, что у меня остается лишь одно-единственное средство остаться в живых.

И тогда я произнес своими разбитыми, окровав­ленными губами слово-детонатор.

Кулак Светова повис в воздухе. Лицо его вырази­ло сначала бесконечное удивление, а потом словно превратилось в маску.

Он стал озираться вокруг.

Затем подбежал к “люциферу”, поднял его и ре­шительно поднес к своему виску. Формула само­уничтожения сработала!

Я отер кровь с лица и попытался стиснуть зубы, но во рту было сплошное крошево.

Выстрела, однако, не последовало. Лишь сухо щелкнул курок. Потом еще раз. И еще. В патронни­ке кончились заряды — они все пришлись на долю бедняжки Коры...

Светов отбросил пистолет в сторону, и в его руке опять возникло Оружие. Формула — поистине ужас­ная штука, она не дает покоя зомбированному до тех пор, пока он не покончит с собой...

Рука Перевертыша дернулась, и тотчас же ноги его подкосились и он замертво рухнул на пол. Я уви­дел, как оружие, выпавшее из его руки, растворяется в воздухе.

В комнате раздался чей-то крик. Я оглянулся. Эвелина, приподнявшись на локте, широко распах­нутыми от ужаса глазами смотрела на бездыханное тело Светова. Потом она увидела труп Коры. Нако­нец посмотрела на меня, и наши взгляды встрети­лись...

 

Глава 12

ПОСЛЕДНИЙ ШАНС

 

Он шел по широкому проспекту мимо пестрых, как цыганская юбка, торговых автоматов, мимо пустых кабин Уединения, мимо огромных высотных корпусов с черными противосолнечными стеклами, мимо взлетных площадок аэров, мимо комп-закусочных под колпаком генераторов микроклимата, мимо голографических рекламных установок, на разных языках предвещавших отсутствие всех про­блем для тех, кто пользуется зубной пастой “Белый клык” (варианты: автоматическая зубочистка на ядерных батарейках... мыло... краска для волос... парики... эпиляторы для подмышек... кибернетичес­кий WC).

Он не знал, как называется этот город и в каком месте земного шара он находится. Его это не интере­совало Уже не интересовало. Как и многое другое из того, что интересовало раньше.

По магнитной ленте проезжей части неслись, подчиняясь командам систем автоматического уп­равления, турбокары, экранопланы и магнитовагоны. На скорости свыше трехсот километров в час они сливались в одну сплошную полосу, и времена­ми создавалось странное ощущение: казалось, мчит­ся не поток машин, а ты сам куда-то мчишься. Знать бы только — куда...

Гал не знал этого. Он шел, не чувствуя ни уста­лости, ни голода, ни жажды, — шел вот уже второй месяц. Иногда он отчетливо представлял себе, как своим безостановочным движением заставляет вра­щаться Землю чуточку быстрее. К сожалению, это было, конечно, не так...

Проспект, видимо, протянулся в бесконечность. Солнце, казалось, пыталось расплавить его, чтобы и здания, и бетон, и тефлон, и термопластик растек­лись по земной поверхности этаким огромным ис­кусственным озером, но из этого ничего не выхо­дило.

Люди, попадавшие в поле зрения Гала, не очень-то мучились от жары. Почти все они были одеты в специальную одежду с микроклиматом — словно по­местили себя холодильную камеру. И они с недоуме­нием оглядывали Гала с головы до ног, очевидно, сочувствуя ему, не принявшему мер для защиты от солнечного излучения (на нем была открытая ру­башка и легкие брюки из саморегенерирующей ис­кусственной биоткани).

Впереди проспект плавно переходил в набереж­ную, огибающую большое искусственное озеро. Между парапетом тротуара и водой тянулась узкая полоска песка, расцвеченная куполами установок микроклимата, под которыми наслаждались ничего­неделанием сотни людей. Над водой висела призрач­ная дымка испарений, превращавшая силуэты го­родских строений по ту сторону озера в некую фата-моргану. В разных местах озера на волнах кача­лись лодки, и до набережной доносились обрывки громкой музыки и смеха.

Идиллия, с горечью подумал Гал. Все они так уверены, что у них впереди — уйма времени и мож­но вот так бездумно покачиваться на волнах в ком­пании полуголых красоток, а потом сидеть за сто­ликом кафе в двух кварталах отсюда и тянуть через соломинку бесконечный коктейль. И ни о чем не думать, и ничего не делать — вот мечта этих идио­тов. Хлеба и зрелищ. Пищи и развлечений. На­питься и забыться. Уколоться и потрахаться с кем при­дется...

А не слишком ли строго я сужу их? — подумалось вдруг. И не слишком ли упрощаю их потребности? Тебе-то легко судить, ты у нас теперь — вечный, приятель...

И тут он опять почувствовал приближение при­ступа. Черт, как не вовремя. Ведь вокруг столько людей, и это обязательно привлечет их внимание. Как тогда, на мосту. Что ж, если приступ не удастся пересилить (а разве тебе это когда-нибудь удава­лось? — тут же промелькнула мысль), то надо хотя бы избежать цирковых эффектов. Типа падения с небоскреба, как это было на прошлой неделе, кажет­ся, в Агломерограде. Он вспомнил глаза зевак, когда, пролетев около тысячи метров к тротуару, как ни в чем не бывало поднялся с асфальта, отряхнулся и пошел себе восвояси. Никто даже не попытался его остановить. Впрочем, и от суицида его никто ни­когда не пытался удержать, хотя иногда его “прихва­тывало” — вот как сейчас — на публике. Сведение счетов с жизнью — интимное дело каждого, а вле­зать в чужие интимные дела в современном мире считается просто неприличным.

Он спустился с тротуара и побрел по песку, про­валиваясь в него по щиколотку. Потом его скрутило так основательно, что идти стало невмоготу. Созна­ние заполнила одна-единственная мысль: нужно во что бы то ни стало покончить с собой.

Он сел прямо на песок и достал из кармана спе­циально припасенный для этих целей охотничий нож с голубоватым блеском титанового лезвия. По­вертел его в руках, примеряясь поудобнее, а потом вонзил самозатачивающееся острие в то место, где у него находилось сердце, — если, конечно, оно у него еще было.

Боли он не почувствовал. Крови тоже не было. Нож мягко вошел в плоть и застрял в ней этаким колом. Как всегда случалось в таких случаях, тело стало как бы бесплотным туманом.

Гал дождался, пока приступ пройдет и тиски самоубийственного импульса отпустят его мозг, и только тогда выдернул нож из-под сердца. Спрятал нажатием кнопки лезвие в рукоятку и стал прихо­дить в себя.

В голове было пусто, как в безвоздушном про­странстве. Однако мысли понемногу возвращались в нее, и первой из них была: “Будь ты проклят, Зографов!”

— Эй, с вами все в порядке? — раздалось сверху. Он поднял голову. И тут же отвернулся. Над ним стояла довольно миловидная девушка, не обремененная избытком верхней одежды. Ку­пальник из модного синтез-фибра лишь подчерки­вал ее изящные формы.

— Вполне, — прохрипел в ответ Гал, стараясь как можно незаметнее спрятать нож в карман брюк, что сидя сделать было не так-то просто.

— Я видела... Мне показалось, что... — Девушка растерялась. Она наверняка наблюдала за попытка­ми Гала покончить с собой. — Вы уверены, что с вами все нормально?

Гал усмехнулся. Уверен ли он!.. Если б она толь­ко знала, насколько глупо звучит ее вопрос!

— То, что вы сейчас видели, — объяснил он, по-прежнему не поднимая головы, — это всего-навсего фокус. Дело в том, что я увлекаюсь такими штучка­ми давно, и временами новая идея приходит в голову в самом не подходящем для этого месте...

Такая “легенда” у него была заготовлена для тех любопытных, которые случайно оказывались свиде­телями его очередного приступа. Как правило, это срабатывало безотказно. Хотя, возможно, какое-то недоумение у очевидца “чудесного” воскресения самоубийцы и оставалось, но после разъяснения Гала случайному свидетелю оставалось лишь расте­рянно пожать плечами, извиниться и убыть по сво­им личным делам восвояси.

Однако девушка не ушла. Она опустилась на го­рячий песок рядом с Галом и вытянула свои строй­ные загорелые ноги в непозволительной близости от него.

Ну вот, только случайного знакомства и после­дующей интрижки сейчас не хватало!

— А повторить свой фокус вы можете? — полю­бопытствовала она.

— Могу, — ответил Гал. — Но не хочу. Тогда она протянула руку и с видимой заботой потрогала его лоб. Лоб Гала был покрыт холодным потом. Прикосновение ее смутно напомнило Галу Галлахен и небольшую комнатку в пансионе, где он был так счастлив с другой женщиной. В груди воз­никла боль, словно он забыл извлечь нож из тела и тот так и продолжал распирать его нутро.

— Уходите, — сказал Гал, не глядя на девушку. — Оставьте меня в покое.

— Вы воевали с Пришельцами? — спросила она, не обращая внимания на его слова.

— А вам какое дело? — Гал начинал злиться.

— Дело в том, что мой брат тоже способен на такие фокусы, как вы, — сказала девушка. — И он тоже был на войне.

Ее звали Нессой. Она изучала историю этики но­вейшего периода. Ее старший брат был призван за­щищать Землю от инопланетного нашествия в про­шлом году. После окончания курсов подготовки милитаров ОЗК он попал на двадцать третью Базу и в первом же космическом бою был уничтожен пря­мым попаданием черного луча Пришельцев. Впро­чем, уничтожен был не он, а его спейсер. Сам Альгис (так его звали) после короткого беспамятства каким-то непонятным образом очутился на Земле, причем не где-нибудь в Гималаях, а неподалеку от своего родного дома. Это он потом установил, что оказался на Земле. Сначала-то, под влиянием мистическо-религиозной литературы (одно время, до поступления в ОЗК, Альгис увлекался подобными вещами), ему померещилось, что дело происходит в некоем загробном мире — не то в раю, не то в аду, и он все ждал, когда в поле его зрения возникнут анге­лы или черти, чтобы доставить его на Суд. Однако вокруг находились обыкновенные люди, обыкновен­ная земная обстановка, и тогда он стал добираться домой, а добравшись, поведал родителям и Нессе историю своего воскрешения, взяв с них слово дер­жать все произошедшее в секрете. Альгис боялся, что его вот-вот арестуют как дезертира, а ведь ему нужно было каким-то образом оформлять докумен­ты, устраиваться на работу и зарабатывать себе на хлеб насущный, дабы не висеть камнем на шее у ро­дителей.

Однако вскоре выяснилось, что он теперь может обойтись и без документов, и без работы, и даже без хлеба насущного. Как-то раз, зазевавшись при пере­ходе улицы, он попал под мчавшийся с бешеной скоростью турбокар. Альгиса отшвырнуло на несколько десятков метров, и, будь на его месте кто-либо другой, травмы оказались бы смертельными, так что умер бы он мгновенно. Однако на теле Аль­гиса не оказалось ни царапины. Хорошо, что сви­детелей данного происшествия не было, а водитель турбокара, видимо, напуганный возможной от­ветственностью за наезд, даже не стал останавли­ваться.

Последующие “эксперименты” Альгиса неопро­вержимо подтвердили: отныне он неуязвим для “ста­рухи с косой”.

— А оружие? — спросил Гал у Нессы. — Видели вы у него после возвращения с войны какое-нибудь странное оружие"... такую серую дубинку с раструбом на конце?

Нет, ничего подобного Несса ни разу у Альгиса не видела.

— Скажите, Несса, — задумчиво проговорил Гал, — ваш брат... чем он занимается? По лицу девушки пробежала тень.

— Понятия не имею, — сказала она. — Дело в том, что как только он обнаружил в себе... это, он сразу же ушел. И больше не появлялся. Мы до сих пор не знаем, где он и что с ним. На наши вызовы по видео-браслету он ни разу не откликнулся. Может быть, он вообще его выбросил.

— Ясно... — протянул Гал, хотя ясности-то как раз и не было. — И что вы намерены делать? Она глянула на него искоса и отвернулась.

— А что мы можем сделать? — борясь с подступа­ющими рыданиями, сказала она. — Наверное, он перестал быть человеком, наш Альгис... Иногда я Думаю: уж лучше бы он погиб, чем вот так... Пони­маете, маму от всех этих переживаний разбил пара­лич, и она теперь не может двигаться. А он... он даже ни разу не поинтересовался, как мы... что с нами?.. Он ушел — и все!.. Получается, что мы ему стали не нужны. Я вообще сомневаюсь, что ему теперь нужен кто-нибудь из людей...

Верно, подумал Гал. Такие вопросы неизбежны, когда люди сталкиваются с бессмертием лицом к лицу. Человечество не привыкло, чтобы в его рядах был кто-то, кто отличался бы от всех прочих людей чем-нибудь существенным. В данном случае — бес­смертием. Здесь нужно, чтобы или все — или никто!.. Пресловутый принцип равноправия. Тех же, кто стал исключением из этого принципа, общество постарается изгнать из своих рядов, обвинив прежде всего в нечеловечности. Как будто кто-то знает, что это такое — человечность... “Самый человечный че­ловек...” “Гуманизм неотделим от человечности...” Одни только ничего не значащие лозунги научились мы выдумывать, чтобы скрыть за ними незнание своей сущности. И нежелание познать ее в дальней­шем. “Человек есть человек...” И этим все сказано, и от этого определения мы за много веков так и не су­мели продвинуться вперед ни на шаг...

— Послушайте, Несса. — Гал пристально по­смотрел в янтарные глаза девушки. — А что, если бы у вас появилась возможность стать такой же, как ваш блудный брат? Согласились бы вы на это?

Дурак, подумал он. Что ты собираешься делать, если она скажет “да”? Зачем ты провоцируешь людей, братец? Разве ты еще не убедился в пагубнос­ти бессмертия? Неужели ты поверил в то, что все люди такие же, как эта сволочь Зографов и ему по­добные?!

— Нет, — после легкой заминки решительно произнесла девушка. — Не согласилась бы... Потому что... потому что... — Видно было, что она испыты­вает затруднения с выбором аргумента. — Потому что я хочу жить и любить, и иметь детей, как все. И я не хотела бы пережить своих детей и внуков!..

Ледяной осенний ветер с воем обезумевшего от долгого содержания в карцере параноика срывал сухие листья с деревьев, росших у подножия Тра­урной Стены. Деревья, словно оплакивая души по­коившихся в Стене людей, стонали и раскачивались из стороны в сторону. Совсем как люди, подумал Гал.

Он стоял с непокрытой головой у подножия Стены, где в третьем ряду снизу чернел прямоуголь­ник с золотыми буквами “СВЕТОВА ЭЛЬВИРА ПЕТРОВНА”, и ему было холодно, но не от ветра — холод этот шел откуда-то изнутри, постепенно охва­тывая все тело и проникая в каждую клеточку.

Я наконец пришел к тебе, мама... Извини, что так поздно. Ты, конечно же, не видишь и не слы­шишь меня сейчас. Ты наглухо замурована в этой крошечной бетонной темнице, но для меня ты все еще жива, и я тебя никогда не забуду. Если правда, что души людей живы, пока их помнят, то твоя душа будет жить вечно, потому что именно такую участь уготовила твоему несчастному сыну судьба... Я не плачу, мама, я давным-давно разучился плакать, по­тому что все во мне высохло и съежилось, и я не знаю, что со мной будет потом, через много тысяч лет, и останусь ли я прежним Галом Световым, но я всегда буду приходить к тебе сюда. Если смогу, ко­нечно... Давай, вместо того чтобы плакать, я прочи­таю тебе стихи, хорошо?

Я мертвых за разлуку не корю, и на кладбище не дрожу от страха. Я просто маме тихо говорю, что снова в дырках вся моя рубаха. И мать встает из гроба на часок, берет иголку, нитяной моток и отры­вает савана кусок на заплаты..

Кто-то тронул Гала за руку. Гал обернулся, ниче­го не видя — все плыло у него перед глазами. Перед ним стоял незнакомый человек неопределенного возраста в строгом костюме с оттопыривающейся подмышкой.

Вдали, у входа на кладбище, маячил турбокар без опознавательных знаков, рядом с которым переку­ривали еще трое крепких молодых людей в таких же строгих костюмах.

— Вы — Гал Светов? — осведомился незнакомец так, словно заранее знал ответ на свой вопрос. Когда Гал машинально кивнул, человек продолжал: — Прошу вас срочно поехать с нами в Интервиль. Вот мой кард. Пожалуйста...

Он помахал у Гала под носом своим кардом. Гал успел только разглядеть эмблему спецслужбы.

— Вас послал Зографов? — спросил он. Незнакомец поднял брови.

— Анатолий Алексеевич? Да он у нас давно уже не работает!

— Вот как? — вяло удивился Гал. — Тогда в чем дело?

— Объясню по дороге, — сказал человек в стро­гом костюме.

— Нет уж, объясните сейчас. В мои планы вовсе не входила поездка ни в Интервиль, ни куда-либо еще.

— Вы знаете доктора Морделла? — спросил спецслужбовец. Гал выжидающе смотрел на него. — Так вот, ему очень плохо. В том смысле, что он умирает. Это он попросил разыскать вас, потому что только вы можете ему помочь.

— Каким образом?

— Не знаю, это меня не касается. Мне приказали вас доставить к доктору Морделлу, и я выполняю приказ. — Человек в костюме явно начинал нерв­ничать.

Галу показалось, что он видит перед собой умные глаза Вицентия Марковича и слышит его голос:

“Люди почему-то боятся смерти, Гал. Если хотите, это такой же врожденный инстинкт, как и все ос­тальное. Любая система стремится продлить как можно дольше свою устойчивость, если же это не получается, и никакая адаптация ей не помогает, она распадается, а из ее элементов возникает новая, более совершенная система”...

— Никуда я не поеду, — сказал Гал, отворачива­ясь к Траурной Стене.

— Если вы не хотите ехать с нами, мы вас заста­вим, — проговорил, осклабившись, незнакомец.

— Интересно, каким образом? — осведомился Гал.

Незнакомец сделал резкое движение, и Гал ощу­тил удар по лицу, но боли не почувствовал.

— Давно бы так, — проворчал Светов. — А то за­ладили... “Прошу вас”... “Пожалуйста”...

В следующее мгновение он нанес спецслужбовцу ответный удар. Тот покачнулся, но устоял. Краем глаза Гал заметил, что люди у турбокара, побросав окурки, со всех ног бегут к Стене.

Особист выхватил из кобуры под мышкой пистолет-парализатор. Лицо его исказила зловещая гри­маса.

— Пробивает любой бронекомбинезон, — пред­упредил он. — Применю без предупреждения!..

— Применяйте, — милостиво разрешил Гал и по­вернулся, собираясь уходить.

За спиной его раздались характерные хлопки парализатора. Иглы с парализантом прошили Гала насквозь и, отрикошетив от Траурной Стены, улетели в кусты.

Гал медленно повернулся к стрелявшему. Тот с недоумением разглядывал свой пистолет. Потом сунул его в кобуру и прыгнул к Галу.

Видимо, его неплохо обучили рукопашному бою. Во всяком случае, удары, которыми он осыпал Светова, исполнялись на самом высоком уровне. Одна­ко они не достигли цели.

— Бесполезно, — насмешливо произнес Гал. — Не тратьте зря силы.

И тут наконец подоспели молодцы в строгих кос­тюмах. Окружив Гала, они точно по команде выхва­тили самое разнообразное вооружение, начиная от атомайзера и кончая дубинкой-наручниками.

В следующие пять минут Гал изрядно позабавил­ся. Для начала он ввел своих противников в состоя­ние полного неверия в реальность происходящего, позволив безуспешно расстрелять в него все обой­мы, а потом обрушил на них серии безжалостных ударов. Он загнал их в колючие кусты, а когда они делали попытку выбраться оттуда, загонял обратно. Все это напоминало борьбу человека с вылезающи­ми из доски гвоздями: колотишь по одному краю — вылезают с другого...

Наконец Галу это надоело, и он пошел прочь.

— Послушайте!.. Остановитесь, Светов! — услы­шал он за спиной задыхающийся голос того, кто по­дошел к нему первым. — Умоляю вас — спасите его! Дело в том, что жизнь доктора Морделла представ­ляет особую ценность!.. В последнее время он рабо­тал над принципиально новым видом оружия, с по­мощью которого мы можем сдержать противника! Если вы его не спасете, то завтра Пришельцы будут на Земле, поймите вы это!

Светов остановился. Он смотрел на Траурную Стену, уходящую к линии горизонта, и ему казалось, будто всю Землю опоясала эта бесконечная Стена. Наконец он медленно повернулся и проговорил:

— Хорошо, я поеду с вами, но совсем не потому, что Морделл представляет научную ценность...

 

* * *

 

В Интервиле они поехали вовсе не к дому Мор­делла, а куда-то на другой конец города.

— Он помещен в специальную клинику, — пояс­нил в ответ на вопросительный взгляд Светова тот, который, очевидно, был в группе старшим.

Они долго колесили между какими-то заборами, поверху которых тянулась колючая проволока — явно под током. Время от времени на пути машины возникали фигуры в бронекомбинезонах, которые пристально вглядывались в лица спутников Гала, но в конце концов пропускали кар беспрепятственно.

Иногда Галу мерещилось, что по капоту турбо-кара пляшет красное пятнышко лазерного прицела, но потом он догадывался, что это отблески заходя­щего солнца.

Когда они подъехали наконец к неприступным с виду воротам из титаново-магниевых листов, уже стемнело.

Машина остановилась, а затем медленно пропол­зла через специальный зигзагообразный лабиринт, где ее наверняка просвечивали, просматривали и простреливали рентгеновскими лучами особые уст­ройства безопасности. Они остановились у входа в грязно-серое здание из сверхпрочного бетона. Окон У здания не было вовсе, а парадный вход напоминал спуск в бункер. Или в блиндаж.

У Гала неприятно похолодело под ложечкой.

— Что-то, братцы, совсем непохожа эта конура на клинику, — нахмурился он.

Ответил ему почему-то тот, который сидел рядом с водителем и молчал всю дорогу.

— А это не клиника, а спецклиника.

— А-а-а... — делая вид, что сразу все понял, про­тянул Гал.

Неужели они задумали снова обмануть меня? Может быть, в их проклятой “конторе” такая тради­ция — обводить наивных простачков вроде меня во­круг пальца? Может, Вицентий сидит себе спокой­ненько дома и кропает очередное открытие, а? Про тот вариант, что он давным-давно умер, лучше ду­мать не будем, конечно... Но какой смысл? Что им от меня может понадобиться? Если только Зографов проболтался перед уходом... Тогда — понятно. Непо­нятно другое. Как они собираются меня заставить? Ведь им со мной ничего не сделать, даже если сунут меня в плазменную печь. Просто ре­генерация несколько затянется, а вот им от меня до­станется покрепче, чем в Мапряльске. Котлеты я из них тогда сделаю, и никакие стены, никакие заборы из колючей проволоки и никакие крупнокалиберные лучевики на крыше им тогда не помогут!.. И потом, второй раз пытаться провести меня на той же мяки­не — не выйдет! Я теперь, братцы мои, ученый воро­бушек!..

Дверь им отворил шустрый малый с портативным лучеметом и прибором для просвечивания. Они вошли в вестибюль, и тут у Гала после недолгого препирательства отобрали его заветный нож.

Сопровождавший Гала мужчина в костюме при этом долго извинялся, даже руку прикладывал к сердцу, утверждая, что это — чистая формальность, что таков здесь порядок, что это действительно кли­ника, и больные могут не так понять... В общем, Светов, хоть и не поверил, все же уступил его про­сьбам.

Они поднялись на второй этаж и долго шли по каким-то коридорам, где действительно стоял боль­ничный запах. Правда, смешанный почему-то с за­пахом озона, как это бывает после стрельбы боевы­ми лазерами.

Наконец они перестали блуждать по коридорным кишкам (из-за дверей, время от времени попадав­шихся на пути, не раздавалось ни звука, словно не клиника это была, а царство мертвых — морг, иначе говоря) и остановились перед пластиковой дверью с электронным табло.

Человек в строгом костюме (только тут Галу при­шло в голову, что за все время, что они сюда добира­лись, он так и не удосужился узнать имя хотя бы старшего из этих ангелов-парламентариев) сунул в щель свой кард, и дверь отворилась. Гал ожидал, что они вместе войдут в комнату, но его спутники оста­лись в коридоре.

Он вошел и сразу увидел в глубине комнаты Морделла. Морделл лежал на какой-то механизиро­ванной каталке-кровати, лежал в одежде и глядел в потолок остановившимся взором. То ли спал с от­крытыми глазами, то ли... Неужели?..

Гай рванулся к кровати — и вдруг понял, что и кровать, и Морделл нереальны. Это была голограмма.

Сбоку, словно синтезировавшись из воздуха, воз­никла чья-то фигура. Сердце у Гала екнуло. Потому что перед ним стоял не кто иной, как полковник спецслужбы Анатолий Алексеевич Зографов. Он уселся в кресло рядом с кроватью Морделла, неот­рывно глядя на Гала. Потом произнес негромко: “Свет!” — и прямо из стен ударило сияние множест­ва миниатюрных лампочек. Создавалось впечатле­ние, что свет берется ниоткуда и разливается по всей комнате мягкими волнами.

Они молчали, глядя друг на друга. Время словно остановилось, и Галу даже стало мерещиться, что вовсе не прошли пять с половиной месяцев, в течение которых они не виделись, что еще вчера этот по­донок с полковничьими погонами хладнокровно убил Кору, а он, Гал, так и не смог убить его.

Мышцы Светова непроизвольно напряглись, и выражение лица, видимо, изменилось, потому что Зографов поспешно проговорил:

— Только не делайте глупостей, Гал. Не надо больше глупостей. Мы и так натворили их вместе с вами более чем достаточно...

— Глупостей? — повторил Гал. — Ты называешь то, что ты творишь, глупостями?! Что же ты тогда прячешься от меня, подсовывая мне свое голо? Бо­ишься расплаты, подонок?

— Голо? — вскинул брови Зографов. — Вы оши­баетесь, Гал. Голо здесь — это наш любимый доктор, а я, как говорится, во плоти. — Гал опять сделал движение вперед, и полковник поднял руку. — Не спешите, Светов, лучше внимательнее присмотри­тесь к нашему Вицентию Марковичу.

Границы голокадра по знаку Зографова раздви­нулись, и рядом с изголовьем кровати Гал увидел молодого человека с неразборчивым лицом, который небрежно поигрывал трехствольным пистолетом у самого виска доктора Морделла.

— Он тоже видит нас и, если вы сделаете хоть один шаг ко мне, то не задумываясь отправит Вицентия Марковича на тот свет, — пояснил Зографов таким тоном, будто Галу предстояло писать под дик­товку, а он, Зографов, играл роль строгой учитель­ницы, которая не собиралась повторять дважды каж­дую фразу. — Они недалеко, в пределах этого здания.

Гал перевел дыхание и присмотрелся к человеку, ставшему его заклятым врагом. Зографов сильно сдал за каких-нибудь полгода. Волосы его поредели, седины на висках заметно прибавилось, под глазами появились мешки, дыхание стало неровным и каким-то сиплым. Однако во всем остальном он ос­тавался прежним — то есть подлецом, который не остановится ни перед чем ради достижения шкурных целей.

На сей раз Зографов был без оружия, — действи­тельно, теперь оно бы не помогло ему. В руке его виднелась только какая-то черная пластинка разме­ром с брелок от ключей, которую полковник маши­нально вертел между пальцами.

Что, интересно, ему на этот раз от меня нужно? Что за очередной маниакальный план созрел в его башке?..

— Что ты хочешь, скотина? — спросил Гал, опус­тив руки (оскорбляя Зографова, он подсознательно стремился получить хоть какое-то удовлетворение, раз уж не мог пустить в ход кулаки).

Полковник не обращал внимания на эпитеты, которыми награждал его Светов.

— Я хочу, чтобы вы убили меня, — невозмутимо проговорил он. — Вы ведь хотите этого, не правда ли? Не об этом ли вы мечтали столько времени? Так вот, сейчас настала пора расплаты, и я сам прошу вас свершить акт возмездия... — Он сделал эффект­ную паузу, наслаждаясь растерянностью Гала, потом закончил: — Только вы сделаете это не обычным способом, а вашим оружием, Гал. Тем, которое у вас всегда при себе и которым только вы можете вос­пользоваться!..

Смысл его слов доходил до Гала так медленно, как доходит до Земли свет давным-давно угасшей звезды.

Полковник желал стать бессмертным. Что ж, с его патологическим себялюбием это представлялось вполне логичным. Сначала — жена. Потом — он сам. Потом — их дети, если таковые имеются, а уж затем он начнет подкупать бессмертием людей, при­влекая их на свою сторону!.. И при этом ему все время будет нужен Гал с его чудесным Уподобителем — до тех пор, пока не нагрянут Пришельцы и чудеса не начнут твориться, так сказать, бесплатно и без разбора!..

Неужели ты и на этот раз подчинишься его шан­тажу, как это случилось полгода назад? Неужели ты собственными руками обеспечишь этому интригану и предателю, врагу — твоему истинному врагу по разуму! — вечное существование и неуязвимость?! А не пора ли свернуть ему шею, как гусю, — голыми руками, с отвращением и одновременно с наслажде­нием ощущая, как трепещет под твоими пальцами каждая жилка, как хрустит каждый шейный позво­нок этого мерзавца? Пусть хоть раз воздается каждо­му по заслугам его — как праведным, так и непра­ведным!..

Но при этом второй подонок — тот, что с писто­летом, разнесет череп Вицентию Морделлу, челове­ку, который открыл тебе глаза на многое в этой жизни, который, в конце концов, не колеблясь спас тебя и приютил в своем доме. Разве ты сможешь по­жертвовать им — пусть даже ради благородного воз­мездия?

Нет, подумал Гал. Возможно, окажись на моем месте кто-то другой, он бы не понял моих колеба­ний. Элементарная этическая двухходовка, сказал бы он и, возможно, был бы прав. Но я-то, сам зача­тый и рожденный искусственным путем, я как никто другой понимаю, что такое человек, тем более — хо­роший человек, и как их мало, этих последних...

Окончательно запутавшись, Гал пробормотал:

— Как ваша жена, полковник? Лицо Зографова болезненно передернулось, словно его кольнули в зад иглой.

— Какое вам дело до нее? — спросил он странным голосом. — Да, она ушла от меня. Она не смогла избавиться от этой бредовой идеи, что вечность — это некая кара!.. Сначала она пыталась покончить с собой. Потом стала пить. Пила, как подзаборная девка, всякую дрянь! Потом впала в деп­рессию. Потом — ушла. — Он поднял голову. — Но не я виноват в этом! Слышите? Не я!.. Это такие, как вы, выдумывают какие-то несуществующие пробле­мы! Вы подменяете вечные истины суррогатами псевдофилософских парадоксов! А на самом деле любой, понимаете, любой здравомыслящий человек хочет жить и стремится к тому, чтобы жить вечно!..

— Смотря как жить, — с усмешкой проговорил Гал. — И что это такое — жить? Жрать, спать и сово­купляться — даже не ради того, чтобы обзавестись потомством, а ради удовлетворения своих гормо­нальных потребностей? Ради жажды наслаждения? Процесс ради самого процесса?

— А что вы хотите? Чтобы впереди обязательно маячила цель в виде некоего абстрактного идеала? Так ее нет, этой цели, и никогда не было, а то, что придумывают разные “мыслители”, на самом деле — чушь собачья!..

— Тогда вы — не человек, — сказал Гал. — Если у вас нет никакой цели, то вы — робот! Ходячий ма­некен!

Зографов усмехнулся.

— Ну почему же? — возразил он. — Положим, цель у меня все-таки есть. Но не такая абстрактная, как, например, у вас. И не такая сиюминутная, как вы предположили, говоря о жратве и совокупле­нии...

Дело в том, мой дорогой Гал, — с издевкой про­должал Зографов, — что никому из вас, бессмерт­ных, почему-то не пришла в голову одна простая мысль: бессмертие — это власть. Она дает человеку уникальный шанс изменить не только наш мир и наше общество — хотя это тоже придется изменять, причем в первоочередном порядке! — но и всю Вселенную, если хотите! Честное слово, глядя на вас, невольно думаешь, что вы — как дети, которым вру­чили исключительно дорогостоящую игрушку, а они отказываются играть ею! Вы ушли от людей, и, по существу, вы плюнули на весь мир с двадцатого этажа и занялись никчемным самокопанием... “Ах, бессмертие!”... “Ах, как же я буду жить вечно?”... “Ах, я останусь таким одиноким на всей Земле!”... А надо было не уходить от людей, а, наоборот, идти к ним, пытаться чем-то помочь! Что — у остального человечества мало таких проблем, в решении кото­рых ему надо помочь? Разве, став бессмертными, вы перестали быть людьми, черт побери?

— Я понял, — сказал Гал. — Теперь я все понял, полковник.

— Да я уже давно не полковник, — отмахнулся Зографов. — Насчет того, что меня сразу после того... с Корой, и вообще... выперли из спецслужбы без права на пенсию и даже руки на прощание не подали, мои люди не врали вам. Так оно и было. А тут еще Эвелина. Скажу вам честно: сначала я пришел в отчаяние. К тому же я постоянно жил в страхе — что уж теперь таиться. Я боялся вас, Гал. Боялся, что однажды вы все-таки придете и попыта­етесь отомстить мне за все... Я даже одно время переезжал из города в город — этаким скитальцем, знаете ли... Пластическую операцию даже подумы­вал сделать да фамилию сменить. Но время шло, и я понял: у меня все-таки есть еще шанс... Кое-какие связи с нашей “конторой” у меня еще оставались... Надо вам сказать, что с самого начала войны мы имели дело с так называемыми “возвращенцами”. Так мы нарекли милитаров, погибавших в боях с космическими агрессорами, но затем необъяснимым образом появлявшихся на Земле. Естественно, нику­да они не шли, к нам или куда бы то ни было не об­ращались, жили себе тихо и радовались, что так дело повернулось. Недоумевали, конечно, по поводу своего чудесного воскрешения... Многие из них по­пали к нам и подверглись допросам — мы-то счита­ли их Пришельцами, принявшими облик погибших землян. Мы производили над ними всякие опыты, эксперименты, сажали в тюрьмы и специальные ла­геря, и так продолжалось до тех пор, пока нам не подвернулись вы, Гал. Мне первому пришла в голову мысль о том, что “возвращенцы” — это обычные люди, подвергшиеся воздействию черного луча и ставшие в силу этого бессмертными. Естественно, своим открытием я не собирался делиться с кем-либо из своих коллег, хотя многие из “возвращенцев” со временем самостоятельно пришли к выводу, что отныне перед ними — вечность... В результате наши тюрьмы и лагеря постепенно опустели — бес­смертные разбежались, и остановить их было невоз­можно. Кое-кого из них сознание своей неуязвимос­ти и, если можно так выразиться, безнаказанности мучило и корежило — как вас, например... Другие же приспосабливались и начинали извлекать из своего нового статуса определенные выгоды. Ска­жем, банк грабануть безнаказанно... Или местную банду подонков искоренить, как тараканов... Или за­рабатывать неплохие деньжата показом каких-ни­будь рискованных трюков — прыжки с небоскреба без парашюта, например... Или еще что-нибудь в том же роде. Такие люди и были мне нужны. Даль­ше — дело техники: выйти на них, провести опреде­ленную психологическую обработку — и готово!.. Так постепенно я сколотил вполне приличное дви­жение... на статус партии мы пока еще не претенду­ем, хотя, как видите, кое-какие возможности у нас Уже имеются — и не только в легальном плане. Оста­ется совсем немного, чтобы выйти, так сказать, в большую политику...

— Стать самому бессмертным, — закончил за своего собеседника Гал.

— Вот видите, вы меня понимаете с полуслова, — улыбнулся Зографов. — Поэтому, голубчик мой, я так откровенен с вами. Кстати, не хотите ли присо­единиться к нам? Поверьте, ценнее вас у меня нико­го не будет!.. Ведь по моим сведениям, на сегодняш­ний день вы — единственный человек на Земле, в распоряжении которого имеется оружие Пришель­цев!

Гал прикрыл глаза, изображая раздумье. На са­мом же деле весь кипел от негодования.

Тоже мне, политик сраный выискался! Бонапартишка! Очередной властитель мира! Такому, видите ли, Земли будет мало — на всю Вселенную замахнул­ся! И ведь в чем-то он прав. Дай ему то, что он про­сит, — и натворит кровавых дел, как любой власто­любец! Посадит себя на вселенский трон, а всех прочих хитростью или силой ползать у себя в ногах заставит! Причем бессмертие, которого он так от меня домогается, он рано или поздно получит. Даже если я откажу ему — он пойдет на все: и на создание “пятой колонны” на Земле, и на предательство, если другого пути не будет!..

— Так как — согласны? — услышал он вкрадчи­вый голос полковника. Бывшего полковника. Буду­щего властелина мира. Чингисхана, вырвавшегося на просторы Вселенной...

— Нет, — решительно заявил Гал. — Товаром быть как-то не приучен. А вам — тем более не про­дамся!..

— Да я не об этом, — досадливо поморщился Зо­графов. — Вы согласны выстрелить в меня из ва­шей... штуковины? Время-то идет, — напомнил он.

— А могу я быть уверен, что Вицентий Маркович жив? — спросил, чтобы потянуть время, Светов.

— Вы зря беспокоитесь, — с укором сказал Зог­рафов. — Экий вы недоверчивый, голубчик. Ваш драгоценный Вицентий Маркович просто крепко спит. В этот раз к нему даже парализант не применя­ли, так, несколько ампул снотворного... Не верите? Что ж... Борис Вульфович, — окликнул он парня, который сторожил Морделла с трехствольным лучевиком. — Пошевелите легонечко нашего профес­сора!

Парень ткнул стволами прямо в висок Морделлу. Тот заворочался и что-то пробурчал, даже почмокал губами, однако не проснулся.

— Убедились? — спросил Зографов.

— Убедился, — кивнул Гал.

Мысли вихрем проносились в голове Светова. Прыгнуть, что ли, к этому стервецу, схватить его за глотку и душить до тех пор, пока он не даст команду отпустить Морделла?.. Нет, слишком много времени потребуется для прыжка через всю комнату, да и го­лыми руками этого субчика не очень-то запугаешь, а оружия, как назло, никакого нет, кроме... нет, об Уподобителе лучше на время забыть!..

...Выдвинуть какое-нибудь категорическое требо­вание типа: сначала вы отпускаете Морделла, а потом будет вам бессмертие?.. Едва ли он на это пойдет, потому что не дурак, чтобы лишаться своего главного козыря...

...Или все-таки делать нечего и остается только подчиниться этой самодовольной морде? Осчастли­вить, так сказать, его навечно — пусть хлебает живую воду из неиссякаемого источника — и наде­яться, что он когда-нибудь ею все же подавится?!. Вряд ли. Таким животным не может прийти в голо­ву, что это такое — усталость от отсутствия про­блем...

В этот момент в комнате что-то промелькнуло — промелькнуло так стремительно, что это было даже не движение, а намек на него.

И Зографов, и Светов уставились на голограмму. На первый взгляд, там все оставалось по-прежнему. Так же почивал младенческим сном доктор Морделл. Так же торчал у его изголовья Борис Вульфович, играющий роль сиделки и надзирателя одновре­менно. Что же изменилось в этой картинке?..

Гал присмотрелся и вдруг обнаружил, что из шеи Бориса Вульфовича, чуть пониже уха, торчит опере­ние стрелки парализатора и бежит едва заметная струйка крови. В тот же миг надзиратель-сиделка покачнулся и с грохотом рухнул на пол рядом с кро­ватью.

Затем в голокадре появился человек в легком спортивном костюме, державший в руке парализатор, из ствола которого еще поднималась струйка сизого дымка. Это был не кто иной, как сослуживец Гала по Базе номер семнадцать спейс-капитан Рол Мальян собственной персоной.

Он был краток. Он негромко сказал:

— Я все слышал, Гал. Разберись с этим типом по-нашенски, а безопасность профессора я беру пока на себя.

В следующее мгновение Гал рванулся к Зографову, который побледнел и что-то проделал с пластин­кой, которую держал между пальцами (лишь теперь Гал понял, что это был мини-пульт). Свет в комнате и голокадр с изображением Мальяна и Морделла по­гасли. Воцарилась кромешная тьма. И все-таки Гал успел заметить, как часть пола под Зографовым ото­двинулась в сторону и тот спрыгнул куда-то вниз. Светов подбежал к этому месту и попытался остано­вить быстро закрывающуюся крышку люка. Но крышка захлопнулась прямо у него под носом. Ста­рый спецслужбовский лис предусмотрел все, в том числе и пути отхода на случай неудачи...

Гал от души выругался и устремился к двери. Но у порога его уже поджидали люди в строгих костю­мах, — видимо, они каким-то образом наблюдали за происходящим в комнате.

Их было четверо. Вероятно, после стычки с Галом у Траурной Стены им стало ясно, что оружие его не остановит. Поэтому они просто должны за­держать его, вернее, удерживать как можно дольше. Правда, при этом они все-таки не до конца учли, если можно так выразиться, специфику противника. За что тут же и поплатились.

К своей новой способности не ощущать боли Гал уже успел привыкнуть... Поэтому не стал уклоняться от разнообразных ударов, а приступил к осуществле­нию своих собственных тактических планов.

Прежде всего Гал подпрыгнул и одновременны­ми ударами правой руки и левой ноги “уронил” на пол двоих, после чего одного добил ударом ботинка по позвоночнику, а второго — пинком в висок. При этом раздался отвратительный хруст, как будто щип­цами сжали горелую гренку.

Гал не обратил на это внимания. Он уже был вне себя.

— С-суки, — рычал он. — Д-дер-рьмо вонючее!.. Запомните: я тоже умею убивать не хуже вас! Вы у меня узнаете, что значит иметь дело с бессмерт­ным!..

В руках третьего противника внезапно возникла электрошоковая дубинка, и, ловко уйдя от удара Гала, он вдруг оказался у Светова за спиной. В тот же миг Гал почувствовал, что его горло оказалось словно в железных тисках. На мгновение ему стало страшно: а вдруг шейные позвонки все-таки не вы­держат? Но горло его сделалось словно из титановой стали, и, воспользовавшись этим, он перехватил обеими руками дубинку, пережимавшую его сонную артерию. И тотчас же выбросил обе ноги в направле­нии четвертого противника, который безуспешно пытался проломить Галу череп своими пудовыми кулачищами. Тот отлетел в сторону, гулко ударился го­ловой о стену и обрушился на пол, корчась, точно огромный слизняк, на которого наступили тяжелым ботинком.

После этого осталось лишь перехватить руки, сжимавшие дубинку, и, присев, перебросить через себя последнего противника, причем сделать это так, чтобы он ударился хребтом о пол.

Добивать этих двоих Гал не стал: надо было по­спешить на выручку к Ролу, потому что откуда-то снизу донесся грохот выстрелов. Пока стреляли из обычных пистолетов и автоматов, но не было ника­кой гарантии, что эти сволочи не применят лучевики или, хуже того, атомайзеры.

В коридоре Галу попались еще трое “людишек” (как выражался Зографов), одетых в бронекомбинезоны. Эти уже были вооружены до зубов. Однако они были бледны и слишком уж суетились. Что с них возьмешь, промелькнуло у Гала, это же убийцы, а убийцы, как правило, — всегда трусы, когда чувст­вуют, что запахло жареным...

Они палили в него почти в упор, и пули безжа­лостно секли стены и рвали в клочья роскошные ковры под ногами. Одна из пуль отрикошетила под ребра тому, кто неосторожно держался у стены, и он медленно сполз по стене на пол, с ужасом глядя на хлеставшую из его бока кровь.

Двух других Гал “сломал” на счет “и раз, и два, и три, и четыре” — как это они отрабатывали с одно­глазым тренером в училище.

Потом была лестница, и здесь его попытались стреножить с помощью самонакидывающихся на­ручников, брошенных издали одним из охранников. Однако у Гала вовремя включился ускоритель вос­приятия, и он увидел, что две пары наручников, со­единенных толстой титановой цепочкой, медленно плывут в его сторону, одни — на руки, другие — на ноги. От ножных он успел увернуться, и они защелк­нулись на прутьях перил, а от предназначенных для рук уйти уже не успевал. Хорошо, что под руку очень кстати попался зазевавшийся коллега метателя, и Гал подтолкнул его в бок так, чтобы наручники на­кинулись на его запястья. Тот взвыл от боли. В сле­дующую секунду Гал отправил его в полет через пе­рила... Метателя наручников он “снял” первым же выстрелом из пистолета, который предусмотритель­но подобрал с пола в коридоре в качестве трофея после схватки с людьми в бронекомбинезонах.

Потом бежал на звуки стрельбы и молил неизвестно кого, чтобы противники не успели вломиться в комнату, где от них отбивался Мальян, оберегав­ший сон Вицентия Марковича. Гал понимал, что не простит себе никогда, если опоздает... Потому что первое, что они сделают, выполняя приказ Зографова, — это расстреляют в упор доктора, а он так и не узнает, что его убили...

Он успел. Вылетев из-за поворота коридора, Светов увидел, что люди в бронекомбинезонах уже сняли с петель массивную стальную дверь выстре­лом из портативного гранатомета и теперь готовятся забросить в комнату, откуда клубами валил черный удушливый дым, мини-ядерную гранату. Об их на­мерениях свидетельствовало то, что нападавшие по­спешно натягивали на лица маски-фильтры и глота­ли антирадиоактивные пилюли.

Гал на бегу открыл огонь из пистолета, целясь сквозь дым в уродливые фигуры в комбинезонах. Кое-кто из противников упал, остальные огрызну­лись разнокалиберным огнем, и Гал ощутил мно­жество толчков в грудь, в лицо и в ноги. Потом обойма кончилась, а у охранников откуда-то по­явился мини-файрер, и они пальнули в Гала струёй жидкого огня. И тотчас же стало очень тихо, и в на­купившей тишине Светов увидел, что весь горит.

Языки пламени охватили его с ног до головы, и он знал, что погасить это адское пламя практически не­возможно. Но боли Гал по-прежнему не чувствовал, и, если бы у него было чуть больше времени, он обя­зательно бы понаблюдал, что из этого выйдет... Од­нако времени у него не было, и он горящей кометой врезался в толпу зеленовато-пятнистых людей, похожих в своих защитных масках на пришельцев из кос­моса, только не на настоящих Чужаков, а на таких инопланетян, которых изображают в голобоевиках...

Мозг его как бы на время отключился, а руки и ноги перешли в режим автоматического управления. Он не знал, сколько прошло времени, сколько длилась эта безумная схватка одного против десяти... нет, против четырнадцати противников, вооружен­ных до зубов, — именно столько лежащих на полу тел он обнаружил спустя некоторое время, когда к нему вернулось нормальное восприятие...

Когда вдруг оказалось, что бить и убивать больше некого, Гал сквозь дым шагнул в комнату. Он ожидал увидеть там страшную картину... Мальяна, изрешеченного пулями и истекающего кровью... доктора, задохнувшегося от едкого дыма... Однако в  комнате все было в полном порядке.             

Дверь лежала у самого входа. Мальян, целый и невредимый, с лучевым пулеметом под мышкой; (когда и как он успел завладеть им, чертяка?!), сидел на корточках перед кроватью и вводил из безыголь­ного шприца какую-то жидкость под ключицу без­мятежно почивавшему доктору Морделлу.

Гал подошел, весь дымясь и тлея, к Ролу, моля хлопнул его по плечу, словно они только недавно расстались, и спросил, пристально глядя в серо лицо Вицентия Марковича:

— С ним все в порядке?

— Сейчас будет, — лаконично ответствовал Ма­льян. Он отбросил в сторону шприц и выпрямился. — Я ввел ему антипарализующий раствор. Хватит ему дрыхнуть... а то еще замерзнет, — неуклюже по­шутил Рол, и Гал почувствовал, что в горле у него за­ворочался какой-то теплый шершавый комок, ме­шающий вздохнуть. Расплакаться мне сейчас только не хватало, подумал он, с усилием сглотнув.

Рол вдруг оглядел Светова с головы до ног и дико заржал.

— Ты чего? — спросил Гал.

— Как — чего? — удивился Мальян. — Ты бы на себя в зеркало сейчас посмотрел: видуха у тебя — просто высший пилотаж!.. Как ощипанный петух, которого недопалили на костре!..

Галу и в зеркало смотреть не потребовалось. И так было ясно: пламя, пытавшееся сожрать его переродившуюся плоть, сумело уничтожить почти всю его одежду.

— Хватит ржать. Рол, — сказал он. — Лучше под­скажи, где здесь ближайший супермаркет...

 

Глава 14

ЧТОБЫ СПАСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

 

— Как ты вообще сюда попал?

Рол отвел глаза в сторону.

— Только не говори мне, что ты с радостью при­нял идею Зографова, — добавил Светов.

— Нет, конечно, — пробурчал Мальян. — Хотя какое-то рациональное зерно в этом есть...

— Зерна даже в дерьме курином попадаются, — жестко проговорил Гал.

— И это верно, возражать не стану... Да что там говорить — попался я на удочку этого типа. Не поду­май, что мне хотелось сделать его каким-нибудь им­ператором всея Земли... Если честно, мне в тот момент вообще было на все наплевать. И на всех... По­нимаешь, Гал, когда Чужаки врезали мне в борт гравитонным снарядом и я растворился в космическом пространстве — в буквальном смысле слова раство­рился, — времени осознать, что это... конец, про­сто... не было. А потом — темнота, и вдруг — бац, и я уже на Земле. Лежу, понимаешь, посреди тротуара, спейс-комбез куда-то подевался, одет... да почти что и не одет, можно сказать, в чем мать родила лежу... Дело днем происходит, народу вокруг тьма. Все об­ходят меня осторожненько, косятся так через плечо, кое-кто комментировать пытается: что, мол, дозу я не рассчитал. Встаю. Смотрю — мать родная, я же в своем родном Системном Городке каким-то образом очутился!.. Тела не чувствую, но память не отшиб­ло — абсолютно все помню, до мелочей... Теперь так. Притопал домой — мать с коньков, отец чуть не поседел второй раз, только жена с дочкой сразу по­верили, что это я, а не мертвец ходячий. Слово за слово — и выясняется, что действительно погиб я накануне, моим уже и похоронка успела прийти... Ну, туда-сюда... Объясняю, что ошибка вышла, а сам думаю: что им еще сказать про себя? Не поверят же, а если поверят — неизвестно, чем это все обернуться может, ведь волей-неволей испугаешься ожившего трупа!.. Короче, наврал я им что-то невнятное, мозги прополоскал, а сам думаю — что же дальше-то де­лать? День думаю, два думаю, уже мозги раком, как девка панельная, встают!.. Куда идти без докумен­тов? Да и мало ли — вдруг проверить захотят, где я до этого болтался почти два года. Потом уже не до­кажешь, что не верблюд... А тут еще выясняется, что мне теперь и еды не нужно, и пить не хочу, и спать не сплю неделями — а тело в норме, с ног не валюсь. Стал проверять. Вышел как-то вечерком в город прошвырнуться. Есть у нас один район, куда лучше в сумерках не соваться. Иду— стоят. “Ты кто?” спрашивают. “Человек”, — отвечаю. “А мы думали, ты — жаба болотная”, — говорят. Молчу... “А вот мы сейчас тебя проверим, — говорят, — человек ты или падаль вонючая...” Проверили. Ножички лазерные у них в карманах почти у каждого имелись, парализаторы полицейские и много еще чего по мелочам. Но это потом уже выяснилось, а когда я их штабелями укладывал, то даже и не чувствовал ни ударов, ни порезов... И тут выходит из темноты человечек — не­взрачный такой, безобидный. Поговорить мне с вами надо, Рол Сергеевич, говорит. В общем, припер он меня так ласково к стене и выложил про меня всю подноготную. От Зографова это человечек был. А в заключение предлагает: или давайте, мол, к нам, или... берегите членов своей семьи. Я его за шиворот сгреб, хотел на фонарный столб забросить вместо лампочки, а потом смысл его слов до меня дошел, и меня аж пот прошиб... Ну хорошо, пришибу я сейчас этого хлюпика, а потом что? Не дай Бог, если дейст­вительно они до моих доберутся!.. Рол осекся, отвернулся.

— Так вот все и получилось, — продолжал он, немного помолчав. — Хотел сначала прикинуть­ся, что я с ними заодно, а потом сделать ноги, но... Как говорится, где коготок увяз — самому утонуть можно.

— Бог с ним, — отмахнулся Гал. — Не бери в го­лову, Рол. Главное — ты меня вовремя выручил... Это у тебя просто здорово получилось!

Рол оживился.

— Да уж!.. — вскричал он. — Иду я по коридору, и вдруг слышу — о тебе речь идет, что, мол, сейчас тебя привезти должны... То-то, думаю. Полковник — мы так Зографова между собой величали — вот уже неделю что-то замышляет. Словом, заинтересовался я. А когда разузнал, что Борьки Красавчика нет, по­тому что он кого-то там сторожит, мне все ясно стало. Оставалось только найти, в какой комнате они засели, что я и сделал. А потом прилепил к двери миниатюрный такой микрофончик — у Пол­ковника такого добра здесь навалом — и стою, слу­шаю, о чем ты там с Полковником калякаешь. Ну а когда припер он тебя к стене, оставалось только аккуратненько открыть специальной электроникой ко­довый замочек, войти и нейтрализовать Борьку, чтобы глупостей не натворил. Вот тут они все на меня и навалились. Хорошо, что я не с пустыми ру­ками пришел, а с этой железкой. — Рол небрежно кивнул на массивный пулемет, лежавший у его ног. — А дальше отбивался, как мог, чтобы доктора не прихлопнули...

— Кстати, — сказал Гал, взглянув на Морделла. — Что-то не спешит наш доктор просыпаться... Ты, случайно, не перепутал шприцы?

— Да вроде бы я не был пьян, — усмехнулся Мальян. — Проснется сейчас, куда он денется. Только ждать, конечно, мы больше не можем. Они нас тут в покое не оставят. Надо выбираться из этого осиного гнезда.

— Ты думаешь, они позволят нам выйти отсюда?

— А как они смогут нам помешать? Это же все равно, что ловить руками ветер.

— Красиво излагаешь. Но не забывай, что Вицентия-то они смогут задержать. Причем навсегда...

— Тогда... даже не знаю... черт!.. — Рол хлопнул своим кулачищем по колену.

— Дорогу знаешь? — спросил Гал.

— Успел изучить.

— Ладно, тогда попробуем вытащить его отсюда.

Они подняли Морделла с кровати. Профессор проснулся и был в состоянии стоять, но ничего пока что не соображал.

— Вицентий Маркович! — в отчаянии восклик­нул Гал. — Проснитесь же! Это я, Светов!

Он даже похлопал профессора по щекам, но и это не помогло. Морделл пожевал губами, пробор­мотал что-то нечленораздельное и устремил абсо­лютно пустой взгляд в пространство.

— Раз-два, взяли! — скомандовал Мальян, забро­сив правую руку профессора себе на плечо. Гал про­делал то же самое с левой рукой доктора. Они подве­ли Морделла к двери, и Рол выглянул в коридор. Там было тихо. И вдруг в тишине послышались чьи-то шаги. Шаги приближались слева.

Рол шагнул обратно в комнату. Лоб его покрылся испариной.

— Ничего не получится, — с горечью проговорил он, снимая с плеча пулемет. — Эх, протянули мы с тобой время, а зря...

— Да что случилось-то? — недоумевал Гал (“Ну, подумаешь, идет там кто-то! Сметем с дороги, всего и дел...”).

— Это Кушпель.

— Ну и что?

— Он тоже из спейсеров! — бешено сверкнув гла­зами, сказал Мальян. — Из бывших — таких, как мы с тобой. Только в отличие от нас предан Полковни­ку, как пес! На этой вилле таких, как он, пятеро...

Гал осторожно выглянул в коридор.

Слева приближался человек суперменского вида. Он был в черном свитере под горло. Сверху же наки­нул тяжелый плащ, не застегивая его ни на одну пу­говицу, и поэтому отчетливо был виден комп-автомат армейского образца, висевший у него на груди. Обут он был в короткие сапожки; глаза же закрыва­ли узкие черные очки. Лицо его было бесстрастно, как и полагается суперменам. Вышагивал он разме­ренно, не торопясь. Очевидно, прекрасно понимал, что никуда теперь добыча от него не денется. Пото­му что его нельзя остановить. А Морделла нельзя даже закрыть собой, потому что пули пройдут на­сквозь, будто тебя и нет вовсе...

Гал прислонился лбом к холодной стене. Ощуще­ние было такое, будто на его глазах на человека мча­лась огромная, тяжелая, безжалостная махина магнитопоезда, и он видел это и знал, что уже ничего не сумеет сделать, потому что слишком поздно что-либо делать...

Нет, сделать кое-что еще можно. Но это — един­ственный выход.

Не слишком ли часто в последнее время судьба загоняет меня в такие тупики, из которых есть толь­ко единственный выход, подумал Гал. Причем та­кой, от которого волосы встают дыбом. Убить, чтобы обессмертить... Обессмертить — и тем самым убить...

Профессор мне этого не простит, подумал Гал, с ужасом осознавая, что, с другой стороны, он сам себе не простит, если даст убить профессора.

— Рол, — сказал он. — Иди и задержи его хотя бы на несколько минут, чем дольше — тем лучше...

— А ты? Что ты задумал, Гал? — спросил Мальян, прислоняя профессора к стене, словно дере­вянную чурку.

Морделл тут же покачнулся, и Светов едва успел подхватить его тяжелое тело.

— Иди, — сказал он. — Что хочешь делай с этим Кушпелем, только не пропускай его сюда в ближай­шие пять — десять минут.

Он подхватил профессора под мышки и усадил прямо на пол. Потом подумал об Уподобителе, и тот послушно возник в его руке — как по мановению волшебной палочки.

Гал навел раструб на Морделла и уже в послед­ний момент успел подумать, что это подло — стре­лять в человека, который находится без сознания... Такова цена всем нашим принципам, с горечью думал он, наблюдая, как тело профессора окутывает мягкое, фосфоресцирующее сияние, будто при ударе электротоком, и как Морделл замертво валится на пол. Мы устанавливаем их, эти принципы, и кля­немся, что никогда... и ни за что... и ни при каких обстоятельствах... но обстоятельства хитрее нас... они складываются так, что нам не остается ничего иного, кроме как наплевать на свои принципы и со­здать новые, а потом их нарушить. И так до беско­нечности...

Он отшвырнул Уподобитель в сторону (тот тут же растворился в воздухе), наклонился и пощупал у профессора пульс. Пульса не было. Морделл — во всяком случае тот, которого Гал знал, — умер.

Из коридора доносились невнятные выкрики и звуки драки: Мальян исправно выполнял наказ.

Пошатываясь от внезапно навалившейся уста­лости, Гал шагнул в коридор. И увидел, что Рол пока держится молодцом.

Поединок между бессмертными представлялся любопытным зрелищем, потому что даже самые страшные удары не приносили никакого вреда ни одному, ни другому. И в конце концов Рол тоже понял это — чуть раньше, чем Кушпель, потому что перестал размахивать кулаками, а просто-напросто заключил противника в свои медвежьи объятия и повис на нем, чтобы тот не смог прорваться в ком­нату.

Гал взглянул вправо и невольно вздрогнул. Спра­ва бежали еще двое, явно направляясь в комнату, где лежало тело Морделла, — бежали с лазерными пис­толетами наготове. Судя по их коротким прическам и самоуверенному виду, они тоже принадлежали к числу погибших, а потом воскресших милитаров, за­вербованных Зографовым.

Гал не знал, сколько времени занимает транс­формация в бессмертного — он мог судить об этом только по Эвелине Зографовой, но тогда ему было не до того, чтобы вести отсчет времени. Однако он решил на всякий случай задержать бессмертную па­рочку.

— Стойте, ребята, — сказал он, заступая им доро­гу. — Я такой же, как вы, и я не хочу, чтобы вы были послушными марионетками в руках этого убийцы — вашего Полковника. Он хочет предать все человече­ство, пойти на сговор с Чужаками и...

Договорить ему не дали. Ослепительный луч ла­зера хлестнул его прямо по глазам, и Гал на мгнове­ние ослеп. Когда зрение восстановилось, те двое на­ходились уже совсем близко (хорошо, что коридор был такой длинной, иначе они успели бы прорваться в комнату).

Задержать одному двоих — задача сложная, но Гала выручили навыки игрока в регби, которым одно время увлекался весь их курс в спейс-училище.

Он широко расставил руки и присел. Первого из набегавших, который пнул его с разбега в лицо, Светов ухватил поперек талии и бросил к стене. Затем переключился на второго. Тот оказался настолько глуп, что без толку палил из пистолета, забывая, с кем имеет дело. Гал ухватил его за руку и, крутанув ее, подсечкой повалил на пол. При этом он упал и сам, но руку противника не выпустил. Первый па­рень уже успел подняться и рванулся к дверному проему, пытаясь перепрыгнуть через лежащих, но Светов был начеку; он зацепил его ногу своей сво­бодной рукой. Зографовец растянулся на полу. После этого схватка стала напоминать пресловутую кучу малу.

Неподалеку по-прежнему вели борьбу “в парте­ре” Кушпель и Мальян.

Из-за поворота коридора боязливо высунулись еще несколько голов в касках. Увидев, что бессмерт­ные борются без применения оружия, обладатели голов осмелели и кинулись к месту борьбы, открыв беспорядочную пальбу.

Все, подумал Гал. Этих-то мне уж точно не удер­жать. Рук и ног не хватит, я все-таки не спрут какой-нибудь...

Скоро ли оживет чертов профессор?

Словно отвечая на этот вопрос, сзади раздался ироничный голос:

— Что за шум, а драки нет?

Гал, извернувшись, оглянулся. Доктор Морделл как ни в чем не бывало стоял на пороге комнаты и с нескрываемым изумлением взирал на борющихся бессмертных и на бегущих зографовцев. Одна из очередей угодила ему прямо в грудь, но он этого даже не почувствовал, а только протер глаза, словно желая удостовериться, что все это ему не снится...

— Нет, разумеется, мне это не нравится, — ска­зал Морделл. — Но поймите меня правильно, Гал. Делать трагедию из того, что произошло, было бы величайшим нонсенсом...

— Как-как? — не понял Мальян, но мультилог только мельком глянул на него и снова повернулся к Светову.

— В конце концов, я отдал науке всю свою жизнь, — продолжал он, — а что такое жизнь с точ­ки зрения вселенских величин? Жалкий отрезок вре­мени, не более того... Ни одному человеку, занимав­шемуся наукой, еще не удавалось лицезреть конкретные плоды своих усилий. Да, у каждого были ученики и продолжатели дела. Только слишком уж часто эти продолжатели после смерти учителя преда­вали его и перечеркивали жирной чертой то, что он завещал им... Теперь мне первому предоставлена такая возможность: доводить любое исследование до конца. И, по большому счету, я даже могу быть счас­тлив, что по стечению обстоятельств вы все-таки ре­шились... э-э...

— Обессмертить вас, — подсказал Гал.

— Да, хотя это не научный термин, — сказал Морделл. Как Гал уже убедился, доктор больше всего не любил “ненаучных” формулировок. — Я бы предложил нечто вроде “этернелизации”.

— Ну и как же вы сформулируете суть этого про­цесса, док? — осведомился Рол. Морделл прищурился.

— Что-нибудь вроде... ну, скажем... возведение длительности жизни субъектов в энную степень, где “эн” стремится к бесконечности.

— Как это стремится? — с подозрением спросил Рол. — Я-то считал, что наша жизнь теперь и так бесконечна.

— Не стоит придерживаться столь категоричных взглядов, — сказал ученый. — В конце концов наша Вселенная не так уж и бесконечна: вспомните хотя бы гипотезу о Большом Взрыве. — Мальян явно имел в виду, что у него есть свое представление о взрывах вообще, а тем более — о больших взры­вах. — Дорогой мой, наш мир неуклонно сжимается и, рано или поздно, соберется в одну точку. Вы мо­жете прогнозировать, что будет с нами после этого?

— И как скоро это случится? — спросил Рол.

— По приблизительным подсчетам, этак через несколько миллиардов мегалет, — с серьезным ви­дом ответил Морделл.

Мальян с шумом выдохнул воздух из легких и стукнул кулаком по столику, да так, что на них подо­зрительно посмотрели с разных сторон.

— Ну, ты и загнул, док! — с восхищением вос­кликнул он. — Так бы сразу и сказал, что нас теперь голыми руками, да и не только голыми, ни одна сво­лочь не возьмет!.. Давайте за это и выпьем!

За это и выпили.

Они сидели в круглосуточном баре-автомате, за­терянном в бетонно-пластиково-стеклянных недрах Интервиля, уже несколько часов.

Идею завалиться сюда выдвинул Рол. Доктор, едва они, наделав еще немало шума в “спецклинике” Зографова и побив пытавшихся помешать им охран­ников, выбрались в город, по простоте душевной предложил отправиться к нему домой. Однако Ролу и Галу хотелось посидеть спокойно, без всяких от­влекающих факторов в виде вооруженных людей и тайных наблюдателей.

Ночь уже была на исходе, и в баре кроме них си­дели только самые стойкие завсегдатаи. При полной автоматизации здесь царила смертная скука — выру­чала компания. Они потягивали джин с тоником и беседовали на всякие разные темы.

Больше всего Гал боялся, что доктор, мягко гово­ря, неадекватно воспримет свое превращение. Но Морделл отнесся к нему неожиданно спокойно.

— С точки зрения системологии, любопытно вот что, — вдруг изрек Морделл. — Человечество явля­ется очень устойчивой системой. Эта устойчивость была обеспечена способностью человечества к адап­тации по отношению к окружающей среде. Необхо­димость такой адаптации обусловливалась стремле­нием к выживанию. Но теперь человечеству больше не нужно приспосабливаться к изменениям внешней среды, и тут возникает закономерный вопрос: не приведет ли это к распаду системы на отдельные элементы?

Он, видимо, уже представлял себя на каком-ни­будь симпозиуме, в перерыве между заседаниями бе­седующим, а может быть, и спорящим в кулуарах с коллегами.

Однако спорить с профессором Галу сейчас не хотелось.

— Какое это имеет значение, Вицентий Марко­вич? — с горечью спросил он. — Ведь пока что еще не все люди стали бессмертными.

— Станут, — зловещим голосом пообещал Рол. — Когда Чужаки нагрянут сюда, дело пойдет значи­тельно быстрее.

— Ты думаешь, они все-таки нагрянут? — спро­сил Гал.

— А куда мы от них теперь денемся? — усмехнул­ся Мальян. — Победить мы их все равно не сможем, да и энтузиазм воевать у большинства населения пропал еще после первой волны похоронок... Вспом­ни, как это все начиналось.

Гал добросовестно вспомнил. Действительно, когда схватка с Пришельцами только началась и по всей планете был брошен клич: “Добровольцы, же­лающие спасти планету от гибели, — шаг вперед!” — люди видели в спейсерах чуть ли не героев всего человечества. О них снимались фильмы, писались книги, все лучшее, что было на Земле, шло на обес­печение военных действий... Со стапелей межнацио­нальных военных заводов один за другим сходили боевые спейсеры, боеприпасы, вооружение и прочая техника... Один раз, когда он возвращался в учили­ще после увольнения в форме курсанта ОЗК, ему по­палась стайка девушек. Не успел он опомниться, как они, смеясь и восторженно щебеча, налетели на него, чтобы расцеловать в обе щеки...

Да, Рол был прав. Когда человечество осознало, что война будет не короткой, а затяжной, когда оно оценило размах потерь и ужаснулось величине по­терь будущих, когда надежды на скорый разгром врага лопнули и пришлось подтянуть пояса, чтобы сообща прокормить, одеть и обеспечить всем необ­ходимым Звездный Корпус, — вот тогда-то измени­лось и отношение к войне и к людям, упорно веду­щим ее. Все чаще стали роптать недовольные. Все больше раздавалось призывов любым путем прекра­тить войну и сесть за стол переговоров с “братьями по разуму”. Все громче стали заявлять неизвестно откуда вынырнувшие личности, что, мол, только фа­натики могут драться до конца и что интересы без­опасности человечества требуют сдаться на милость Чужаков. Они даже в рабство были готовы пойти, лишь бы сохранить свою шкуру, капитулянты не­счастные!

Причем в последнее время сторонники прекра­щения войны все активнее переходили от лозунгов к делу. Митинги, пикеты, демонстрации... Кампания пропаганды в оппозиционных средствах массовой информации... Прямой саботаж на предприятиях военно-промышленного комплекса и угрозы распра­вы с милитарами и руководством ОЗК... Наконец, массовый отказ молодежи идти на службу... дезер­тирство из рядов ОЗК...

— С учетом закономерностей исторического раз­вития человечества очевиден следующий факт, — решительно заявил профессор Морделл. — Распад человечества на отдельные, хотя и бессмертные, личности угрожает, по существу, гибелью земной цивилизации. Будет утрачено и забыто все, что на­капливалось веками, а самое главное — не будет больше ни науки, ни культуры, ни искусства!

— Что вы предлагаете, Вицентий Маркович? — резко спросил Гал.

Профессор вздохнул.

— Пока... хм-м... я бы предложил, — сказал он, — тост за человечество. За нашу цивилизацию!

Они выпили за цивилизацию. Потом — за каждо­го из ее представителей в лице присутствующих. Увы, и на бессмертных алкоголь возымел обычное действие, и разговор вскоре приобрел явно бестол­ковый характер.

— ...Теперь, когда нам известно, каковы Пришельцы, мы можем смело утверждать, что цель их нападения на Землю — сделать людей такими, как они сами, — чуть заплетающимся языком объявил доктор Морделл. — То есть уподобить самим себе, — то бишь сделать бессмертными, вечными, неуязви­мыми и так далее. Теперь понятно, почему им потре­бовалось начинать войну с человечеством. Ведь по­лучается, что чем упорнее сопротивляются люди агрессии, тем быстрее Пришельцы выполнят свою миссию...

— Что-то я не понимаю, док, — сказал Мальян. — С одной стороны, вроде бы нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока Чужаки перещелкают сво­ими адскими установками все человечество. А те­перь выходит, что и сопротивление инопланетя­нам — на руку... Так что же делать?

— Извечный вопрос, — заявил профессор. — А извечные вопросы, как известно, еще никогда не решались положительно.

— Выходит, тупик? — настаивал Рол. — И не бо­роться с этими гадами нельзя, и от борьбы толку не будет. Куда ни кинь — всюду клин, так получается по-вашему, док?

— Не знаю, — сказал Морделл, уставясь на свой стакан с джином. — Знаю только, что я ничего не знаю... хе-хе... Это не моя мысль, но я ее полностью разделяю.

— Все это ерунда, — вмешался Гал. — Этак мы с вами ничего не решим. И вообще хватит заниматься пустой болтовней. Надо поставить перед собой кон­кретную задачу и последовательно действовать, чтобы ее выполнить...

— А что ты предлагаешь? — спросил Рол.

— Откуда мы знаем, каковы истинные цели При­шельцев, — раздумчиво начал Гал. — Мы зациклились на том, что они хотят сделать человечество бессмертным. А дальше? Каков их дальнейший замысел? Ведь должны же они иметь какие-то более глобальные цели?! И, возможно, хотя бы этому мы сможем как-то помешать — особенно пользуясь нашим нынешним состоянием...

— Если вы хотите рассматривать этот вопрос с научной точки зрения, — сказал Морделл, — то за­помните: в науке нет слов “должен”, “обязан” и так далее — это вам не армия... Настоящий ученый употребит слова “может”, “способен” — и то с ого­ворками типа “видимо”, “вероятно” и “предположи­тельно”... Кстати, как вам такая гипотеза: никаких конкретных целей у Пришельцев, как и у человече­ства, нет?.. Что, выглядит абсурдом? А на мой взгляд, эта гипотеза логично объясняет некоторые... м-м... парадоксы в действиях наших противников. Ведь если исходить из предположения, что “Шар” существует вечно — по крайней мере с момента воз­никновения нашей Вселенной, — то это могло суще­ственным образом определить и основные принци­пы мышления этого... гм... существа. Разум всегда обусловлен основами его существования. Почему человечество с тех пор, как стало разумным, посто­янно изобретало цели своего существования? Только потому, что оно осознавало конечность жизни как каждого из людей в частности, так и самого себя в целом!.. Я вполне допускаю, что если бы по каким-то причинам люди с самого начала обладали бес­смертием, они... были бы неразумны. По существу, разум возник на Земле для того, чтобы обеспечить выживание.

— Вы хотите сказать, док, что Чужаки не облада­ют разумом? — осведомился Рол.

— Да нет, — отмахнулся профессор. — Разум у них, конечно, наличествует — но он не подпадает под то определение, которое даем разуму мы. Это нечто иное, ребята. По всей видимости, “Шары” не всегда были бессмертными, а возникли на базе некой космической суперцивилизации. Обретя бес­смертие, эти существа вынуждены были мыслить со­вершенно другими категориями. И то, что для нас, положим, как и для прочих разумных рас во Вселен­ной, составляет основу существования — борьба за выживание, непрерывность развития, прогресс,, по­становка и решение поэтапных задач жизнедеятель­ности — таких, скажем, как изменение внешней среды или адаптация к этой среде, или и то и другое, вместе взятое, — для “Шаров” может быть понятия­ми, лишенными содержания...

— Нельзя ли попроще, Вицентий Маркович, — потребовал Гал. — А то мозги набекрень сворачива­ются от ваших рассуждений...

— Что ж, извольте попроще. Иными словами, то, что для нас является жизненно важным, для При­шельцев может быть чем-нибудь вроде игры. Игры в жизнедеятельность. Ведь совсем ничего не делать они тоже не могут — любой объект, а тем более мыс­лящий, осуществляет деятельность. Поэтому, веро­ятно, они вынуждены имитировать деятельность других цивилизаций, и вследствие этого в действи­тельности, уподобляя себе других по форме, по со­держанию, они уподобляются этим другим, и в этом диалектика их существования, которое вполне может составить даже некое подобие смысла их дея­тельности... А как называется деятельность, ставя­щая целью имитацию другой, истинной деятельнос­ти? Чем человек занимается в детстве, когда лишен возможности заниматься настоящей деятельностью?

— Игрой, — сказал потрясение Рол. — Слушай­те, Вицентий Маркович, вы — гений. Теперь-то в го­лове моей все встало на свои места. Да за такую тео­рию вам Нобелевской премии будет мало!..

— Я, конечно, польщен, — вяло согласился про­фессор, — но не забывайте, что до теории моим рас­суждениям еще очень далеко. Пока это — всего лишь одна из гипотез, которую нельзя подтвердить фактами...

— Да, но ее нельзя и опровергнуть, — сказал Мальян. — Да здравствует наука!

С этими словами он осушил свой стакан до дна, но Гал не последовал его примеру. В нем постепенно нарастало отчаяние.

— Красивая у вас получилась гипотеза, Вицентий Маркович, — недовольно хмыкнул он, навалившись грудью на край столика. — Только, к сожалению, она способна выбить почву из-под ног у любого, кто еще преисполнен решимости продолжать борьбу с Пришельцами. Между тем я по-прежнему считаю, что эта борьба должна продолжаться во что бы то ни стало!

— Но это бессмысленно, — удивился Морделл. — Это попахивает даже фанатизмом, дорогой Гал.

— Возможно, — упрямо сказал Светов. — Я, ко­нечно, могу напоминать вам фанатика. Но меня смущает одно обстоятельство. В своих рассуждениях вы оперировали понятиями “человечество”, “циви­лизация” — этакими неопределенными множест­вами... системами. Я допускаю, что в науке следует оперировать этими абстрактными понятиями. Но лично для меня человечество — не пустой звук. Для меня это — живые, несчастные, в большинстве сво­ем некрасивые, но — конкретные люди. И вот тот надравшийся субъект позади вас — человек... И родные Рола — люди... И моя мать — человек.

— И Зографов — человек? — с ехидством спро­сил Мальян.

— Да, и он тоже, — разозлился Гал. — Все разум­ные существа, которые живут на этой планете, — люди. И мне ясно одно: они нуждаются в защите. Защитить их в сложившихся обстоятельствах спо­собны только мы с вами, бессмертные. И поэтому, если именно на нас ложится ответственность за ис­полнение этого долга, мы не имеем права стоять в стороне и смотреть, как гибнет цивилизация!

— Эк куда вы замахнулись, — с иронией протя­нул Морделл. — Вижу, что обретение бессмертия имеет еще одно следствие: манию величия. Осознав, что теперь он практически вечен, человек, ставший бессмертным, неизбежно проникается мыслью о своем великом предназначении. Позвольте вам за­метить, Гал, что в этом отношении вы недалеко ушли от этого вашего Зографова.

— Ну зачем вы так, — смутился Светов. — Зографов — свинья и скотина, он-то совсем другие цели перед собой ставил...

— Но тоже глобальные, — сказал профессор. — Так-так... Ну и как же вы, позвольте спросить, соби­раетесь спасать людей?

— Очень просто, — отрубил Гал. — С оружием в руках.

— Один? — удивился доктор Морделл.

— Почему — один? В конце концов нас с вами уже трое. Если мы приложим определенные усилия, то рано или поздно найдем и других бессмертных.

— И вы считаете, что они пойдут за вами? — спросил мультилог.

— Эх вы, ученый, — с горечью сказал Гал. — Вы думаете, что людям прежде всего необходимо знание того, что происходит. А по-моему, им больше нужна вера. Если я заставлю их поверить в то, что борьба всегда имеет смысл, даже если она безнадежна, они пойдут за мной.

— Заставить поверить людей в успех безнадежно­го предприятия, — возразил профессор тоном про­курора, — можно только одним путем. А именно — посредством лжи. Вы что, собираетесь обманывать своих будущих соратников по борьбе?

— Если надо — да, — просто сказал Гал. — И по-моему, рассуждать об этичности этой лжи во спасе­ние человечества не имеет смысла.

— Да вы страшный человек, Гал, — вскричал профессор. — Вы понимаете, что вы говорите?!. А вы подумали о том, что будет, когда ваша ложь вскроет­ся?! Она не может не вскрыться, Гал! Через год, че­рез два — но это рано или поздно произойдет! И тогда от вас отвернутся не только такие же, как вы, но и обычные люди!

— Все равно, — упрямо повторил Гал. — В на­шем положении это лучше, чем то бездействие, на которое вы обрекаете нас своими изящными рассуж­дениями!

Он поднялся на ноги и посмотрел сверху вниз на своих друзей.

— Вы-то, надеюсь, поддержите меня? — спросил он, чувствуя холодок под ложечкой.

Профессор молча отвернулся. С ним все было ясно.

Гал взглянул в упор на Мальяна.

— Ну а ты-то, Рол, конечно же, идешь со мной? — спросил он. — Ты же присягал на верность своему долгу защиты планеты!

Лицо Рола внезапно исказилось, и он грязно вы­ругался.

— Присягал! — выкрикнул он. — Потому что не представлял тогда, чем все это может обернуться. Черт побери, тогда, давая присягу желторотыми юн­цами, мы все верили, что должны защищать людей. А теперь у меня больше этой веры, Гал, нет — пони­маешь? Я всегда готов защищать тех, кто этого до­стоин. Но защищать это отребье, именуемое челове­чеством, этих подонков, погрязших в подлости, предательстве и разврате, — вот им! — Он сделал не­пристойный жест в сторону пьяных завсегдатаев бара. — И потом, в данный момент мне есть кого за­щищать, кроме них, ведь у меня — семья, Гал... И совсем не от Чужаков, а от наших доморощенных негодяев в лице Полковника и его подручных. Что, если они все-таки решат отомстить мне, пока я буду с тобой шастать по Земле?..

— Понятно, — отчеканил Гал, повернулся и, пе­чатая шаг по пластику пола, направился к выходу.

Вот сейчас они меня окликнут, думал он, ощу­щая своей напрягшейся спиной взгляды профессора и Рола. Вот сейчас они рассмеются и скажут: да ладно, Гал, не обижайся, мы же тебя разыграть хоте­ли, а на самом деле мы вместе с тобой, и мы всегда будем вместе!..

Но они его не окликнули.

— Это вы? — Глаза Нессы на секунду стали ши­рокими-широкими, но она тут же сощурилась и ос­лепительно улыбнулась. — Заходите. Как хорошо, что вы пришли!

Она посторонилась, пропуская его в тесную пе­реднюю.

Гал прошел, нерешительно топчась на месте и пытаясь заглянуть в комнату.

— Родители дома? — спросил он. Несса опять улыбнулась.

— Нет, они недавно ушли. Папа повез маму гу­лять. Ей врачи рекомендовали больше бывать на свежем воздухе — говорят, парализованным нужно как можно больше кислорода. Да вы проходите, не стесняйтесь... Пойдемте лучше ко мне.

Комнатка у нее была совсем крохотная. Метров девять, не больше. Тем не менее здесь умещались и головизор, и транспьютер, и кровать, и шкаф с кни­гами. И даже два кресла.

— Садитесь, — предложила Несса, на ходу про­ворно убирая с кресла что-то розово-кружевное и швыряя его в щель стенного шкафа. — Что-нибудь выпьете?

— Нет, спасибо. А что, мы так и будем на “вы”?.. В конце концов, знаем друг друга давно, так что пора и подружиться, — сказал Гал.

Мысленно он проклинал себя. И зачем я только притащился к ней? Одиночество заело, братец? Тебе не хватает женского, мягкого?.. Вспомни, кто ты и кто она, — и все станет на свои места. И останется только откланяться, извиниться и уйти подальше.

Но уходить, как ни странно, почему-то не хоте­лось. Почему-то он слишком устал за последнее время.

— Я почему-то была уверена, что мы с тобой еще встретимся, — говорила между тем Несса, присажи­ваясь на уголок кресла в опасной близости от Гала. На ней было простенькое домашнее платьице, от­нюдь не скрывавшее ее стройных ножек. Гал старал­ся не опускать взгляда, а смотреть девушке только в лицо. Или вообще на нее не смотреть. — Хорошо, что ты еще здесь, на Земле... живой... хотя что я го­ворю? — Она мило смутилась. — Рассказывай, где был, что делал?

Гал пристально посмотрел на нее.

— Ты хоть помнишь, как меня зовут?

— Конечно, — сказала она. — Гал... А фами­лия — Светов. А что? Думаешь, я забыла?.. Настал черед Гала смущаться и краснеть.

— Нет-нет, что ты, — торопливо сказал он. — А насчет того, что я делал... Ходил. Просто ходил по белу свету. Массу городов и стран обошел, объехал и объездил...

— Тебе негде жить? — ужаснулась Несса. — Бед­няжка! Устал, наверное!

— Да нет, дело не в этом... Просто я решил найти всех наших... ну, ты понимаешь. Таких, как я и как твой брат. Он, кстати, в последнее время не объяв­лялся?

— Не-ет, — протянула удивленно Несса. — А за­чем? Зачем они тебе?

— Дело есть, — сказал Гал. — Я пытаюсь их уго­ворить... Они — милитары, Несса. И они еще не до конца исполнили свой долг перед человечеством.

— Ты уговариваешь их вернуться на войну?

— По-твоему, это подло? Но пойми, им уже ничто не грозит, так кому же, как не им, сражаться? Если бы мне удалось уговорить их, отпала бы необ­ходимость множить и без того немалое количество обреченных на проклятую вечную жизнь! Тысячи ребят сейчас пытаются уклониться от призыва в армию — а их за это судят!..

Несса внимательно смотрела на него, склонив голову.

— Ну и как, — спросила она, — многих тебе уда­лось уговорить? Гал отвел глаза.

— Это не так просто, — пробормотал он. — Во-первых, их еще найти надо, а в их состоянии ни дома, ни жилища, ни приюта не требуется: летай себе вольной птицей без документов и без денег из одно­го уголка земного шара в другой!.. А во-вторых... Пойми, у них теперь совсем другое сознание, чем у обычных людей... Сначала я думал, что главное — это внушить им надежду. И я находил ребят и врал им про неизбежную победу и про то, что я якобы знаю способ борьбы с Чужаками... Я научился гово­рить так убедительно, что меня можно было бы ис­пользовать в качестве рекламного агента по продаже воздуха. Они соглашались со мной, что бороться надо, что спасти человечество надо и что это их долг, которому они присягали. Но потом почему-то не шли за мной. Понимаешь? Ссылались на какие-то неотложные дела— хотя какие такие дела могут быть у людей, пред которыми — вечность?.. У мно­гих родные нуждаются в уходе и попечении — и на это они тоже ссылались... И тогда я уже стал жалеть, что затеял все это. Но раз начал — надо доводить до конца... Знаешь, потом я понял: нужно говорить им правду. И пусть сами решают и выбирают, что для них лучше: жестокая, безжалостная истина или лож­ная надежда... Как ни странно, дело пошло намного лучше, и сейчас у меня есть пара десятков ребят, на которых я могу положиться, как на самого себя...

Глаза у Нессы вдруг стали огромными и абсолют­но непрозрачными, словно вода в омуте.

— Скажи, Гал, — искусственно спокойным, но все-таки чуть заметно дрогнувшим голосом спросила она, — а среди них нет Альгиса? Ты вообще где-ни­будь встречал его?

Гал пожал плечами.

— Если ориентироваться по имени — то нет, — сказал он. — Но это не показатель, Несса. Многие, как я убедился, сменили свои имена и фамилии...

Она вскочила и стремительно распахнула дверцу шкафа с книгами. Что-то рухнуло на пол и рассыпа­лось бумажным ворохом, но Несса не обратила на это внимания. Через секунду она нашла то, что ис­кала, и подала Галу.

Это был видеокадр, на котором высокий загоре­лый парень в белой рубашке и шортах отбивал тен­нисной ракеткой мяч. Лицо его хорошо было видно во всех ракурсах, и Гал его сразу узнал. Это был один из подручных Зографова, с которым ему пришлось бороться в коридоре “спецклиники” полковника при спасении доктора Морделла. Однако сказать об этом девушке он никак не мог. Не имел права. Так и не досмотрев, дотянется ли Альгис до мяча, Гал вернул открытку Нессе и покачал головой.

—- Нет, — сказал он, — не видел.

Несса присела на корточки и стала собирать разлетевшиеся бумаги. Он встал с кресла и тоже присел, чтобы ей помочь, и увидел, что руки у нее дрожат, и губы тоже, а в янтарных глазах стоят круглые, как стеклянные горошины, слезы.

— Несса, — сказал он, тупо вперившись взгля­дом в ее круглые колени, которые почему-то оказа­лись у него перед носом. — Я клянусь тебе, что когда... что если случайно встречу твоего Альгиса, я не буду предлагать ему то, что предлагаю другим. Я просто дам ему пару раз по морде за то, что он за­ставляет тебя и твоих родителей мучиться! И пускай он не почувствует боли от удара, но, может быть, в нем проснется боль от чего-то другого?..

Она подняла голову и откинула назад свои пыш­ные волосы, разметавшиеся по плечам. В глазах ее уже не было слез.

— Гал, — прошептала она. — Ты... ты такой... Поцелуй меня. Пожалуйста!..

Она закрыла глаза и всем телом подалась к Светову. Гал ощутил, как горячее дыхание вырывается из ее губ и опаляет его лицо нестерпимым жаром.

Руки, помимо его воли, потянулись обнять ее за узкие, хрупкие плечи, но он сжал кулаки так, чтобы ногти впивались в ладони, забыв о том, что боли он все равно не чувствует...

Неужели я не имею права теперь даже на любовь, подумал он. Ведь Коры все равно давно уже нет, и кто тебя осудит, если и Несса любит тебя — это за­метно, — и ты любишь ее?!. Но он вспомнил слова Нессы, сказанные ею при первом их знакомстве:

“Я хочу иметь детей”, и ему стало скверно. А что, если изменение в моих генах никак не повлияло на способность делать детей? Что, если она когда-ни­будь действительно забеременеет от меня? Не ос­ложняй свою жизнь, братец, возьми-ка себя в руки. Ты же — милитар, бессмертный воин, которому не положено иметь родных и близких.

И он резко встал и сказал, не слыша своего голоса:

— Что ж, спасибо за гостеприимство, Несса. Мне пора...

Она тоже поднялась, и в глазах ее он прочитал такую безмерную боль, от которой ему стало не по себе.

— Гал, — сказала она. — А меня ты возьмешь с собой на войну?

— Зачем? — глупо спросил он.

— Я тоже хочу стать бессмертной, — сказала она. — Чтобы всегда быть с тобой...

Это было окончательное признание. Он давно уже не испытывал боли, но сейчас она охватила его и скрутила изнутри мягкой когтистой лапой, и, чтобы хоть как-то избавиться от нее, он, не говоря ни слова, повернулся и пошел к выходу.

Несса не стала провожать его. Она проводила его взглядом в спину.

 

* * *

 

Это было уже совсем в другом городе — Гал давно путал их названия.

Он лежал в гостиничной кабине на сто пятнадца­том этаже и смотрел в окно на звезды. Как ни стран­но, но на такой высоте почему-то казалось, что звезды отсюда не ближе, а еще дальше, чем когда смотришь на них с земли. Браслет настойчиво жужжал зумме­ром вызова и слегка покалывал в запястье — на тот случай, если бы Гал спал.

Не буду отвечать, подумал Светов. Ну их всех к черту! Какое им дело до меня? Опять будут просить сделать кого-то бессмертным. Почему-то им кажет­ся, что бессмертие подобно зубной пасте: если ве­ришь рекламе — решишь все проблемы. Им и в го­лову не приходит, что это, наоборот, начало всех проблем. Да, конечно, каждый боится смерти. И каждому хочется перехитрить природу, обмануть все физические законы — и увековечить себя во плоти. А потом приходит отрезвление. Оно неизбежно, ведь, только обретя неуязвимость, начинаешь пони­мать: ты как бы приговорил себя стоять на берегу, от которого отплывает в вечное путешествие корабль, на борту которого — все остальное человечество.

И в этой связи еще не известно, кому из нас легче: мне, имеющему возможность дотянуться до пассажирской палубы и высадить на берег кого-ни­будь из пассажиров, или таким, как Альгис, брат Нессы, которым остается только быть пассивным провожающим уходящего навсегда корабля...

На всей Земле нас, которых Пришельцы сделали бессмертными, пока несколько тысяч. Что же будет, когда они в конце концов сомнут наше жалкое со­противление (а большинство людей им в этом с удо­вольствием поможет) и начнут раздавать бессмертие направо и налево? Держиморде и закоренелому пре­ступнику... Президенту и рабочему... Порядочному и негодяю... Дряхлому старику и грудному младенцу... Это у людей, да и то не у всех, а лишь у таких ненор­мальных, как я, возникают сомнения насчет спра­ведливости распределения всяческих благ. А они — не люди, и едва ли им присущи терзания выбора... М-да-а, страшно себе представить. А еще страшнее потому, что это, если не тешить себя иллюзиями, не­избежно. Противостоять им мы долго не сможем, потому что с каждым днем этого неравного противо­борства таких, как они, на Земле становится все больше, а таких, как эта Несса, как Кора, как Морделл, как я, наконец, — все меньше и меньше...

Браслет продолжал жужжать, будто свихнулся. Гал ругнулся и нажал кнопку ответа.

На экранчике величиной с ноготь мизинца выри­совалось лицо доктора Морделла.

— Легки на помине, доктор, — сказал мрачно Гал. — Я тут как раз думал о вас. Долго, значит, жить будете...

С чем вас и поздравляю, мысленно добавил он. Ведь долго — это все-таки не вечно...

Вицентий Морделл был явно взбудоражен. На­столько, что проигнорировал все последующие во­просы Светова, в частности, о том, как ему удалось вычислить номер его персональной связи.

— Голубчик мой! — с ходу закричал он, глотая окончания слов. — Вы не представляете, как вы мне сейчас нужны! Скорее! Берите аэр и немедленно прилетайте ко мне!

— А в чем, собственно, дело?

— Мне с большим трудом удалось его вынести из лаборатории!.. Всего лишь до утра!.. Вы не представ­ляете, чего мне это стоило!.. Но утром я должен его вернуть во что бы то ни стало — иначе с меня потом голову снимут!

— Кого — его? — не понимал Гал.

Выяснилось, что речь идет о каком-то сложном электронно-контрольно-измерительно-анализирующем приборе весом в добрых полсотни килограммов (Гал представил, как профессор, озираясь по сторонам, тащит этот груз из последних сил, завернув в какую-то тряпку, через проходную своего “ящика”). При­бор — не то микролептометр, не то синхрофазомодулятор, Гал тут же забыл его название — мог пригодиться, по мысли Морделла, для исследования свойств черного луча Уподобителя, которым владел Светов.

Когда Гал это уяснил, ему стало смешно.

— Послушайте, Вицентий Маркович, — сказал он, сдерживая невольную улыбку. — Неужели вы ду­маете, что я соглашусь стать подопытной свинкой в ваших руках?

— Вы не поняли, Гал! — закричал Морделл. — Вы так ни черта и не поняли!.. Речь идет не о вас, а о вашем... гм... приборе! И не об официальном обсле­довании в секретных лабораториях спецслужбы... Я, лично я буду этим заниматься и, клянусь, резуль­таты и свои выводы буду держать в абсолютном сек­рете — от всего мира, поймите, дебил вы этакий!..

Судя по последнему эпитету, профессор был уже вне себя от жажды научного познания.

— Тогда зачем это вам? — осведомился Гал. — Если какое-либо знание скрывается от всего челове­чества, это не знание, а его слабое подобие. Вы же сами мне когда-то это говорили, вспомните!..

— Не будьте идиотом, — прошипел Морделл. — Я же хочу помочь тысячам таким, как мы с вами!.. Следует уяснить — прежде всего для себя, — как до­стигается это бессмертие. Если же мы поймем, ка­ким образом универсальные природные законы, в том числе и закон сохранения энергии, нарушаются, то мы сможем понять, как с этим бороться! Вы по­нимаете, к чему я клоню?

— Нет, — с сожалением признался Гал. — Не по­нимаю. — На всякий случай он повторил эти два слова на всех языках, которые знал: — Донт андестенд... Нихт ферштеен... Но компреендо... Же не компран па...

— Тогда послушайте последний выпуск новос­тей, — с каким-то мстительным наслаждением про­цедил Морделл. — ИЦ прорвали нашу космическую оборону и вот-вот высадятся на Земле!.. Даю вам пятнадцать минут на размышления по поводу подо­пытных свинок и так далее. И вот что... Если вы от­ключите свой браслет от канала связи, я буду прези­рать вас всю доставшуюся мне вечность!..

Он отключился.

Гал приподнялся на локте и приказал головизору включиться на любой выпуск новостей. Только сей­час до него дошло, что последний раз он слушал из­вестия с фронта две недели назад — и то случайно, проходя мимо электронного табло размером с двух­этажный дом на центральной площади Смоленска... или это был Брянск?..

— ...поистине траур для всего человечества, — нарочито грустным тоном комментировал диктор кадры космических сражений, где ничего нельзя было толком разобрать, только мелькали со всех сто­рон, как тени, спейсеры, летели трассы гамма-ракет и вспыхивали миниатюрными звездами, разлетаясь вдребезги, истребители и “калоши” Пришельцев. Кадры были явно взяты из какого-то архива, потому что сражения велись на фоне Плутона и Урана, а было это еще на самом первом рубеже обороны, го­дика этак два — два с половиной назад. — Такого наступления со стороны противника земная цивили­зация еще не знала за все годы этой ожесточенной войны. Наши воины славного Звездного Корпуса дрались до последнего, но слишком неравными были на этот раз сражения. Тысячи кораблей При­шельцев сумели прорвать нашу оборону и лишь во­время подоспевший стратегический резерв ОЗК ос­тановил их на рубеже Марса. Земля никогда не забудет своих сыновей, павших при выполнении долга по защите родной планеты!..

В том же духе диктор изощрялся еще долго. Но, кроме пафосных, напыщенных изречений, ничего конкретного от него Гал так и не услышал. Лишь в самом конце обращения (оказывается, диктор зачи­тывал обращение Ассамблеи Объединенных Наций к человечеству) было сказано о том, что в связи с пос­ледними событиями ОЗК понес огромные потери, для восполнения которых все граждане мужского пола в возрасте от семнадцати до сорока лет призы­ваются встать грудью на защиту Земли...

Гал выключил ГВ. Да, война, видимо, вот-вот за­кончится. Впрочем, Морделл считает, что еще есть шанс найти способ борьбы с Чужаками. Но для этого он хочет исследовать Уподобитель.

Он встал с кровати и подошел к окну. Он не ре­шался признаться себе в том, что попросту боится возможной неудачи профессора... Вдруг исследова­ние окажется бесполезным?..

Стекла в окнах задребезжали от гула, падавшего мощными раскатами сверху. Гал испуганно задрал лицо кверху. Неужели Они уже здесь, мелькнуло в голове, но он тут же понял, что это летят боевые флайджеры. Их было много, и шли они на малой вы­соте, чуть не задевая брюхом шпили небоскребов и башен энергоприемников...

Гал стиснул зубы и набрал на браслете код Морделла.

 

Глава 15

ЗЕМЛЯ В ОПАСНОСТИ

 

Они лежали на гребне высокого холма и смотрели вниз, на простирающуюся до самого горизон­та — во все стороны — огромную мрачную равнину. Вид отсюда был очень живописен, словно присутст­вуешь в Историческом театре, где голографические установки разыгрывают батальные сцены. Далеко-далеко посреди равнины высилась громада “Шара”. Очертания его были слегка смазаны, будто на сма­занном голоизображении. По поверхности “Шара” непрерывно, с огромной скоростью, бежали полосы, пятна, завихрения всех цветовых оттенков, времена­ми проскакивали какие-то картинки, будто “Шар” силился изобразить что-то на своей поверхности, но у него ничего не получалось. Складывалось впечат­ление, будто “Шар” вращается вокруг своей оси с бешеной скоростью. Его верхушка сливалась с обла­ками на пасмурном небе — должно быть, высота его равнялась пяти-шести километрам, не меньше.

“Шар” со всех сторон был окружен тремя линия­ми позиций Объединенной оперативной группи­ровки. Самая передовая из них, которая шла под холмами, окружавшими долину с четырех сторон, находилась сейчас под ними. Даже отсюда было видно, как много укреплений успели наворотить обороняющиеся буквально за несколько дней: черная земля была перепахана и под влиянием двух обиль­ных дождей превратилась в жирную грязь; через каждые пятьсот метров располагались силовые уста­новки, открытых позиций почти не было, а лишь доты из армированного бетона, блиндажи и туннели сообщения, заменявшие траншеи и выдерживавшие ударную волну от взрыва ядерной бомбы в несколь­ко десятков килотонн. Позиции щетинились ствола­ми — не менее пятисот на каждый квадратный метр. Чего здесь только не было!.. Блиндеры и артиллерия, триггенсы и генераторы взрывных волн, безоткатные орудия образца начала прошлого века и современ­нейшие лучеметы сверхкрупного калибра.

Гал вздохнул и сплюнул. Неужели они надеются этим остановить Пришельцев, подумал он. Бред какой-то...

Вся равнина вплоть до самого “Шара” была усы­пана остовами и обломками взорванной, сожженной и разрезанной на куски прямыми попаданиями ла­зерных лучей бронетехники. Пылали пожары: видно, последняя атака со стороны землян была совсем не­давно.

Боевые действия начались с того момента, когда неделю назад “Шар”, прорвавшись через сеть противокосмической обороны и разнеся в пух и прах не­сколько флотилий воздушных перехватчиков, мягко приземлился в центре обширной равнины в предго­рьях Северного Кавказа.

Три дня Гал и его товарищи пробирались на пере­довую. Оружия у них почти не было, да оно им было и не нужно. Война, перекинувшаяся из глубин кос­моса на Землю, сразу же выявила, насколько люди психологически не готовы к этому. В прифронтовой полосе царил самый настоящий хаос. Население го­родов и прочих агломераций, расположенных в ра­диусе пятисот километров, в срочном порядке эва­куировалось всеми видами транспорта в глубь континента.

Навстречу потоку мирных людей, с детьми и имуществом, безостановочно шли магнитопоезда и экранобусы, летели флайджеры, платформы и бое­вые аэры. Они доставляли со всех концов Земли лич­ный состав и технику. Коменданты путей сообщения не справлялись со своими обязанностями. Преступ­ные группировки все чаще грабили и нападали на беженцев.

Странный отряд людей в одинаковых пятнистых комбинезонах, без всяких средств защиты и без ору­жия, целеустремленно продвигавшийся в сторону передовой, разумеется, не мог не привлечь внима­ния военных властей. Несколько раз к Галу и его спутникам приставали патрули военной полиции, спецслужбовцы и спецназовцы, а то и просто банди­ты. Иногда их пытались даже задержать, и не раз — с применением боевого оружия. Такие попытки за­канчивались довольно плачевно — для тех, кто их предпринимал. Отряд следовал одним длинным марш-броском без привалов и ночевок — усталости никто не ощущал, равно как и голода или жажды.

Они шли, как обычно говорится в сказке, три дня и три ночи. И наконец-то дошли.

Лежа на животе и покусывая травинку, Гал при­стально наблюдал за “Шаром”, который в это время подвергался очередному налету с воздуха. Местность вокруг “Шара” в радиусе километра дымилась, исковерканная попаданиями снарядов и ракет с самой разнообразной “начинкой”. Единственное, чего еще земляне не применяли, — так это Сверхоружия. Впрочем, это, видимо, приберегалось на самый крайний случай...

Боевые флайджеры в штурмовом варианте нака­тывались со всех сторон и с разных высот на “Шар”. Они шли так плотно, что напоминали огромную гро­зовую тучу, только в отличие от обыкновенной пере­мещающуюся по воздуху с огромной скоростью. Они шли очень слаженно и красиво, но успели дать толь­ко один залп гамма-ракетами — конечно же, не при­чинивший “Шару” ни малейшего вреда. В сле­дующее мгновение он издал протяжный вздох — и небо вокруг сразу как бы вспенилось и очистилось, только долго еще падали вниз, кружась, горящие хвосты и обломки фюзеляжей. И тут же, почти без паузы, из туч вывалилась вторая волна штурмо­виков — штук двадцать. Они зашли в атаку с “горки” и попытались расстрелять “Шар” ракетами в лоб почти с бреющего полета. На поверхности “Шара” смутно обозначилось нечто вроде окошечек, и чер­ные лучи перечеркивали крестики штурмовиков, и те, один за другим, вспыхивали и падали, рассыпа­ясь еще в воздухе.

Гай скрипнул зубами и перевел взгляд на рав­нину.

Там к “Шару” над самой землей летела самая на­стоящая танковая армада. Танки были похожи на капли ртути: с мощной бронезащитой от всех видов оружия, высокоманевренные и скоростные, осна­щенные самой последней электроникой и лазерны­ми пушками, они наверняка были уверены в своей неуязвимости. Где-то на полпути к “Шару” они все открыли огонь одновременно и сразу же окутались всполохами лазерных вспышек.

Лазерные трассы скрестились на “Шаре” и некоторое время упирались в него, как лучи безобидных прожекторов, хотя от высокой температуры плави­лись на равнине валуны и горела земля.

Они не поняли, как отреагировал “Шар”, но через несколько минут было все кончено. Вместо танков остались по инерции мчащиеся вперед клубы огня и дыма, а потом раздались серии взрывов — и армады не стало.

Откуда-то из-за горизонта, с дальних позиций, по “Шару” удручающе монотонно долбили дально­бойные ракетометы, но ракеты вязли в “Шаре”, как в вате.

— Вот это драчка, — прозвучал над ухом Гала чей-то голос. — Что прикажешь делать, командир?

Гал повернулся и увидел продолговатое лицо Рифката Богданова. Остальные члены отряда сби­лись в кучки и с жаром обсуждали только что уви­денное.

— Значит, так, — громко сказал Гал. — Никуда пока отсюда не расходиться. Старшим вместо себя назначаю Рогова. Ждите меня, постараюсь не задер­живаться.

Он перевалился через гребень холма и прыжками стал спускаться в долину.

— Ты куда, Гал? — удивился Урман по прозвищу Дискант, которым его наградили за тонкий голосок, разительно контрастировавший с фигурой тяжелоат­лета.

— На беседу с главарем всей этой шайки-лей­ки, — сказал Гал.

Командующего Объединенной оперативной группировкой Гал отыскал с трудом после долгих блужданий по блиндажам, позициям и горячих объ­яснений с бдительными часовыми.

Генерал-корнет оказался на научно-наблюда­тельном пункте. Его окружала разномастная и разномундирная свита. Гала попытались остановить, но в пререкания Светов не вступал, врукопашную — тем более. Правда, он дал себя тщательно обыскать охране Командующего.

Кто-то вытянул из кобуры пистолет, но Гал уко­ризненно покосился на него, буркнув:

— Убери, дурак. Еще в Командующего попадешь ненароком! — И офицер смешался: в тесноте ННП действительно стрелять было неразумно: что зря па­лить по непробиваемым толстым стенам.

— Господин генерал-корнет, — обратился нако­нец Гал к спине Командующего, обтянутой бронекомбинезоном. — Разрешите с вами поговорить?

Спина вздрогнула, и генерал принял вертикаль­ное положение. Затем развернулся, и Гал увидел лицо Командующего. Лицо было квадратным, гла­за — красными и отечными, по щеке тянулась длин­ная кровавая царапина, а подбородок был не брит, по меньшей мере с начала боевых действий.

— Что-о? — протянул генерал-корнет. — Что за явление Христа народу? Почему посторонние на на­блюдательном пункте? Власов! Это кто такой? — ге­нерал ткнул длинным пальцем с траурным ногтем в Светова.

— Моя фамилия Светов, — вежливо сказал Гал. — Спейс-лейтенант Объединенного Звездного Корпуса Светов, бывшая База номер семнадцать.

Генерал уставился на него, пронзая взглядом на­сквозь.

— Что за белиберда? — рявкнул он. — Какой еще Звездный Корпус? Звездный Корпус, молодой чело­век, накрылся медным тазом, не выполнив своей за­дачи, еще неделю назад!..

— Возможно, — согласился вежливо Гал. — Не буду спорить. Но кое-что от ОЗК еще осталось, и я имею честь представлять здесь сводный доброволь­ческий отряд бывших спейсеров.

— Такой наглости я еще не видел за всю свою службу, — констатировал генерал-корнет, пуча глаза. — Власов! Уберите посторонних с наблюда­тельного пункта.

От свиты отделился полковник с лицом наемного убийцы. Рукава его комбинезона были небрежно за­сучены.

Он приблизился к Светову и сделал неуловимое движение, от которого, по его мнению, Гал должен был пролететь через все помещение капонира к вы­ходу. Когда же этого не произошло, он удивился, и тут же последовало второе быстрое движение — в его руке возник большой пистолет с длинным стволом.

— На выход! — сказал полковник бесцветным го­лосом. — Па-пра-шу! Гал усмехнулся.

— Нет уж, — сказал он. — У меня очень важный разговор с Командующим, я три дня сюда добирался.

— Считаю до трех, — не повышая тона, сказал полковник Власов, и в помещении сразу установи­лась мертвая тишина. Видно, все присутствующие знали, что полковник имел обыкновение держать свое слово. Генерал-корнет делал вид, что очень занят наблюдением в перископ. — Раз!

— Да бросьте вы, — сказал Власову Гал. — Зря только боеприпасы растратите. Дайте лучше писто­лет мне!

— Два! — сказал господин полковник. Гал отвернулся.

— Три, — закончил Власов и тут же нажал на курок.

Пуля прошла сквозь Гала и ударилась о парапет в двадцати сантиметрах от виска Командующего.

Генерал-корнет резко повернулся, иссиня-бледный, как поганка. Власов сосредоточенно изучал свой пистолет.

— Во-он! — взревел вдруг Командующий. При­сутствующие осклабились, считая, что это относится к наглому самозванцу, но генерал-корнет тут же уточнил: — Все — вон! — И, покосившись на Светова, добавил: — А вас я готов выслушать, лейтенант.

Когда толстая бронированная дверь ННП закры­лась за последним офицером, генерал-корнет опус­тился на складной брезентовый стульчик и милости­во сказал Галу:

— Так это вы в последние три дня поставили на уши всю прифронтовую полосу? — Гал кивнул. — Докладывали мне, докладывали о вашей шатии-братии, но, признаться, не верил... Что же вы хотели мне сказать?

— Неправильно вы воюете, господин Командую­щий, — вежливо сказал Гал.

Генерал-корнет побагровел, но сдержался.

— А именно? — осведомился он. — Вы что-то можете предложить?

— Постараюсь, — скромно сказал Гал. — Хотя время уже упущено, промахи вами совершены слиш­ком большие, чтобы их можно было легко испра­вить... Взять хотя бы организацию боевых действий. Простите, но вы навалились на Пришельцев со всех сторон этакой кучей малой и думаете, что натиск и штурм приведут к благоприятному исходу. Вы ата­куете противника с воздуха — безрезультатно. Вы посылаете в атаку целые танковые армии — и они гибнут. Группировка несет огромные потери по вашей вине. А что делает противник? Противник спокойненько отбивается и наматывает, так сказать, на ус ваши методы ведения боевых действий...

Тут генерал-корнет не выдержал.

— Позвольте спросить вас, лейтенант, — ехидно осведомился он, — какое у вас военное образова­ние?

— Разумеется, уступает вашему. Вы-то, наверное, три академии закончили, в том числе Академию Ге­нерального штаба Объединенных Вооруженных Сил, ну это не в счет... наверняка ваши подчиненные за вас карты рисовали и курсовые работы писали... что-нибудь вроде — “Наступление танкового фронта на глубокоэшелонированную оборону противника”… Вы одно поймите, господин генерал: вся военная премудрость, все эти шаблоны типа “лучший способ обороны — нападение” в данном случае не только не годятся, но и вредны, потому что ведут к массовым потерям личного состава и боевой техники!..

Генерал-корнет двигал бровями, надувал щеки и жевал губами и наконец разразился:

— Ма-алчать! Мальчишка! Сопляк!.. Да ты еще под стол пешком ходил, а я уже полковничью папаху носил! Как ты смеешь!.. Со старшим по званию?!

— Эх вы, — с горечью сказал Гал. — Оскорблены моими словами, да? Вы бы лучше подумали о том, что будет через пару дней, когда у вашей сраной группировки силы и средства иссякнут, а противник перейдет в наступление!.. Чем вы его тогда отражать будете? Кстати, учтите, что Чужаки не случайно изу­чали вашу тактику, технику и вооружение. Они будут применять ее один к одному против вас! Штурмови­ки будут утюжить ваши позиции с воздуха, а по рав­нине будут накатываться танки!..

— Откуда вы знаете? — задыхаясь, сипло спросил генерал-корнет. — Может быть, вы — один из них? Гал улыбнулся.

— Нет, — сказал он. — Я — один из нас. А всего нас — таких, как я, — пятьдесят человек, но стоят они пятидесяти тысяч, потому что неуязвимы для любого оружия... И мы прибыли сюда не для того, чтобы критиковать вас, а чтобы принять участие в борьбе с агрессорами.

— А что вы умеете делать? — осведомился Ко­мандующий. — Среди вас есть танкисты? Артилле­ристы? Рейнджеры?

— Ну, это не проблема, — сказал Гал. — Во-пер­вых, мы умеем летать на любых самолетах, — все-таки большинство из нас — бывшие спейсеры... Стрелять из лучеметов и прочих систем нам тоже приходилось, а управление всей прочей техникой, насколько я понимаю, автоматическое...

— Если бы, — сказал Командующий. Нервно дергая поцарапанной щекой, он достал из кармана портсигар с монограммой и закурил. — У нас же как — пока петух в одно место не клюнет, никто не почешется подумать на перспективу... Как еще лет пятьдесят назад порубили все разработки систем во­оружения — так с тех пор и не брались за них. Стыд­но сказать, но то, что мы сейчас имеем на вооруже­нии, еще в начале прошлого века сочинили!.. Пока война велась в космосе, все уповали на ваш доблест­ный Звездный Корпус и штамповали на конвейерах лишь спейсеры да прочие космические посудины! Никто и не планировал, что противника на Землю допустят... А вы: автоматика, роботы боевые, танки с дистанционным управлением... Да если хотите знать, я сам не меньше вашего страдаю, что люди гибнут как мухи, а в бой все равно их придется по­сылать! Но другого выхода у меня как у Командую­щего нет!

— Есть, — сказал Гал. — Есть другой выход.

— Какой же? Пустить пулю себе в лоб? Или в от­ставку попроситься?

— Не надо крайних мер. Достаточно распоря­диться, чтобы мой отряд был допущен к участию в обороне. Причем вооружение и техника должны нам выделяться по первой просьбе. Все прочие войска можете отводить на запасные рубежи. Мы продер­жимся...

— Вы сумасшедший, — сказал генерал-корнет. — Времена Суворова давным-давно прошли. Пришель­цы просто сомнут вас, смахнут, как хлебные крошки со стола, и покатятся дальше, во все стороны. Круго­вое наступление называется, слышали о таком?

— Слышал, слышал, — сказал Гал. — Только уч­тите, что ваше согласие в данном случае формально. Я хотел вас только предупредить — все, что нам нужно, мы и так возьмем. Помешать нам вы просто не сможете, по-моему, вы уже успели убедиться в этом.

В кармане Командующего что-то запищало. Он переменился в лице, вскочил, встал по стойке “смирно”, извлек плоскую коробочку и поднес к губам:

— Слушаю, господин президент!.. Да, господин президент!.. Никак нет, господин президент!.. По­звольте заверить, господин президент, что против­ника всеми силами постараемся не пропустить в глубь территории!.. Я сказал: постараемся, потому что ресурсы группировки на исходе!.. Если бы вы лично, господин президент, распорядились подбро­сить нам еще парочку танковых армий и одну воз­душную армаду... Все понял, господин президент!.. Желаю здравствовать, господин президент!..

Он убрал коробочку в карман, утер рукавом со лба выступивший пот и мрачно покосился на Светова.

— Ладно, — сказал он. — Только учтите, войска с позиций отводить я не намерен. Мне пока еще жить хочется... Подчиняться будете лично мне, связь дер­жать со мной непрерывно. Назначаю вас команди­ром универсально-мобильного отряда. Подойдите к комп-планшету, я покажу вам расстановку наших сил и средств и поставлю задачу...

 

* * *

 

“Шар” предпринял попытку прорвать оборону землян на третий день после прибытия отряда Светова в район боевых действий. В это время Гал как раз наблюдал за “Шаром” с помощью мощного ком­пьютерного сканера. Он находился в подземном блиндаже возле полевого аэродрома, где базирова­лась смешанная воздушная бригада, включавшая в свой состав флайджеры, штурмовики, бомбардиро­вочные платформы и катера-антигравы.

Развертка резво бежала по экрану сканера, пока­зывая, что “Шар” как бы пульсирует, ритмично сжи­маясь и разжимаясь, словно огромное живое сердце. Внутри его что-то происходило, и Гал почувствовал холодок под ложечкой. Знать бы только — что имен­но... Но сканер, как и любая другая аппаратура — все эти перископы, рентгенографы, инфракрасные и ультрафиолетовые визотроны, — не мог просветить “Шар” насквозь. Он был непроницаем для наблюде­ния, словно изваянный из гранитной глыбы. Однако Гал знал, что это не так. Последнее время он часто вспоминал то, что врезалось в память во время его пребывания в “Шаре”, но теперь эти воспоминания стали такими стертыми, что порой казалось — то был всего лишь кошмарный сон...

Основная часть отряда Светова базировалась на аэродроме, поближе к самолетам. Человек десять во главе с Юрой Урманом специализировались на изу­чении блиндеров в танковом полку, который распо­лагался чуть левее от аэродрома. Рогов, Ваксеров, Ордузов, Арванов и Кироев были выделены Галом Для усиления передовых позиций, напичканных ар­тиллерией, противотанковыми огнеметами, лазер­ными установками сплошного огня и прочим воору­жением. Не у дел оставался один только Вицентий Маркович Морделл. Воин из него был нулевой, и Гал уже пожалел, что в свое время уговорил доктора вступить в отряд. Больше пользы от него было бы в лаборатории, а не на поле боя. Последнее время профессор был необычно молчалив и сосредоточен. Он днями напролет сидел на грубых нарах в блинда­же, производя какие-то подсчеты в комп-ноте.

“Отряд бессмертных” с самого начала был встре­чен милитарами настороженно. Все словно чувство­вали его особый статус и избегали вступать с товари­щами Светова в разговоры, хотя Гал не раз ловил на себе внимательные взгляды пилотов. Потом до него дошли отзвуки той легенды, которая ходила в армей­ских кругах — вплоть до самого высокого уровня. Кто-то высказал предположение, что, мол, бывшие спейсеры на самом деле — новая модель боевых роботов-андроидов, специально разработанных для борьбы с Пришельцами. Однажды Гал сам подслу­шал такой разговор между сервистами на летном поле. Он как раз шел к своему интерсептору, чтобы освежить в памяти навыки полетов в атмосфере, когда до его ушей долетело: “...им, конечно, ни есть, ни пить не надо. Заливай только смазку в суставы и аккумуляторы подзаряжай раз в год”. — “Давно пора бы прекратить из людей пушечное мясо делать, а то мужиков скоро в мире не останется...” — “Да-а, и когда только эта война закончится?” — “А закончит­ся ли она вообще? Чувствую, не одолеть нам Чужа­ков. Почти неделю лупим их из всех видов оружия, а они — хоть бы хны. Сколько уж наших танков по­жгли, а?.. И оружие у них какое-то странное, люди будто испаряются”. — “С чего это ты взял?” — “Да говорят, что с передовых позиций специальную по­хоронную команду высылали трупы погибших ис­кать, а она вернулась с пустыми руками... Даже бо­тинок от павших ребят не осталось!” — “Что ж тут удивительного? Когда танк горит, там знаешь темпе­ратура какая? Как в мартеновской печи!” — “Все равно, что-то здесь не так”...

Гал хотел было подойти к сервистам и рассказать им всю правду и о себе, и о том, куда деваются люди из танков и самолетов, когда в них вонзается несу­щий бессмертие луч Уподобителя, но потом переду­мал. Расскажи им про телепортацию и бессмертие — выслушают глазом не моргнув, вежливо удивляясь, а потом все равно переиначат по-своему, и возникнет еще один слух — на сей раз о том, что “боевые робо­ты”, оказывается, быстро перегреваются и тогда на­чинают нести всякую белиберду...

Вообще Гал понемногу стал убеждаться: пока люди сами не попадут под удар Уподобителя, будут высказывать такие глупости, от которых мурашки бегают по коже. Неужели только обретя бессмертие, человек — обычный рядовой человек, от которого в этом мире почти ничего не зависит, — становится чуточку умнее? Неужели именно ужас перед неми­нуемой смертью делает все человечество стадом, ни­чего не видящим дальше своего пучка сена?.. От этих мыслей ему становилось не по себе, ведь полу­чалось, что он уже начинал сравнивать: мы и они... они — хуже, мы — лучше... в любом случае мы — не такие, как они...

Внезапно “Шар” окутался туманом и на несколь­ко секунд исчез из поля зрения. Развертка бешено крутилась по экрану, не обнаруживая объекта на­блюдения. Гал перевел экран в оптический режим и увидел, как в небе над “Шаром” откуда ни возьмись возникла черная точка. Он навел на нее перископ и включил максимальное увеличение. В окулярах воз­ник необычный летательный аппарат: нечто среднее между самолетом и флайджером, но с косо обруб­ленным фюзеляжем и как бы вылепленный из плас­тилина, потому что на нем нигде не было видно ни швов, ни соединений, ни заклепок. Кабина у него отсутствовала, но под короткими крыльями отчетли­во виднелись тонкие трубочки с раструбами Уподо­бителей. Самолет описывал виражи над “Шаром”, словно примеряясь к полету. Потом из тумана, за­крывавшего “Шар”, возникли еще два таких же самолета... Потом — сразу пять... Когда число само­летов достигло двадцати, они разделились попарно и понеслись в разные стороны от “Шара”. Скорость у них была, однако, не очень большая: чуть меньше скорости звука.

В тот же миг пискнул коммуникатор. Гал вклю­чил его, и в блиндаже раздался хриплый голос Ко­мандующего:

— Они атакуют, лейтенант...

— Я вижу, — ответил Гал. — Сейчас дам команду на взлет.

— Справятся твои ребята? — недоверчиво спро­сил генерал-корнет. — Может быть, нужна помощь?

— Справимся, — сказал Светов. — Я сам поведу их.

— А как быть с танками? — спросил беспомощно Командующий.

— С танками? — удивился Гал.

— Ну да, черт побери! — нервно воскликнул ге­нерал. — Они атакуют одновременно по земле и по воздуху!

Гал сфокусировал окуляры на равнине и увидел, как по ней, подпрыгивая на кочках, бодро катятся на передовые позиции странные машины ртутного цвета, без башен, с длинными тонкими двойными трубами, торчавшими прямо из корпуса. Ни колес, ни гусениц у них не было — видно, машины дви­гались на антигравитационной подушке. Их было много, около пятидесяти, и шли они красивым кли­ном на достаточно большой скорости.

Гал с удивительной четкостью понял, что сейчас начнется. Врубаются Уподобители в сочетании с ударами из гравитонных орудий, и защитники пере­довых позиций, сметенные танковыми залпами, уносятся за много тысяч километров отсюда. Еще неизвестно, можно ли остановить эти “танки” обыч­ными боеприпасами, или они наподобие своих хозя­ев неуязвимы?.. Если это так, то вскоре в полосе обороны не останется ни одного человека, кроме них. Тогда Пришельцы беспрепятственно устремят­ся через холмы неудержимым маршем. Да, придется потрудиться, чтобы их остановить...

— Мы должны их остановить во что бы то ни стало, господин Командующий, — сказал он в ком­муникатор. — Для начала мы выясним, чем их можно бить.

Он отключился и подал сигнал общей боевой тревоги. Выскочил из блиндажа и помчался к своему интерсептору.

На летном поле он столкнулся со Славой Криковым. Слава бежал, на ходу застегивая летный кос­тюм.

— А ты куда, Гал? — удивился Слава.

— Туда же, куда и ты, — бросил на бегу Светов.

— Чудак человек, — сказал Слава. — Ты же ко­мандир, а командир должен руководить, а не лезть в драку... Прошли те времена, когда он был впереди с шашкой и на лихом коне!..

— Ты говоришь так, будто у меня есть шанс по­гибнуть, — усмехнулся Гал.

— А, извини, я и забыл, — смутился Криков, убе­гая к своей машине.

“Командир, — сердито думал Гал, вскакивая в кабину интерсептора и лихорадочно запуская двига­тель. — Какой, к черту, из меня Командир?! Коман­дир должен быть уверен в себе как скала, а мне бы в себе до конца разобраться, не то что других по­учать!..”

Он наконец набрал нужные обороты турбины и пошел на взлет. Слева и справа взлетали другие ис­требители. Гал прикинул на глаз — кажется, взлете­ли все бессмертные. Видно, ребятам не терпелось схватиться с противником в первом же бою: засиде­лись, братцы...

Он перевел экраны обзора в компьютерный ре­жим, чтобы попытаться уяснить общую обстановку. Обстановка ему не понравилась. Пришельцы дейст­вовали весьма грамотно. Почти по-человечески... Наверное, все первые дни они старательно изучали систему обороны землян, потому что первым же уда­ром с воздуха явно стремились вывести из строя пункты управления и огневые точки. Во всяком слу­чае, сразу четыре “самолета” противника направля­лись в сторону расположения командного пункта Объединенной группировки. И Гал решил помешать им.

Он положил истребитель на крыло и увеличил обороты турбины. Сближение с противником про­изошло на пересекающихся курсах. Когда черное пятно замаячило в нитях прицела, Гал утопил гашет­ку лазерной пушки и увидел, как его луч буквально разрезает Чужака на куски. Есть один!..

Он облегченно вздохнул и, выведя самолет из пике, тут же повис на хвосте у второго Пришельца. Тот задергался в разные стороны, пытаясь выскольз­нуть из прицела, но это было бесполезно, и самона­водящаяся ракета разнесла его на мельчайшие ку­сочки.

Небо впереди оказалось перечеркнутым черной трассой, и Гал с трудом успел обойти ее. Сердце за­билось чаще — в горячке боя он совсем забыл, что ему теперь ничто не грозит... Но это не значило, что не надо подчиняться инстинкту самосохранения, ведь если бы его сбили, противник мог безнаказанно терзать позиции группировки...

Гал дрался отчаянно. Пригодился опыт схваток в космическом пространстве, навыки пилотирования на бешеных скоростях. Хотя и различия были: нель­зя забывать, что он не на спейсере, а на обычном самолете.

Улучив момент, Гал огляделся. Самолеты хаотич­но носились вокруг него, трудно было разобрать, кто же побеждает: противник или свои. То и дело свер­кала ослепительная вспышка, и тот, кому не повез­ло, падал с огромной высоты на землю. Падали и Чужаки, и свои... Кажется, свои все-таки падали меньше. Окончательно Гал убедился в этом, когда небо полностью очистилось от “самолетов” При­шельцев. Как и в космосе, враг дрался до конца, до последней боевой единицы...

Гал сосчитал, сколько осталось своих. Потом произвел в уме операцию вычитания. Получалось, что противнику удалось “уничтожить” семь машин, в которых находились бессмертные. Но от этой мысли Светов особо не расстроился: теперь он мог позволить себе такую роскошь — не расстраиваться по поводу потерь. Он представил, как сбитый само­лет взрывается, а пилот падает с высоты в десять тысяч метров без всякого парашюта на землю. После падения, в результате которого от него не должно остаться даже мокрого места, встает как ни в чем не бывало, деловито отряхивается и идет себе пешоч­ком до наших ближайших позиций... Так можно вое­вать, подумал он, разворачивая самолет курсом на аэродром.

На земле “танковая атака” Пришельцев, судя по всему, тоже захлебнулась. Передние машины тор­чали горящими факелами, а остальные отступали к “Шару” под плотным артиллерийско-лазерным огнем.

Не так страшен черт, как его малютка, бодро подумал Гал, сажая истребитель на аэродром. Справимся с этими сволочами... Лишь бы технику нам подкидывали вовремя.

Он доложил Командующему о результатах воз­душного боя прямо из кабины самолета.

Генерал-корнет был растроган.

— Молодцы, ребята, — сказал он. — Просто орлы! Действуйте дальше в том же духе...

Гал не стал дожидаться, пока приземлятся все ос­тальные.

Он направился в блиндаж, с удовлетворением от­мечая, что тело ни чуточки не устало, как это бывало раньше — до бессмертия. Нет, все-таки вечное су­ществование определенно имело свои положитель­ные стороны. Плохо только, что выпить ничего нет, сейчас граммов двести пришлись бы кстати...

Он вошел в блиндаж и сел с размаху в полевое брезентовое кресло. Вицентий Маркович Морделл сидел, уставясь в пространство неподвижным взгля­дом, но Гал не обратил никакого внимания на состо­яние профессора.

— Можете нас поздравить, Вицентий Марко­вич, — сказал Светов ученому. — Сегодня мы пока­зали и чужим, и своим, на что мы способны!.. Будут знать, как дерутся бессмертные!..

Доктор странно молчал, и Гал взглянул на него в упор. Морделл был бледен, губы у него дергались, будто от холода.

— Что это с вами? — удивился Светов. Морделл медленно перевел на него взгляд.

— Сколько ребят... не вернулось? — спросил он.

— Семь, — растерянно сказал Гал. — Ничего страшного, завтра утром на своих двоих вернутся... Тут по прямой километров двадцать, не больше...

— Они не вернутся, Гал, — спрятав лицо в ладо­ни, сказал Морделл.

Галу показалось, будто он ослышался. Смысл слов доктора не сразу дошел до него.

— Как это — не вернутся? — переспросил он, похолодев. — А куда же они денутся? Дезертируют, что ли?

— Они уже никогда не вернутся, Гал, — с неесте­ственным спокойствием сказал профессор. — Они... они погибли.

— Что за чушь вы несете? — разъярился Све­тов. — Как бессмертные могут погибнуть?

Морделл достал зачем-то из кармана свой нераз­лучный комп-нот.

Вывел на экран какие-то формулы и цифры и по­казал комп-нот Галу.

— Я только что закончил расчеты параметров луча вашего Уподобителя, — все с тем же смертель­ным спокойствием сказал он. — Помните, я вызывал вас для исследований?

Гал помнил. Он провел тогда в доме Морделла почти неделю, и все это время профессор заставлял его вновь и вновь стрелять из Уподобителя в чугун­ную плиту, а сам возился у приборов, принесенных им из своей секретной лаборатории...

— Но ведь тогда у нас — вернее, у вас — ни черта не вышло, профессор, — сказал он.

— Не вышло потому, что я поставил перед собой в ходе исследования не ту цель, которую следовало поставить, — вздохнул Морделл. — Понимаете, я хотел попытаться воспроизвести свойства Уподоби­теля, а буквально несколько дней назад мне пришла в голову идея: а как Уподобитель повлияет на орга­низмы при вторичном воздействии? Для этого мне пришлось построить математическую модель взаи­модействия луча с клетками, имеющими нарушен­ную генную структуру, — благо все записи, сделан­ные мной в ходе экспериментов с Уподобителем, сохранились... Так вот, Гал, вынужден вас огорчить: согласно этой модели, вторичное воздействие луча возвращает человеческому организму все прежние свойства. Говоря математическим языком, минус на минус дает плюс!..

— Вы хотите сказать, что, попав под луч Уподобителя, бессмертный вновь становится обычным че­ловеком? — пробормотал Гал.

— Именно так, — сказал доктор. — Вот, извольте убедиться сами.

Он протянул Светову свой комп-нот. Гал тупо смотрел на головоломные формулы и вычисления со множеством цифр и букв, идущие одной сплошной строкой по экрану, но мозг его не воспринимал их смысла. В интегральной математике он был не силен... Вместо формул он видел, как Кирой Крас-новский и Айзик Руховец, чьи самолеты разлетелись при попадании луча Уподобителя, падают с огром­ной высоты, и легкие их разрывает страшный ветер падения, а земля наплывает, вращаясь, снизу, и как они до самого последнего момента — если еще были в сознании — верили, что с ними ничего не слу­чится...

Внутри у Гала защемило. Кровь бросилась в го­лову. Он отшвырнул комп-нот в сторону и, соскочив с кресла, метнулся к Морделлу и схватил его за грудки.

— Вы ошибаетесь, доктор! — прошипел Све-тов. — Ну скажите же, что вы допустили ошибку в своих идиотских расчетах!.. Они не могли погибнуть! Не могли!..

Но Морделл отвел глаза, и Гал с ужасом понял, что все правильно, и никакой ошибки в его выводах нет, и тогда ему стало так скверно, что, отпустив доктора, он чуть не скрючился от ненависти к себе...

Я во всем виноват, думал он, задыхаясь. Это я за­манил ребят на бойню. Получается, что я обманул их, наобещав, что смерть им уже не грозит. А они так верили мне!.. Значит, мы обречены... Скоро Пришельцам некому будет противостоять. Получает­ся, что я сел в огромную грязную лужу, и не так-то просто будет отмыться от этой грязи. Проклятье, ни на что нельзя надеяться в этом неустойчивом мире!.. Даже на самого себя. Что же теперь делать, что? Пойти и покаяться перед ними? Сказать, что я не знал и не ведал?.. А может, оставить все как есть? — вдруг подумал он. Продолжать обманывать их и дальше, а? Пусть надеются на свое бессмертие, сей­час главное — чтобы они дрались, защищая челове­чество! Взять с Морделла честное слово, что он ни­кому не проболтается...

Что это я, опомнился Гал. Сколько же дерьма еще во мне, если я посмел подумать о таком варианте!.. Хорошо, что телепатии не сущест­вует. Что же делать теперь?

Он покосился на профессора. Тот сочувственно глядел на него, скривив рот в горькой усмешке.

— Простите меня, Вицентий Маркович, — про­бормотал Гал. — Я... я не хотел...

В блиндаже раздался сигнал боевой тревоги.

Гал взглянул на экран оперативной обстановки. В воздухе опять были Пришельцы. Их опять было много. Они шли строем на север, и по ним били ра­кетные зенитные установки. В левом нижнем углу экрана появились пять черточек интерсепторов. Они спешили наперерез Чужакам.

Трясущимися руками Гал извлек из кармана ко­робочку коммуникатора.

— “Этеры”, — сказал он, нажав кнопку связи с самолетами. — Это я, Гал. Немедленно возвращай­тесь обратно, “этеры”!

— В чем дело, Гал? — послышался из коробочки искаженный помехами голос Саулета Романова.

— Возвращайтесь на аэродром, Саулет, — повто­рил Гал. — Передай всем остальным: если Чужаки попадут в вас своим лучом, вы погибнете! Для вас попадание равносильно смерти, понятно?

— Понятно, — сказал Саулет после паузы. — Значит, никакие мы не бессмертные?

— Это долго объяснять, — с отчаянием сказал Гал. — Возвращайтесь!

— А кто же перехватит этих гадов, если не мы? — спросил Романов. — Пушкин, что ли?

На это нечего было ответить. К тому же у Гала перехватило горло, и он физически не мог ничего сказать.

— Саул, — сказал он, когда ком в гортани рассо­сался. — Вы только... будьте осторожнее, братцы, ладно?

Сквозь помехи донесся смешок.

— Постараемся, — сказал Саулет. — А если у нас это не получится — не переживай, командир, на то она и война, чтобы на ней убивали.

Интерсепторы по-прежнему неслись наперехват “самолетам” Чужаков.

Гал выругался и кинулся к выходу, но что-то по­мешало ему это сделать. Он слепо оглянулся. Доктор Морделл крепко держал его за рукав комбинезона.

— Что вы намерены делать, Гал? — строго спро­сил профессор.

— Я должен быть с ними, — сквозь зубы сказал Светов.

— Вам туда нельзя, — сказал Морделл, не ослаб­ляя хватки.

— Это почему же? — осведомился Гал.

— Потому что вы — единственный, у кого есть Уподобитель.

— Ну и что? — не понял Гай.

— Нелады у вас, дорогой Гал, с логикой, — вздохнул доктор. — Ведь если господа Пришельцы с помощью Уподобителя могут делать людей то бес­смертными, то опять смертными, значит, и мы — то есть вы — способны воздействовать на них этим... э-э.. прибором. Во всяком случае, шанс у нас есть, и грех было бы им не воспользоваться. Но если все-таки я прав, то на сегодняшний день только вы мо­жете уничтожить “Шар”...

Гал представил себя с Уподобителем в руке рядом с громадой “Шара” и горько усмехнулся.

— Но это же равносильно тому, что пытаться по­красить небоскреб кисточкой для рисования, — воз­разил он.

— Хорошая аналогия, — хладнокровно сказал Морделл. — Только вам нет никакой надобности уничтожать весь “Шар”. Кстати говоря, он бы очень пригодился нам, ученым, для последующего изуче­ния... Понимаете, чтобы уничтожить систему, доста­точно вывести из строя ее управляющие элементы. Если “Шар” — это корабль, у него должен быть какой-то пульт управления. Если это автомат, у него должен быть центральный блок управления — нечто вроде искусственного интеллекта. В конце концов, если речь идет о живом существе — во что лично мне не верится, — то независимо от того, разумно это су­щество или нет, у него должен быть мозг. Вам поня­тен ход моих рассуждений?

— Понятен, — сказал Гал. — Непонятно только, каким образом я найду этот центр, мозг или блок, даже если “Шар” пустит меня в себя...

— Ищущий да обрящет, — сказал Морделл. — Другого выхода нет.

 

Глава 16

УБИВАЮЩИЙ ВО СПАСЕНИЕ

 

Половину пути до “Шара” по равнине, усеянной расплавленными обломками танков, Гал проде­лал короткими перебежками. Ноги утопали по щи­колотку в грязи, образовавшейся там, где снаряды и ракеты перемешали грунт этакой гигантской земле­ройной машиной. Земля была буквально нашпигова­на металлом; от постоянной сырости осколки и рас­плющившиеся пули начинали ржаветь, приобретая отчетливый красноватый оттенок, и поэтому черно­зем местами напоминал самую настоящую глину.

Хорошо еще, что нигде не было видно трупов.

Потом началась зона заражения. Позавчера, не­взирая на протесты Гала, Командующий принял ре­шение ахнуть по “Шару” стотонными ядерными бое­припасами. Делалось это скорее для очистки совести и еще чтобы доложить президенту, мол, все средства ведения боевых действий испробованы, нельзя обви­нить его, генерал-корнета, в том, что он не делал все возможное для уничтожения агрессора.

Как и следовало предполагать, “Шар” не моргнув глазом перенес ядерные удары и благополучно тор­чал посреди равнины. Зато к числу проблем защит­ников Земли отныне добавилась забота беречься от радиоактивного излучения Теперь приходилось вое­вать в радиационных комбинезонах со свинцовой пропиткой всем, за исключением людей Светова. Войска окончательно уверовали, что товарищи Гала — не люди, потому что какой же человек без средств защиты выдержит по тысяче рентген в час?..

Когда Гал доложил Командующему о своем за­мысле, генерал-корнет отнесся к этой затее с боль­шим сомнением. Собственно, никакого разрешения Галу и не требовалось, единственное, что он про­сил, — снабдить его компактными взрывными устройствами вакуумно-нейтринного типа. В по­дробности Гал решил не посвящать своего высоко­поставленного собеседника, но зато ярко живопи­сал, какие слава и почести ожидают генерал-корнета в случае его, Гала, успеха. Видимо, это и сыграло ре­шающую роль, и Командующий дал свое символи­ческое “добро” на вылазку...

Вторую половину пути предстояло было ползти, потому что неизвестно, как среагирует “Шар” на по­явление в непосредственной близости от себя чело­века с лучевиком под мышкой и множеством взрыв­ных устройств огромной разрушительной силы, но величиной с карандаш, спрятанных в специальном поясе-“патронташе”.

И Гал пополз по выжженной ядерными ударами земле. Впрочем, уже трудно было назвать землей ту спекшуюся корку со множеством трещин, твердую, как асфальт, и все еще горячую. Под этой коркой что-то продолжало тлеть, и кое-где из трещин воз­носились к небу струйки удушливого дыма. Рельеф местности напоминал марсианские ландшафты, только здесь холмы чередовались с глубокими крате­рами, разбросанными в диком беспорядке. Ползти приходилось то вверх, то почти вертикально вниз.

Небо над головой было мрачным, и с него все еще продолжал сыпаться на землю радиоактивный пепел. Когда Гал уже подползал к границе тумана, окружавшего нижнюю часть “Шара”, заморосил не очень сильный, но настойчивый дождь, и все сразу стало скользким и зыбким.

Перед тем как войти в туман, Гал отдышался, от­плевываясь от воды, текущей струйками по его лицу. Сейчас он думал только о том, как быть, если “Шар” вдруг ударит по нему своим черным лучом или за­бросит его куда-нибудь на другой конец Земли. Он мог запросто не пустить Гала в свое нутро.

На всякий случай Гал вызвал Уподобитель в пра­вую руку, а лучевик перевел в режим стрельбы оче­редями по три-четыре импульса и повесил под левую руку так, чтобы одним движением руки можно было достать его гашетку.

Впереди — сплошной туман.

Гал приложил пылающий лоб к рукоятке лучевика. “Вот и настал решающий момент, — подумал он. — Если я сейчас не прорвусь, то уже никто с ним не сладит и больше такого случая не подвернется. А может быть, плюнуть на все это, пока не поздно, — внезапно подумал он. — Уйти себе восвояси и спо­койно наблюдать, как человечество агонизирует, смешно пытаться воспрепятствовать неминуемому... Нет, так я не смогу стоять в стороне. Это будет на­много хуже, чем предательство...”

Он решительно поднялся и шагнул в туман. Но не успел сделать и двух шагов, как Уподобитель исчез из руки. Гал испугался: а что, если это шуточ­ки Пришельцев, решивших обезоружить его в пос­ледний момент? Может, они вдобавок ко всему еще и телепаты?.. Он попробовал вызвать Уподобитель снова, и облегченно вздохнул, когда теплая мягкая рукоятка послушно очутилась в правой ладони. На всякий случай, чтобы не выдавать заранее своих на­мерений, он решил пока идти без Уподобителя.

Он шел, готовый к любым неожиданностям, но прошло полчаса, час, а туман все не исчезал и на расстоянии метра впереди ничего не было видно. Гал предположил, что он каким-то образом откло­нился от направления, обогнул “Шар” стороной и сейчас выйдет из тумана по ту сторону. Но компас показывал, что он идет по прямой, и тогда он понял, что Пришельцы видят его и начинают игру с ним, и от этой мысли его обожгла ярость на всесильных и неуязвимых, уверенных в себе...

Он ускорил шаг, и в тот же миг впереди что-то произошло. Еще шаг, и в тумане обрисовалась неяс­ная фигура, похожая на человеческую. Потом еще одна, и еще. Всего их было около десяти: они стоя­ли, широко расставив нижние конечности, как будто ожидая, пока он подойдет к ним на достаточное рас­стояние. Гал покрепче сжал рукоятку лучевика. Лица у фигур пока оставались неразличимыми. Были ли они вообще? Самое странное — у них отсутствовало оружие, но это ничего не значило: стоило им захо­теть, и в “руках” у них окажутся такие же Уподобители, как у него самого.

Значит, надо опередить их. Гал подумал об Уподобителе, и он тут же оказался у него в руке. Светов вскинул было его ствол в направлении фигур, но вы­стрелить не успел.

Пришелец, стоявший впереди, шагнул навстречу, и Гал наконец-то разглядел его лицо.

Да эта же его бывший сослуживец Саша Геккерев! Он был в спейс-комбинезоне, но без шлема, и на лице его расплывалась широкая улыбка.

Гал невольно попятился, не веря своим глазам.

— Не подходи, — охрипшим голосом предупре­дил он. — Меня этими штучками не проймешь...

— Ты что, Гал? — услышал он из тумана хорошо знакомый голос Саши. — Это же я, разве ты не узнал?

— Черта с два это ты, — огрызнулся Светов. — Ты — Чужак, принявший Сашкино обличье, вот ты кто!..

— Ты с ума сошел! — сказал Геккерев, останав­ливаясь и беспомощно оглядываясь на другие фигу­ры в тумане. — Ребята, он меня не узнает!

Фигуры шевельнулись, делая шаг вперед, и Гал теперь четко видел — это обыкновенные люди в спейс-комбинезонах. Во всяком случае, так ему те­перь казалось.

— Я же говорил тебе, он не поверит, что мы живы, — сказал один из них Саше. — Он так и будет принимать нас за Пришельцев, дурашка, да на его месте то же самое думал бы любой человек.

По всей видимости, драться с Галом никто из них не собирался. Светов слегка расслабился, но Уподобитель прятать не собирался. На всякий слу­чай...

— Как вы здесь оказались? — спросил он у тех, кого принимал за призраков-оборотней.

— Оттуда же, откуда и ты, — усмехнувшись, от­ветил Саша. — Как и тебя, в свое время нас всех сде­лали бессмертными. Только в отличие от тебя мы со­гласились перейти на сторону “Шара”.

Гал не поверил своим ушам.

— Что-о?! — воскликнул он. — Значит, вы стали предателями? Как же так? Вы же присягали на вер­ность, братцы!..

— Присягали, — спокойно подтвердил Саша. — Но бывают такие обстоятельства, когда милитар не обязан больше соблюдать присягу. Я имею в виду смерть, Гал. Ведь для всего человечества мы уже мертвы, мы и раньше-то были всего лишь пушечным мясом для всех остальных. Вспомни, Гал, как они относились к нам. Мы ради них рисковали своей жизнью на войне, а они... Да что там говорить, ты, наверное, знаешь это не хуже меня.

Он махнул рукой.

— Все равно, — упрямо сказал Гал. — У меня в голове не укладывается... Как вы могли, братцы?!. И главное, зачем?.. Чем они вас подкупили, эти При­шельцы? Деньгами? Обещаниями сделать вас влас­тителями Земли в случае их победы?

Саша улыбнулся.

— Какой же ты наивный, Гал, — сказал он. — Как все остальные... Во-первых, никто нас не подку­пал. Никто не менял наше сознание гипнозом и прочими мистическими штучками. Все гораздо проще, парень. Земля прогнила насквозь за те века, что существует на ней человек разумный. И это раз­ложение продолжается — чем дальше, тем больше. У нас есть шанс изменить человечество, Гал, чтобы увести его с пути, ведущего к пропасти. Люди слиш­ком боятся смерти, Гал, а отсюда и все пороки: жад­ность, эгоизм, трусость, ложь... Пойми, Гал, перед нами появился реальный шанс перевернуть этот чер­тов мир с головы на ноги, так неужели мы будем та­кими идиотами, что упустим его?!

Секунду Гал смотрел в глаза Саше, не в силах произнести ни слова.

— Да-а-а, — наконец протянул он. — И ты утверждаешь, что вас не обработали Пришельцы?

— Да какие, к черту. Пришельцы? — удивился Саша. — Пойми одну простую вещь: никаких При­шельцев никогда не было и нет! Есть только “Шар” и мы... Да, “Шар” сделал нас бессмертными, но после этого мы сами сделали свой выбор, и никто на нас не влиял. Поэтому не Пришельцы воюют с Зем­лей, а мы, решившие изменить человечество, воюем с глупцами и подлецами всех мастей. И с каждым днем нас становится все больше, а их — все мень­ше!..

— Но ведь не все были согласны перейти на вашу сторону? — перебил Сашу Гал. — Я знаю множество бессмертных, которые выбрали в этой войне сторону человечества...

— Вот они-то и есть самые настоящие предате­ли! — с жаром вскричал Геккерев. — Как еще на­звать людей, которые, получив возможность изме­нить мир, решили дезертировать, чтобы спокойно наслаждаться благами вечной жизни и смотреть свы­сока на то, как одни люди убивают других?!

— Послушай, Саша, — сказал после паузы Гал. — Почему вы все так уверены в своем праве решать за весь мир и за все человечество? — Он невольно вспомнил Зографова. — Ведь не все же люди одина­ковы, и если для одних вечность — благо, то для других она — величайшая нескончаемая мука!.. Я не хочу вас судить. Допустим, что по большому счету вы правы и этот мир действительно заслуживает ко­ренной переделки... Но я знаю одно: еще не время. Слишком рано сейчас начинать менять людей. Они еще не готовы к тому, чтобы их меняли!..

— Но иной возможности у нас нет, — сказал Саша. — Потом будет слишком поздно.

Они помолчали. Что дальше, думал Гал. Знают они о том, что я уже побывал раньше в “Шаре”, или нет? От этого сейчас зависит все.

— Ну что ж, братцы, — нарушил он тишину. — Я так понимаю, что вы вышли ко мне в качестве эта­ких парламентариев с ультиматумом? Решили обра­тить меня в свою веру, да? Должен вас разочаровать: ничего у вас из этого не вышло. И не выйдет — слишком мы с вами оказались разными. Мыслим по-разному, понимаете? Даже если, как вы говорите, никаких Пришельцев в “Шаре” нет, то отныне для меня вы становитесь настоящими инопланетными Пришельцами. И не братья вы мне больше, а самые настоящие враги. Враги по разуму!..

С этими словами он подумал: “Уподобитель!” — и не стал ждать, пока Саша и его сторонники что-нибудь ответят. Первым же лучом он срезал полови­ну из них, включая Геккерева. Остальные кинулись на него с разных сторон, и Уподобитель кто-то выбил у него из рук. Сначала они пытались, видимо, отключить Гала обычным путем, принимая его за простого смертного. Они навалились на Светова впятером и принялись втаптывать его в грязь. Гал чувствовал удары под ребра и по голове, но боли не было. Кто-то вывернул ему правую руку за спину, поэтому никак нельзя было повторить “выстрел” из Уподобителя.

Сволочи, ах, какие сволочи, гневно думал Гал. Несмотря на свое бессмертие, они остались, в сущ­ности, обыкновенными людьми, сохранив чисто людские привычки и предрассудки. В их сознание прочно вросло мнение, что ради достижения некой благородной, “высокой” цели можно опуститься до марания рук кровью и грязью, и важен результат, а не способы его достижения!..

Он поднатужился и стряхнул с себя самых на­стойчивых. Одним прыжком очутился на ногах — и увидел направленный ему в лицо раструб Уподоби­теля. “Выстрела” допускать было нельзя ни в коем случае. Поэтому Гал прыгнул, поднырнул под ствол и, схватив противника за ноги, перебросил его через себя.

Возню пора было прекращать. Гал опять вызвал Уподобитель в руку и “расстрелял” черным лучом почти в упор сначала двоих, а потом и остальных.

Доктор Морделл оказался прав. Луч Уподобите­ля действовал на бессмертных так же, как и на смертных, только с обратным знаком. Во всяком случае, противники Гала лежали неподвижно. Гал наклонился к груди одного из них — пульс бился едва заметной ниточкой. Его противники без созна­ния.

Что ж я стою-то, растерянно сказал сам себе Гал. Надо добить их до конца, теперь это можно сделать обыкновенным лучевиком. Он вскинул ствол лучевика, прицелившись в голову Саши Геккерева, и по­ложил палец на податливую гашетку. Представил себе, что останется от этих неподвижных тел после лучевой очереди — ничего практически не останет­ся, — и сморщился. Медленно опустил лучевик.

“Ты должен это сделать, — сказал чей-то голос внутри него. — Иначе тебе не удастся расправиться с “Шаром”.

Нет, думал Гал, я не смогу. Убивать лежащих и беспомощных людей способны только каратели, из­верги... Не хочу быть ни карателем, ни извергом, не хо-чу!

“Да пойми, ты и так уже убил их, сделав смерт­ными, — настаивал все тот же голос. — Через полча­са их прикончит радиация, они даже и очнуться не успеют!..”

Чтобы не слышать этот безжалостный голос, Гал повернулся и торопливо пошел дальше. Его всего трясло. Он одержал первую победу на пути к “Шару”, но на душе почему-то было гадко...

Туман расступился перед Галом так, будто он был живой, и Гал увидел перед собой кирпичную стену, а в ней блестящую дверь с самой обыкновен­ной железной ручкой. Окон в стене не было, но Гал почему-то сразу понял, что стоит перед зданием. Зданием? Откуда оно здесь могло взяться? Здесь же ничего не может быть, кроме “Шара”!..

Мимикрия, решил он и взялся за ручку двери. Постоянное уподобление всему сущему. Но зачем это “Шару”? Непонятно...

Он перешагнул порог и закрыл за собой дверь. Он ожидал увидеть то, что видел в “Шаре” во время первого посещения — переплетенные между собой крутящиеся валы, трубки, рычаги. И множество от­секов.

Но сейчас ничего этого не было. А был перед ним овальный, длинный и извилистый коридор, об­лицованный стальными листами, который вел куда-то в полумрак.

Приготовив на всякий случай Уподобитель, Гал двинулся вперед, напряженно вслушиваясь в тиши­ну и то и дело озираясь. Он прошел несколько мет­ров и только потом сообразил, что его смущает в этом коридоре. Он был до правдоподобия похож на коридор его родной Базы. Третий ярус, где размеща­ются кубрики экипажей... Через несколько метров Галу встретилась дверь. Пока что “Шар” копировал Базу изнутри вполне удовлетворительно. Гал нажал на дверь, откатывая ее в сторону. На секунду ему представилось, что за дверью он обнаружит, скажем, Костю Луцика, лежащего в ботинках на койке и с интересом штудирующего потрепанный порногра­фический журнальчик, а за откидным столиком, скрючившись, будет сидеть Борька Геккер, выстуки­вающий на мини-компе очередное душераздираю­щее послание своей невесте. Он даже удивился, не увидев за дверью ни того, ни другого, — настолько отчетливо представил себе их.

За дверью была его мапряльская комнатушка, в которой он провел первые семнадцать лет своей жизни. Да, тут все, как он оставил когда-то, посту­пив на курсы спейсеров. Та же колченогая этажерка с книгами и журналами. Дряхлый, но еще вполне жизнеспособный письменный стол, заваленный вся­кими полезными мелочами, начиная от микросхем еще годных к употреблению “чипов”, подобранных им на свалке радиоэлектроники за городом, и кон­чая черновиками стихов на обрывках бумаги... А вот и его шкаф, и кровать-софа, и картина на стене, изо­бражающая Землю, обвитую знаком математической бесконечности. Но где же самое главное — окно, через которое ровно в восемь часов вечера зимой над крышей соседней многоэтажки можно было лице­зреть яркое пятнышко Орбитального комплекса?

Гал, не удержавшись, подошел к столу и взял на­угад один из черновиков. В следующее мгновение он был потрясен до глубины души, потому что на клоч­ке, оторванном от записной книжки, его тогдашним почерком было выведено то, что он когда-то напи­сал, чтобы забыть потом почти навсегда:

“Стихи — словно жизнь: их можно понять, их можно продать, их можно предать, их можно купить, подарить, полюбить, украсть, обругать и забыть, но их невозможно никак объяснить!”

Черт побери, растерянно думал, озираясь, Гал. Неужели даже это Им обо мне известно?!. Но расте­рянность быстро прошла, уступив место чувству не­выполненного долга. Отвлекают, сволочи... Надеются на то, что я сам откажусь от своего намерения. Дудки вам! Не выйдет!..

Он вышел из “своей” комнаты и пошел дальше по коридору. Что там вы мне дальше приготови­ли? — думал он. Валяйте, показывайте следующий пункт вашей дурацкой программы!

Следующим “пунктом программы” оказался ог­ромный зал, на галерею которого выводил коридор. Он напоминал зал ожидания какого-нибудь космопорта или железнодорожного вокзала. Между мощ­ными колоннами, уходящими ввысь и там терявши­мися из виду, стояли ряды мягких кресел, на которых сидели люди. Они сидели молча, не разго­варивая, и в этом было нечто страшное и неестест­венное. Большинство из людей были в спейс-комбинезонах, но встречались здесь и женщины, и старики, и дети. Время от времени кто-нибудь под­нимался со своего кресла и прохаживался между ря­дами, чтобы размять ноги, а потом снова садился, но уже не на прежнее место, а на первое попавшееся свободное. Тишина в зале стояла такая, что мороз бежал по коже.

Несомненно, это был зал ожидания. Только чего ожидали все эти люди? Куда они направлялись, один за другим покидая этот большой, залитый мяг­ким светом, исходящим от настенных бра, зал? В его дальнем конце в стене зиял некий черный проем, куда, словно выполняя слышимую ими одними ко­манду, не торопясь, без суеты и эмоций, устремля­лись эти люди. Обратно они уже не возвращались. Гал попытался до рези в глазах рассмотреть хоть одно лицо тех, кто находился там, внизу, но расстоя­ние было слишком большим, и не было под рукой ни бинокля, ни перископических очков...

Неприятные ассоциации навевал этот зал и эти люди, терпеливо и молча ожидающие своей очереди, чтобы исчезнуть в черной дыре. И тогда Гал не вы­держал. Он запрыгал, заорал что-то во все горло и замахал руками, стараясь привлечь внимание людей, находившихся в зале. Но они его не слышали. Он за­кричал еще громче, с холодным ужасом осознавая всю тщетность своих попыток, и тогда двери, выхо­дящие на галерею по обе стороны от того места, где он стоял, внезапно распахнулись, и оттуда выскочи­ли смутно темнеющие силуэты в неизвестной ему униформе с Уподобителями в руках. Гал попятился, но двери за спиной не оказалось, и он зажмурился, чтобы не видеть черного луча, который вот-вот по­лоснет по нему, означая крах его бессмысленной по­пытки что-то изменить. Но никто не стрелял по нему, и он открыл глаза. Люди в униформе стреляли из Уподобителей, перегнувшись через перила, по тем людям, что были внизу, и те корчились, сбивае­мые черными лучами как очередями пулеметов.

Вот вы как, значит, подумал Гал и дал очередь из своего Уподобителя сначала влево. Потом вправо. Не целясь. Навскидку. Лишь бы отвлечь стрелявших на себя. И они заметили наконец его и стали насту­пать с двух сторон, но при этом не стреляли сами. Луч Уподобителя резал их на куски так, будто они были вылеплены из глины, но людям в униформе почему-то не было страшно, они понимающе улы­бались и кивали головами, словно подбадривая Гала.

Галу стало жутко. Он прекратил стрельбу и прыг­нул вниз. Падал он долго-долго, и в самом конце ему опять стало страшно, и он закрыл глаза. Потом падение прекратилось, и он почувствовал, что стоит на чем-то твердом, и осторожно открыл глаза.

Он находился на возвышении посреди огромной площади, стиснутой со всех сторон высокими стена­ми. Он почувствовал под руками деревянную по­верхность и понял, что стоит на высокой трибуне. Под трибуной мимо него шли, как на параде, колон­ны печатающих шаг милитаров в парадной форме Звездного Корпуса. Время от времени среди иска­женных в беззвучном вопле ртов мелькало чье-то знакомое лицо, но пока Гал вспоминал, кому оно принадлежит, лицо уже исчезало, и шеренги снова становились безлики. Колонны доходили до стены, преграждавшей им дорогу дальше, разворачивались и возвращались на исходную позицию, чтобы через несколько минут вновь прошествовать перед трибу­ной; ноги у марширующих с невероятной синхрон­ностью поднимались, печатая шаг, как будто шло одно многоногое существо. Их было несколько тысяч, не меньше...

Гал почувствовал, как горячая струйка пота спол­зает у него по спине между лопатками. Он уже со­всем запутался и не был способен отделить реаль­ность от тех бредовых видений, которые навязывает ему “Шар”. Он дошел до такого шизофренического состояния, когда сама реальность воспринимается как бред.

“Шар” упорно играл с ним в неизвестную игру. Логики в его действиях не было никакой, но, навер­ное, так и должно было быть. Какая там человечес­кая логика у Пришельца, мыслящего и воспринима­ющего действительность совсем в иных категориях, нежели человечество?!

“Ты пришел, чтобы уничтожить меня, — прозву­чало внезапно в голове Гала так явственно, что он вздрогнул. — Но сначала тебе придется уничтожить их. Ты согласен сделать это?”

— Ты умеешь разговаривать с нами? — спросил Гал. Или ему показалось, что он спросил это. — Ты знаешь наш язык. Пришелец?

— Это было трудно, — услышал он в ответ, — но мне пришлось обучиться этому.

— Кто ты? — спросил Гал. — И где ты?

— Убей себе подобных, — сказал голос внутри его, — и тогда ты увидишь меня.

— Как же я убью их? — не то сказал, не то поду­мал Гал. — Их так много.

— Неважно, — сказал голос. — Они все равно никуда не денутся с этого пространства. У тебя есть оружие, которое я дал тебе в прошлый раз. Ты дол­жен им воспользоваться, чтобы убить их. Главное — чтобы ты решился на это.

— Но я не могу убивать безоружных, — растерян­но сказал Гал. — Не по-людски это...

— Тогда ты никогда не сможешь уничтожить меня, — насмешливо сказал голос. И умолк.

Провокация, думал Гал, глядя, как безостановоч­но маршируют по кругу колонны. Как пить дать — это очередная галлюцинация, навеянная “Шаром”. Пытается заморочить мне мозги...

А если нет? Где гарантия, что все происходящее с тобой сейчас — нереально? Может быть, это все-таки искаженная, расплющенная чудовищным ис­кривлением времени и пространства действитель­ность?

Да будет тебе, приятель, сказал он себе. Что ты потеряешь, если попробуешь последовать совету “Шара”? Может быть, он действительно так уверен в себе, что допустит меня в свою нечеловеческую душу, и тогда я смогу покончить с этим чудовищем? По большому счету, ничего страшного не произойдет. Если они бессмертны, то мой луч отнимет у них это бессмертие, только и всего. Как это было с Геккеревым и его сотоварищами...

Он приготовил к бою Уподобитель и нацелил его на ближайшую колонну. В самый последний момент рука его дрогнула, потому что в первой шеренге шел не кто иной, как командир Базы номер семнадцать полковник Руснаков. Шалишь, братец, подумал Гал. Пытаешься разжалобить меня. Не на того напал. Он сжал тугую, будто резиновую, рукоятку,  и черный  луч, вырвавшийся из раструба Уподобителя, стал ко­сить ряды.

Это было страшное зрелище. Колонны смеша­лись и рассыпались, рассекаемые лучом. Люди мета­лись по площади, пытаясь скрыться от безжалостно­го луча, но скрыться было некуда, и они один за другим падали, чтобы больше не встать, и превраща­лись в неподвижные черные холмики. Там, где луч скашивал сразу несколько рядов, образовывались за­валы из тел. Те, кого еще не успел коснуться черный луч, беззвучно разевали рты и с мольбой воздевали руки к трибуне, словно надеясь, что Гал вот-вот оду­мается.

Он не одумался до самого конца. Потом с трудом разжал пальцы, и Уподобитель выпал из ладони к ногам. Ноги почему-то слушались Гала с трудом, будто одеревенели. Будто он устал, хотя никак не мог уставать по причине своей бессмертности...

Гал оглянулся, чтобы посмотреть, как можно спуститься с трибуны на площадь, но ни лестницы, ни пандуса не было, и тогда он перемахнул через край трибуны...

На этот раз падение было недолгим, и глаз он не закрывал во время прыжка. Тем не менее перед ними как бы мигнул свет, и когда он оказался стоя­щим на ногах, никакой площади уже не оказалось. Он стоял на кладбище перед Траурной Стеной, и прямо перед ним поблескивал прямоугольник из ти­тановой стали, на котором значилось имя его ма­тери. Некоторое время Гал оторопело взирал на Тра­урную Стену, не зная, где на самом деле он сейчас находится. Очередная декорация, или “Шару” на­доело с ним возиться, и он вышвырнул его из себя за много тысяч километров, как выбрасывают из дома случайно забравшегося туда бродячего кота?

На этот раз видения ничем не отличались от действительности. Гал огляделся. Никакого плотного тумана вокруг, обычно сопутствующего выходкам “Шара” с пространством. Кусты вокруг и деревья, и в небе светит жаркое солнце. Все по-настоящему. Светов притронулся к Стене и ощутил ее прохлад­ную шершавость. Значит, я все-таки не справился с заданием, с горечью и отчаянием подумал он. Так и не добрался до мозга Чужака. Завалил все дело...

Неужели нет способа распознать, реальность это или виртуальный мир, который так искусно создает­ся “Шаром”? Черт, даже ущипнуть себя за руку и то не имеет смысла — в любом случае боли от щипка я не почувствую...

“Подожди, — сказал он себе. — Надо набраться терпения. Не может же этот инопланетный Кощей Бессмертный так точно и долго копировать реаль­ность — если я все еще в “Шаре”, конечно”. Он про­шелся вдоль Стены, внимательно вчитываясь в таб­лички с именами и пытаясь вспомнить, что там должно быть написано. Несколько раз ему показа­лось, что на табличках в действительности значи­лись совсем другие фамилии, но уверенности в том, что он прав, не было, и Гал вернулся к тому месту, где замурована урна с прахом его матери.

Сейчас все, что было с ним недавно, представля­лось каким-то жутким сном. Действительно ли с ним разговаривал “Шар” или это ему почудилось? Действительно ли происходили все эпизоды, начи­ная с разговора с Сашкой Геккеревым и кончая рас­стрелом марширующих колонн? И действительно ли он побывал в “Шаре” или это ему привиделось?

Гал чувствовал себя как человек, которому во сне угрожает смертельная опасность и который не знает, что делать: то ли на всякий случай спасаться бегст­вом, то ли уповать на то, что это все-таки сон...

Надо что-то делать, не могу же я вечно торчать здесь пень пнем. А то так и свихнуться можно — не на это ли уповал “Шар”, разыгрывая весь этот спек­такль?

Светов недоверчиво ощупал себя. Все на месте. Под мышкой висит тяжелый лучевик. В “патронта­ше” по-прежнему виднелись взрывные устройства и тонкие, как карандаши, запалы к ним. Часы, правда, стоят, компас не действует, браслет связи — тоже. Правда, это еще ни о чем не говорит: там, в “Шаре”, наверняка бушевали такие мощные силовые, маг­нитные, электрические... какие там еще?.. поля, что ни одна электроника их бы не выдержала...

“Послушай, — сказал он сам себе. — Давай-ка, братец, не теряй голову, а постарайся мыслить логи­чески. Имеется окружающая действительность, в от­ношении которой неизвестно, действительность ли это или наведенная картинка. Следовательно, надо исследовать две гипотезы, по типу “чет-нечет”... Эх, профессора бы сюда на подмогу, специалиста по ги­потезам и логическим задачкам!..

Итак, гипотеза “намбер уан”: это — реальность. Тогда — что? А ничего тогда... Рано или поздно кто-нибудь заявится и увидит меня, с лучевиком, при­шедшего поклониться праху матери... Или пойти отсюда куда глаза глядят, надеясь, что рано или поздно станет окончательно ясно, галлюцинация это или нет... Черт, это ведь тоже ничего не дает, — вдруг с ужасом понял он. — Где гарантия, что “Шар” не способен воссоздать реальность во всей ее пол­ноте, с аэрами, пролетающими по небу, турбокарами, проносящимися по дороге на горизонте, и даже с беседующими со мной нормальными с виду людь­ми?..

Так, а если все-таки исходить из более безумной гипотезы, согласно которой я все еще нахожусь в “Шаре”? Что мы тогда имеем? Ничему не верим, все воспринимаем как ложное, в итоге... Что в итоге? Ах да, конечно... Предполагаем, что Стена, перед которой мы находимся, и есть центр разумной ак­тивности “Шара”. Тогда обрабатываем ее лучом Уподобителя, потом достаем из пояса запалы, встав­ляем их в бомбочки мощностью по пять килотонн каждая и аккуратненько минируем эту самую Траур­ную Стену, как бы кощунственно это ни звучало... Инициируем заряды, и вот тогда-то и выяснится окончательно, “Шар” это или кладбище... Во-пер­вых, этот дурак должен будет как-то отреагировать на мои действия, представляющие собой угрозу его существованию, и что-то предпринять, чтобы поме­шать мне уничтожить его... Интересно, есть ли у него инстинкт самосохранения, а то, может быть, он так и не врубится до самого конца, что это — его конец?.. М-да, все было так логически четко, и надо же — какие-то ответвления полезли... вопросы не­нужные... бред собачий... Милитар должен быть сме­лым и тупым, вот мы и будем смелыми и тупыми. В крайнем случае, одним кладбищем на Земле ста­нет меньше...”

Размышляя таким образом, он делал все, что на­метил по второму варианту. Тщательно поводил по Стене, стараясь не пропустить ни одного квадратно­го сантиметра, лучом Уподобителя. Вставил запалы во взрывные устройства, установив их на мгновен­ное срабатывание. Прилепил бомбы к Стене в разных местах с таким расчетом, чтобы нейтринно-вакуумная струя имела максимальный радиус пораже­ния.

Достал из специального кармашка пульт инициа­тора, раздавил пластиковый колпачок и нащупал под ним черную кнопку с жирным восклицательным знаком. Взгляд его упал на фотографию матери, вмонтированную в траурный прямоугольник, и ему показалось, что он слышит ее голос: “Что ты дела­ешь, сынок? Опомнись!” — '“Прости меня, мама, — мысленно ответил ей он. — Так надо, понимаешь? Тебе все равно уже не будет больно...” На заднем плане сознания вспыхнула хладнокровная мысль: ara, начинается?! Давай-давай, покажи, на что ты еще способен перед смертью!..

Он уже приготовился нажать кнопку, как вдруг за его спиной прозвучал тонкий голосок:

— Дяденька, а что это вы делаете?

Медленно-медленно, не веря ушам и внутренне­му голосу, сообщившему: “Ну вот, оказывается, ты был прав”, — Гал обернулся и увидел хорошенькую девочку, самого обыкновенного ребенка, с любо­пытством разглядывающую его лучевик. Ей было лет шесть. Самый подходящий возраст, чтобы приста­вать к незнакомым мужчинам с беззастенчивыми во­просами. Если это проделки “Шара”, то лучшей кан­дидатуры, способной сыграть роль отвлекающего фактора, не найти. Молодец, Пришелец, сообража­ешь...

Но все это промелькнуло у Гала в голове как бы в виде некоего фона. На первом же плане оставалось страшное сомнение: может быть, я все-таки в Мапряльске?.. С другой стороны, пусть даже это милое создание сотворено “Шаром”, но пока остается хоть самая малая вероятность того, что девочка существу­ет на самом деле, ни один нормальный человек не нажмет эту проклятую кнопку на пульте!.. Принесе­ние детей в жертву благородным целям крайне не рекомендуется, и прав был старина Достоевский на­счет слезинки ребенка. Не говоря уже о его жизни...

Уже осознавая, что он проиграл это незримое сражение со своим могущественным врагом, Гал опустился на колени перед девочкой.

— Откуда ты взялось здесь, чадо мое ненагляд­ное? — хрипло спросил он.

— Я пришла с мамой проведать бабушку, — чет­ко доложила девочка, показывая своей пухлой руч­кой куда-то за кусты. — Там бабушкина могилка...

Гал пригнулся и заметил сквозь переплетение ветвей женщину в белом, которая, неумело орудуя лопатой, окапывала одну из могил в дальнем конце кладбища.

Его вдруг посетила чудовищная мысль. Надо ис­пробовать все возможности. “Выстрелить” из Уподобителя сначала в девочку, потом — в ее мать, по­том — во всех тех, кто еще попадется на глаза “в самый последний момент”, и, дождавшись, пока они станут бессмертными, все-таки произвести взрыв... Что ж, остаются сущие пустяки. Например, разо­браться с собой, имею ли я право обессмертить — а в сущности, убить — два слабых, беззащитных сущест­ва женского пола во спасение так называемого чело­вечества?

Он еще долго переваривал эту мысль, пока де­вочка тараторила о чем-то без умолку.

Если это происходит в действительности, лихо­радочно думал он, то первое, что я сделаю после взрыва, — это сделаю их опять обычными. На без­опасном расстоянии, разумеется... Или потом, через год, через два я обязательно найду их и верну в прежнее состояние. А “бабушкину могилку” ты для них тоже восстановишь? Проклятие!.. Неужели все-таки нет выхода из этого тупика?..

“Ваша беда в том, что вы слишком часто рефлексируете над ненужными вещами и не задумываетесь над настоящими вопросами”, — вспомнил он чьи-то слова. Попробуй не рефлексировать на моем месте!..

Он взял девочку за руку, словно проверяя ее ре­альность, и попросил:

— Познакомь меня с твоей мамой, чадо.

— Я не чадо, — серьезно сказала девочка. — Меня зовут Марина Меледина. Пойдемте.

Гал усмехнулся. Он уже ни на что не надеялся. Все еще держась за руки, они подошли к женщине, и та, почувствовав на себе мужской взгляд, по­спешно распрямилась, одергивая мини-юбку.

— Бог в помощь, — мирно сказал Гал.

— Спасибо, — машинально откликнулась жен­щина, удивленно вздернув белесые брови. Перевела взгляд на девочку: — Мариночка, сколько раз я тебе говорила: не отходи далеко от меня!.. — Опять вер­нулась взглядом к Галу. Еще выше подняла брови, разглядывая лучевик на его плече. — Вы уж извини­те, что дочка побеспокоила вас...

— Ничего, ничего, — добродушно сказал Гал. Потом, неожиданно для самого себя, добавил: — А теперь слушайте меня внимательно. Забирайте де­вочку и немедленно уходите отсюда!

— А что случилось? — испуганно спросила жен­щина, поправляя волосы.

— Я ничего не могу вам сказать, но, оставаясь здесь, вы подвергаете себя и ребенка опасности, — резко сказал Гал. “Мы еще повоюем, — подумал он. — Ты — великий и несравненный игрок, Прише­лец, но тебе, возможно, еще не доводилось испытать на себе, что такое блеф”.

— Но я не понимаю... — начала женщина и осе­клась, потому что Гал отпустил руку девочки и из­влек из кармана коробочку инициатора.

— У вас мало времени, — жестко проговорил он, глядя женщине прямо в глаза. — Видите эту кнопку? Стоит мне ее нажать, как здесь будет огненная пус­тыня!..

Он положил указательный палец на кнопку. Лицо женщины неуловимо изменилось. С него, будто по мановению волшебной палочки, стекли глаза, губы, нос, и лицо сразу стало плоским и без­жизненным. А в руке у безлицего существа, в кото­рое превратилась женщина, вдруг появился хорошо знакомый Галу уродливый обрубок Уподобителя, и из раструба в сторону Светова ударил черной струёй выстрел.

Последним импульсом Гала было — прыгнуть в сторону и в падении успеть вдавить кнопку инициа­тора до отказа. И он успел сделать это.

Он лежал на чем-то мокром и скользком. Слабый ветерок обдувал его лицо и, словно пытаясь вернуть к жизни, осторожно гладил своими бесплотными ла­донями по щекам.

Не открывая глаз, Гал вспомнил жестокий удар взрыва, пришедшийся по глазам. Шок оказался таким сильным, что, видимо, даже бессмертный организм не мог перенести его, и мозг поспешно от­ключился, чтобы включиться сейчас, когда окру­жающий мир вновь стал возможным для восприятия. В горле першило, будто туда вбили огромный шер­шавый кол языка, в голове раздавался тугой звон литавров, по которым били не переставая безжалост­ной колотушкой...

Гал поднял голову и осмотрелся.

Он лежал в грязи на равнине, которая неузнавае­мо изменилась. Не было вокруг никакого тумана. Сзади, в какой-нибудь сотне метров, возвышалась громада “Шара”. Она приобрела иссиня-лиловый оттенок, и по ее поверхности то и дело пробегали зигзаги молний, будто внутри происходили частые короткие замыкания. “Шар” на глазах съеживался, как бы усыхая, он терял свою шаровую форму, пре­вращаясь в нечто аморфное, расплывчатое. Впечат­ление было такое, будто его проткнули огромной иглой и из него постепенно вытекает газ. Видно было, что время от времени “Шар” предпринимает безуспешные попытки оправиться, бока его при этом вздувались, силясь сохранить, удержать во что бы то ни стало округлую форму, но потом вновь бес­сильно обвисали тряпкой. Это было похоже на то, будто раненный в живот человек пытается удержать­ся на ногах, но рана заставляет его неудержимо скрючиваться, шатаясь из стороны в сторону...

Это была агония. Но Гал почему-то не чувство­вал в этот момент радости от одержанной победы. Может быть потому, что слишком неожиданно все закончилось — легко и просто. Оказывается, в глу­бине души он не верил, что сможет уничтожить “Шар”. Но была и еще одна причина. Где-то глубоко в его подсознании засела, как отравленное семя, одна дурацкая идея, высказанная в свое время пол­ковником Зографовым, и хотя она была слишком бредовой, чтобы оказаться правдой, не было ника­кой гарантии, что когда-нибудь она не даст такие ростки в его душе, которые будут высасывать соки из его мозга и сердца...

Он встал и с трудом удержался на ногах. Лучевика у него уже не было, комбинезон, прожженный во многих местах, дымился. Гал сделал несколько не­верных шагов по равнине и остановился.

Впереди зиял провал воронки, и из нее торчали чьи-то ноги.

Он медленно подошел и, не веря своим глазам, всмотрелся в белые мертвые лица. Они все лежали там — бывшие спейсеры, которых он встретил в ту­мане на пути к “Шару”. Сашка Геккерев, весь в крови, с уставившимися в низкое багровое небо пус­тыми глазами, тоже лежал там, раскинув руки и ноги.

И тогда Гал понял, что все происходившее с ним было правдой.

Оскальзываясь в грязи, падая и снова подымаясь, он рванулся обратно к “Шару”, потому что предста­вил, как где-то в его агонизирующих внутренностях сейчас стонут слепые, раненые и обожженные взры­вом люди, у которых он сам, своими руками, отнял даже не бессмертие — просто шанс выжить...

Он подбежал к “Шару” и попытался с разбегу проскочить в него, но поверхность превратилась в некий густой, упругий кисель — она уже не пропус­кала человека сквозь себя, а только переливалась и корчилась в страшных судорогах, то сжимаясь, то снова разжимаясь. Гал попробовал колотить в нее кулаками и ногами, но это было бесполезно. Все равно что пытаться разрезать ножом коллоидную жидкость...

Где-то рядом что-то знакомо пискнуло. Связь! Он совсем забыл про связь с Командующим. Трясу­щимися руками Гал вытащил из кармана комбинезо­на чудом уцелевшую коробочку коммуникатора, на которой светился зеленый огонек вызова. Нажал кнопку ответа, и в уши ударил сердитый голос гене­рал-корнета:

— Вызываю лейтенанта Светова! Вызываю лейте­нанта Светова! Доложите обстановку, лейтенант! Гал проглотил ком в горле.

— Господин Командующий, — с трудом шевеля губами, сказал он. — Операция проведена по согла­сованному с вами плану. “Шар”... Его скоро не бу­дет.

— Не понял, — недоуменно прозвучал голос Ко­мандующего. — Что вы там лепечете? Вы ранены?

—Нет.

— Тогда немедленно возвращайтесь! Вы слышите меня?

— Я не могу. Тут люди... Им нужна помощь.

— Ни черта не понимаю! — рыкнул генерал-кор­нет. — Какие еще люди, вы что — бредите?!. Если можете идти, немедленно возвращайтесь! Через пол­часа по “Шару” будет нанесен удар вакуумно-аннигиляционными ракетами! Вы слышите меня, лейте­нант?.. Может, за вами выслать танк?

Галу вдруг стало трудно дышать, словно ему на­несли удар в солнечное сплетение. Когда дар речи вернулась к нему, он крикнул в микрофон:

— Послушайте, господин Командующий, это... ничего этого уже не нужно! Не нужны больше ни­какие удары, вы понимаете?.. К тому же в “Шаре” остались люди... раненые люди, которых мы должны попытаться спасти!.. Отмените удар, генерал, во что бы то ни стало!..

— Слишком поздно, — пробурчал Командую­щий. — Приказ уже прошел по всем звеньям управ­ления. К тому же это не мой приказ, лейтенант. Я не могу отменить приказ Верховного Главнокоман­дующего... Да и зачем его отменять? Лишний удар не помешает, знаете ли... Противника всегда надо добивать до конца, поверьте моему опыту... А о каких людях вы ведете речь?.. Откуда они там взя­лись?

— Какая разница?! — крикнул Гал. — Это — люди, понимаете, лю-ди!

Командующий хмыкнул.

— Вы так уверены в этом, лейтенант? — насмеш­ливо осведомился он. — Наших людей там быть не должно, а если это не наши... Ладно, некогда мне с вами разговоры вести. Конец связи.

Гал заорал в микрофон:

— Идиот! Скотина! Гад ползучий! Я же никогда не прощу тебе этого, слышишь?!

Но его уже никто не слышал: огонек на коробоч­ке погас.

Гал с остервенением швырнул коммуникатор в грязь и с наслаждением раздавил его тяжелым каблу­ком. Он ругался самыми страшными и грязными словами, которые знал. Он проклинал весь этот мир, где так низко ценится жизнь человеческая, где одни могут пачками убивать других ради якобы самых чистых и благородных побуждений и где невозмож­но изменить этот страшный порядок, как нельзя оживить мертвых...

Кажется, потом он плакал, бил кулаками в ог­ромный плоский бок “Шара”, еще надеясь прорвать­ся внутрь его, а когда понял, что все бесполезно, то вызвал Уподобитель и, обратив к себе его раструб, уже готов был оборвать свое проклятое бессмертие, чтобы умереть здесь вместе с “Шаром”, заблудшими, обманувшими самих себя людьми внутри его, но в этот момент он увидел перед собой лицо Морделла и услышал его голос: “Ты не имеешь права, Гал... Ты — единственный на Земле человек, который еще владеет Уподобителем”, и он понял, что отныне не сможет выстрелить в себя, даже если его всего на­пичкают формулами саморазрушения, как это сде­лал с ним однажды Зографов...

Гал упал на землю и закрыл лицо руками, а когда пришел в себя, побрел, едва переставляя ноги, прочь от останков “Шара”. Он тащился по выжженной грязной равнине и по пустоте, зиявшей внутри него как огромная рана, только сейчас ощутив, что такое — быть бессмертным...

 

Глава 17

ЕДИНСТВЕННЫЙ, НО НЕ ПОСЛЕДНИЙ

 

Вызов, как всегда, пискнул неожиданно и в самый неподходящий момент. Гал выругался, потому что уже знал, что это означает. На всей Земле был только один человек, который мог выходить на него по секретному каналу связи.

— Слушаю, Вицентий Маркович, — сказал он, нажав кнопку ответа на браслете.

— Ты не очень занят, Гал? — осведомился про­фессор.

Это была его традиционная шутка. Может быть, это было действительно смешно, но такой однообразный юмор, кроме оскомины, ничего уже не вызывал.

— Где? — кратко спросил Светов, решив сразу перейти к делу.

— На этот раз не очень далеко, — сказал Морделл. — Во всяком случае, не Антарктида и не какие-нибудь безымянные острова в Тихом океане...

— Где? — повторил Гал.

Морделл назвал город. Название Галу ничего не говорило.

— Его ведут Рапопорт и Надыкта, — добавил Морделл. — Свяжешься с ними сразу по прибытии. Поторопись, сам знаешь — в случае чего, задержать его ребята надолго не смогут.

— Кто он? — спросил Гал. Просто так спросил, на всякий случай. Имена и фамилии его уже давно не интересовали.

— Объект зовут Цал Юозов. Включи прием кар­тинки. — Гал проделал нужные манипуляции с брас­летом, и вскоре на циферблат-экране возникло ску­ластое лицо с раскосыми восточными глазами. Светов нажал кнопку сохранения, загоняя портрет в компьютерную память. — Бывший спейс-десантник. Так что будь осторожен, Гал. — По голосу Морделла Светов угадал, что профессор улыбается. Как же, традиционная шуточка номер два!..

— Давно он стал бессмертным? — осведомился он.

Доктор Морделл вздохнул. В последнее время он сохранял чисто символическую связь с наукой, но по-прежнему не любил, когда при нем употребляли ненаучную или псевдонаучную терминологию.

— Этернелизации Юозов подвергся еще в те вре­мена, когда командование ОЗК полагало, что “Шар” можно захватить высадкой десанта — несколько бра­вых молодцов с кинжалами в зубах, в совершенстве владеющих наукой убивать голыми руками...

Гал помнил этот эпизод. “Шар” уничтожил де­сантные корабли еще на подходе к Барьеру. Сто пятьдесят бравых молодцов вместе с экипажами будто корова языком слизнула...

— Ну, тогда я пошел, Вицентий Маркович, — сказал он.

— Удачи, — пожелал Морделл и отключился.

Лететь предстояло на другой конец континента. На ходу Гал посовещался с компьютером, каким ма­ршрутом и на каких транспортных средствах лучше добраться в названный профессором город. Ком­пьютер советовал прыгнуть на стратоплане до бли­жайшего агломерат-центра, а потом воспользоваться аэром и турбокаром. Получалось плюс-минус сорок пять минут и сколько-то там секунд.

Так Гал и сделал. В пути он успел изменить свою внешность с помощью новейших средств голомакияжа, и в очередной раз стал неузнаваемым. К ма­кияжу приходилось прибегать перед каждой опера­цией — слишком много людей знали уже настоящий облик Гала Светова. К сожалению.

Пересев на аэр в агломерат-центре, Гал вышел на связь с Рапопортом и Надыктой. По сообщениям ребят, объект крутился по всему городу, то ли запо­дозрив за собой слежку, то ли имея какие-то свои цели. Между прочим, по словам Надыкты, в окрест­ностях города располагалась одна из крупнейших Энергостанций данного региона, и если Юозов, ска­жем, по каким-то причинам хотел вывести ее из строя, то это было бы равносильно катастрофе для миллионов людей...

На кой черт она ему сдалась, эта Энергостанция, подумал с неожиданной злобой Гал. Если только, ко­нечно, бывший десантник не связан с какой-нибудь террористической группировкой или мафией. Такое среди бывших бессмертных, увы, тоже бывало. В таких случаях Светов никак не мог понять, что тол­кает “этернелизованных”, выражаясь терминологией Морделла, а короче —“этеров”, на оказание помощи негодяям и преступникам, — желание отомстить за что-то человечеству, заблуждение, что эти самые не­годяи и преступники являются борцами за справед­ливость? Или же ими движет стремление утвердить свое превосходство над обычными людьми, этакий наполеоновский комплекс, и доказать, что им те­перь все можно?.. Или что-то еще? Они много разго­варивали на эту тему с Морделлом, но так и не при­шли к окончательному выводу, да и разве это было возможно — привести тысячи совершенно разных по возрасту, воспитанию и характеру людей к едино­му знаменателю? “Загоняя известные нам факты в рамки некой единой, универсальной модели, мы не­избежно упрощаем многие сложные явления, хотя и добиваемся выявления общих тенденций и законо­мерностей, — сказал однажды Вицентий Маркович. — Применительно ко многим системам это имеет смысл, но только не к тем системам, которые осоз­нают самих себя в качестве таковых, а следователь­но, обладают разумом...”

Так он мог бы говорить часами. Временами Галу казалось, что профессор гениально прав и что он знает ответы почти на все вопросы, но потом оказы­валось, что все не так просто, а вернее — гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, и от этой бесконечности незнания хотелось выть волком...

Еще больше сомнений у Гала — особенно в пер­вое время — вызывала необходимость насильствен­ного перевода бывших милитаров из ранга бессмерт­ных в, так сказать, “нормальное состояние”. Здесь они с профессором немало копий сломали, споря об этичности взятой ими на себя миссии по “деэтернелизации” (опять — термин Морделла). Гал, собст­венно, всегда считал, что бессмертие ничего, кроме мук и страданий, не несет людям, но, по его убежде­нию, бессмертным по-прежнему принадлежало одно из незыблемых человеческих прав: самим опреде­лять свою судьбу. Хотят жить вечно — пусть себе живут!.. Не хотят — что ж, есть возможность помочь им. На его взгляд, проблема выеденного яйца не стоила.

Однако доктор Морделл разнес его взгляды в пух и прах. “Вы чудовищно не правы, молодой чело­век,— говорил он. — Что такое ваша этика и мораль с точки зрения науки — настоящей науки, долг ко­торой состоит в том, чтобы беспристрастно оцени­вать известные факты?! Это фикция, защитный ме­ханизм, который система человечества выработала с целью приспособления к окружающим его надсисте-мам! Неудивительно, что в зависимости от внешних воздействий человечество было вынуждено постоян­но изменять этот защитный механизм, который в силу своей гибкости призван обеспечить оптималь­ную адаптацию. Одним из базовых положений мора­ли, закрепившимся к началу войны с Пришельцами, действительно было: никто не имеет права попирать права других на жизнь, будь то убийство или другие существенные нарушения свободы личности... Но что мы наблюдаем сейчас, в кардинально новых для нас обстоятельствах? Внутри нашей системы воз­никла и существует принципиально новая систе­ма — так называемые “люди вечные” (“гомо этерникусы”)... Взаимодействует ли она с нашей системой? Безусловно. Всегда ли это взаимодействие носит по­ложительный характер — разумеется, для нашей сис­темы? Нет, не всегда... Вы можете дать гарантию того, что в какой-либо исторический момент “их система” не предпримет попытку уничтожить или хотя бы подчинить себе “нашу систему”? Лично я — не могу!.. Поэтому безнравственно ли будет, если наша система (в моем и вашем лице) заранее обез­опасит себя от возможных последствий сосущество­вания с почти такой же, но по отдельным парамет­рам существенно превосходящей ее системой? Если вы даете положительный ответ, то вынуждены будете признать и аморальность всех прочих (как предыду­щих, так и настоящих) действий человечества, на­правленных на обеспечение своего выживания, своего рода “упреждающих ударов”... Так, в соответ­ствии с вашей точкой зрения, неэтичной является борьба с нашествиями саранчи, ведущими к массо­вому голоду. Неэтичными являются попытки предовратить землетрясения, несущие катастрофические разрушения и гибель тысяч людей. Неэтичным, в конце концов, был и разгром фашизма в двадцатом веке, так выходит, по-вашему?!”

Против этого трудно было что-либо возразить. Тем более что вскоре сама жизнь привела железные аргументы в пользу профессора...

По последним сообщениям Рапопорта и Надыкты, Юозов сидел в баре почти в центре города.

— Надо выманить его оттуда, — посоветовал Гал. — Место неподходящее — слишком много лю­дей вокруг, и в случае эксцессов пострадают ни в чем не повинные люди. — То, что Гал называл экс­цессами, возникало теперь почти при каждой по­пытке деэтернелизации.

Прошли те времена, когда бессмертные не ока­зывали сопротивления, а только слезно просили оставить их в покое. Теперь оставались самые “зако­ренелые”, готовые давать отпор до конца всеми воз­можными средствами, включая оружие и захват за­ложников. Поэтому все больше упор приходилось делать на внезапность.

— Твоими устами бы мед пить, Гал, — с иронией ответствовал Надыкта. — Как только это осущест­вить на практике, если объект и так уже заподозрил что-то неладное и то и дело сует руку в карман, где у него по меньшей мере — десинтор мощностью в двадцать мегавольт?

— Ладно, ладно, не прибедняйтесь, братцы, — улыбнулся Светов. — Придумайте что-нибудь... шлюху какую-нибудь подсуньте десантничку... вы же — профи...

— Какие мы, к черту, профессионалы, — взъя­рился Рапопорт. — Да и на черта ему наша шлюха, если он таких крокодилов, какие обретаются в этом баре, на версту к себе не подпускает?!

— Ладно, — примирительно сказал Гал. — Я уже прибыл. Не упустили вы его, братцы, — и за это спа­сибо...

Он аккуратно запарковал турбокар неподалеку от входа в бар и огляделся, прикидывая возможные ва­рианты.

Вокруг все сверкало огнями рекламы. Люди сно­вали по тротуарам, как в час “пик” — на самом же деле был вечер, самое время сидеть дома и глазеть в головизор.

В таких случаях нам надо обращаться за помо­щью к полиции и спецслужбе, подумал Гал. Одни мы ни черта не сделаем. А так — оцепили бы близле­жащие кварталы, очистили от людей, а потом пусти­ли бы нас внутрь оцепления выяснять отношения с этим молодчиком!.. Но он прекрасно знал, что док­тор Морделл никогда не согласится рассекретить их деятельность. “Статус официальной межгосударст­венной службы не так-то просто получить, мой до­рогой Гал, — говорил не раз он. — Только представьте себе, какая шумиха сразу поднимется в мире. И по­том — кто это будет решать, если нам приходится действовать практически по всей планете? Органи­зация Объединенных Наций? Этакий всемирный ре­ферендум? Во-первых, вы уверены, что нас поддер­жат? А во-вторых... Даже если и поддержат, то подумайте, сколько времени уйдет на утверждение нашего статуса, утрясание штатов... создание орга­низационных структур... внесение соответствующих поправок в законы всех стран и в Хартию ООН... интервью средствам массовой информации... демон­страции протеста — потому что сердобольные вроде вас всегда отыщутся: “Руки прочь от несчастных!”

Гал выбрался из турбокара, надел очки интроскопа и прошелся по тротуару мимо входа в бар, всматриваясь в помещение, стараясь выглядеть праздношатающимся в поисках развлечений парнем-из-соседнего-квартала. В баре стоял багровый полумрак, изредка нарушаемый вспышками лайтингеров — и почему это, интересно, в питейных заве­дениях так любят красное освещение?.. Ребята не преувеличивали: народу здесь действительно было много; видно, бар пользовался репутацией уютного местечка, хотя ничего уютного в нем, конечно же, не было. Надыкту и Рапопорта он разглядел сразу — они сидели за третьим от стойки столиком и стара­тельно цедили пиво из высоких кружек, не спуская, впрочем, цепких взглядов с человека, сидящего у стойки, к ним спиной.

Человек ничем не выделялся из ряда других лю­бителей пропустить пару порций спиртного, не отхо­дя от стойки. Он был в кожаной куртке, в черных очках, короткая стрижка — в общем, ничего особен­ного. Впрочем, от своих соседей он все же неулови­мо отличался — может быть тем, что был как-то че­ресчур напряжен; и в то же время чувствовалась в нем этакая внутренняя свобода, присущая только бессмертным. Вечность неизбежно накладывает свой отпечаток на человека, особенно по прошест­вии нескольких лет безмятежного существования...

Больше всего Галу не понравилась та придирчи­вость, с которой Юозов бросал взгляды на входную дверь, пропускавшую в бар посетителей. Одну руку он так и держал за пазухой — видимо, сжимая руко­ятку какой-нибудь гадости вроде лучевика с веер­ным лучом. Так. Значит, атака в лоб не удастся, и даже маскарад не поможет, надо придумать что-ни­будь получше.

Бар был не автоматический: за стойкой работал молодой человек в смокинге, с распущенными по плечам, как у русалки, волосами. Наверное, душа парень и ас приготовления напитков по собствен­ным рецептам...

Можно попробовать. Другого выхода нет. Собст­венно, вариантов, как всегда, множество, но ника­кой гарантии, что какой-то из способов окажется надежнее.

Гал обогнул здание и зашел с тыла. Где-то здесь обязательно должна быть дверь запасного выхода. Но двери нигде не было. Черт, куда-то же они выно­сят помои, или утилизатор находится прямо за стой­кой?

Стена. Глухая стена из пенобетона.

Светов провел по стене рукой и ощутил под паль­цами какую-то неровность. Ara, чуть заметная щель. Значит, дверь все-таки есть, просто она замаскиро­вана, как сейчас модно. Он оглянулся по сторо­нам — двор пуст, только в дальнем углу группка явно криминальной молодежи с расписными лицами бал­деет от наркотиков, заткнув уши турбозвучками. Гал достал из кобуры под курткой лучевик и аккуратно провел несколько раз по щели, отрегулировав луч до толщины иголки. Что-то явственно треснуло, и из стены вывалился целый кусок. Ударом ноги Гал до­вершил измывательство над дверью и протиснулся в образовавшийся узкий проем.

Дверь выводила в довольно мрачный тупичок, с одной стороны которого тянулись кабинки туалетов, с другой — винтовая лестница, уходящая куда-то кверху. Видимо, бар был совмещен с номерами публичного дома, потому что сверху доносился стой­кий запах духов, табачного дыма и пьяный женский визг.

Гал поднес к губам браслет и шепнул Надыкте:

— Бро, вызовите бармена из-за стойки под каким-нибудь предлогом в район туалета.

— Зачем? — удивился Надыкта.

— Хочу позаимствовать его образ.

— Понял, — сказал Надыкта.

Через некоторое время в коридорчике появился недоумевающий бармен. Гал пошел к нему навстре­чу, возмущенно разводя руки.

— Черт знает что творится в вашем туалете, при­ятель! — вскричал он. — Вот, посмотрите-ка сами...

Он услужливо раскрыл дверь перед барменом и, когда тот просунул в нее недоумевающее лицо, уда­рил его рукояткой лучевика под ухо. Затащив обмяк­шее тело в туалет, снял с бармена одежду и там же напялил на себя поверх своего одеяния смокинг, ма­нишку и бабочку. Брюки он решил оставить. Потом “сфотографировал” имитатором лицо бармена и включил голомакиятор в режиме воспроизведения. Посмотрелся в зеркало и удовлетворенно кивнул: из зеркала на него смотрело лицо бармена.

Стараясь подражать походке молодого человека, Гал проследовал по коридорчику к стойке. Зал встретил его шумом музыки и выкриками людей, си­дящих за стойкой: “Кэр, ну куда же ты запропастил­ся!”... “Колосники горят!”... “А ну плесни чего-ни­будь так, как ты умеешь!”...

Юозов сидел за дальним концом стойки. Если проигнорировать запросы жаждущих выпить, он на­сторожится, и так вон как напрягся.

Стараясь действовать как заправский бармен, Гал смешал пару коктейлей, наполнил опустевшие стаканы. При этом он все ближе подвигался к быв­шему десантнику.

Тот уже совсем успокоился, хотя и не сводил с “Кэра” пристального взгляда из-под очков. Перед ним стоял наполовину заполненный стакан. “Да ведь он не пить сюда пришел, — осенило вдруг Гала. — Таким, как он, иногда просто хочется по­быть среди людей. Что ни говори, а одиночество — особенно вечное одиночество — штука страшная и разъедает человека изнутри почище раковой опухо­ли...” На какой-то момент ему даже стало жалко “объект”, который не подозревал, что через миг он станет таким же обычным человеком, как и те, что сидят рядом с ним.

И тут произошло непредвиденное. Когда Гал на­ливал виски очередному клиенту — толстяку в дет­ской панаме, с толстой сигарой в зубах, — тот вдруг удивленно просипел, пуская клубы дыма:

— Э, Кэр, а куда это у тебя с руки родимое пятно исчезло? Вроде бы только что было на месте...

Видно, это был завсегдатай бара, успевший за долгие часы, проведенные в этом заведении, изучить того, чей имидж “нацепил” на себя с помощью психотроники Светов. Медлить дальше было нельзя: “объект” резко вскинул голову.

Гал подумал: “Уподобитель” — и тут же направил раструб на Цала Юозова.

И оцепенел. Рука бывшего десантника, до этого момента скрывавшаяся за пазухой, теперь вскину­лась на уровень плеча, и в ней была зажата, как апельсин, красная сфера вакуумной гранаты. С со­рванным предохранителем. Одно неосторожное дви­жение бессмертного — и от бара останутся только обломки, а от людей... в радиусе десяти метров от людей тогда ничего не останется.

Юозов криво улыбнулся.

— Убери-ка свою дуру, приятель, — негромко посоветовал он.

Никто из сидящих за стойкой, а тем более — за столиками так ничего и не понял.

Гал скрипнул зубами и отбросил Уподобитель под стойку.

Но краем глаза он заметил какое-то движение позади Юозова. Это были Надыкта и Рапопорт, прыгнувшие на подмогу Галу и еще не ведающие, что зажато в руке у “объекта”.

— Нет! — закричал Светов. — Стойте!..

Дальше все поплыло, как в замедленной схеме. Медленно-медленно Надыкта и Рапопорт навали­лись сзади на Юозова, выкручивая ему руки, и тот медленно-медленно — десантник есть десантник — ударил Рапопорта локтем под ложечку. Опрокидыва­ясь со стойки на пол спиной вперед, ударил сложен­ными ногами в лицо Бро Надыкте, а выпавшая у него из кулака при падении граната, крутясь, укати­лась куда-то под столики и вдруг вспыхнула ослепи­тельным огнем взрыва...

Сознания Гал не потерял, но зрение к нему вер­нулось лишь спустя несколько секунд. На бар было страшно смотреть. Стало темно, и стихли голоса, только с грохотом валились стены, давя сожженные и разнесенные в клочья останки людей, со звоном разлеталось стекло.

Юозова в баре не было. Надыкта и Рапопорт не пострадали, если не считать того, что их придавило тяжелой потолочной балкой. Лежа под ней, они обалдело трясли головой и часто-часто моргали. Ос­вобождать их было некогда.

Гал закусил губу так, что по подбородку сразу же потекла струйка крови. Он снял с себя имидж барме­на и ринулся наружу.

Прочь со стоянки по встречной полосе, не выби­рая дороги, рванулся турбокар. Гал в несколько прыжков достиг своей машины — хорошо, что оста­вил турбину включенной... как в воду смотрел, что машина может пригодиться... Под визг молибденовопластовых шин он кинулся в погоню за бегле­цом — пару раз при этом он чиркнул бортом по подвернувшимся навстречу и отчаянно пытавшимся уйти от лобового столкновения с ним машинам...

“Убью гада, — думал он, бешено работая рыча­гами управления. — Теперь-то я не просто сделаю его смертным — я прикончу его своими руками, за­сранца!..”

Они проскочили по центральному проспекту (не­сколько раз Гал прицеливался в тупорылый зад турбокара из Уподобителя, но Юозов вел машину зигза­гами, стараясь спрятаться за другие машины) и понеслись по длинному мосту через реку. Потом мост закончился, и они свернули куда-то вправо (Гал с трудом вписался в поворот, и его боком про­тащило, высекая искры, по стене здания — хорошо еще, прохожих здесь не оказалось). На мгновение ему показалось, что Юозов проиграл: впереди, на красный свет, стояло скопище разнокалиберных машин, пробить эту стену десантнику не удалось бы на своем хлипком каре. Однако справа был пандус, ведущий к какому-то высотному зданию, и машина Юозова свернула на него, набирая скорость. В сле­дующий момент она ударила носом в металлопластовую стенку ограждения, пробивая ее, и, будто с трамплина, прыгнула через улицу вниз, к посадоч­ной площадке аэров. Галу пришлось повторить этот трюк, но при соприкосновении с землей колеса его турбокара не выдержали и отлетели, и его внесло на полной скорости в стену здания. Когда он выбрался из-под обломков, аэр, захваченный Юозовым, уже отрывался от земли.

Гал хотел расстрелять его из Уподобителя, но потом рассмотрел, что помимо Юозова в кабине сидит кто-то еще. Сцепив зубы, Светов помчался к площадке и выбросил из кабины только что призем­лившегося аэра многодетное семейство, изрядно перепугав при этом тучную мамашу-негритянку в цветастом платье. Потом вскочил на место пилота и врубил форсаж.

Аэры неслись в сумерках над штормовым морем городских огней внизу, где все мелькало, мигало, сверкало, светилось и куда-то неслось. Стрелять по-прежнему было нельзя — во всяком случае, Галу. Но не Юозову. И тот не замедлил воспользоваться этой возможностью.

Стеклопластик перед Галом расплавился и брыз­нул в разные стороны, разнесенный очередью из лучевика. В лицо тут же ударила стена воздуха. Гал по­чувствовал, что аэр перестает слушаться управления. Неимоверным усилием он выровнял машину и пос­ледним всплеском чихавшего движка сумел догнать аэр, захваченный Юозовым.

Оставалось только поставить управление на авто­матику — чтобы аэр не рухнул хотя бы на центр го­рода, — откинуть разбитый колпак и прыгнуть. Что Гал и сделал. Чудом ему удалось зацепиться за шасси преследуемого аэра и повиснуть, беспомощно раска­чиваясь, под брюхом машины. Воздушный поток стремился сорвать его с шасси. О пользовании Уподобителем не могло быть и речи: одной рукой не удержаться...

И все-таки Гал попытался это сделать. С третьего раза ему удалось, схватившись за перекладину шас­си, удержать в той же руке Уподобитель. Он вспоми­нал блок-схему аэра. Вроде бы основной пучок си­ловых кабелей должен проходить вон в той части фюзеляжа... Он развернул раструб Уподобителя к хвостовой части аэра и полоснул по ней тонкой чер­ной струйкой. От фюзеляжа отлетел кусок обшивки, из перебитых проводов полетел пучок разноцветных искр, и в ту же секунду аэр стал рушиться, падая вниз подбитой птицей.

Море огней внизу встало на дыбы и переко­силось. Поток воздуха ударил в лицо, и Гал удержи­вался с трудом, болтаясь в воздухе, как тряпичная кукла.

В последний момент пилот сумел выровнять аэр, сбросить скорость, и аппарат, заваливаясь косо вбок, плюхнулся на какую-то широкую поверх­ность — перед самым приземлением Светов успел разжать руки и откатиться в сторону. Уподобитель выпал у него из рук еще раньше, но сейчас по ко­манде Гала он вернулся к нему.

Только теперь Гал заметил, что они находятся на крыше высотного здания: поверхность, куда опус­тился аэр, резко обрывалась, открывая взору про­пасть, на дне которой тек поток стремительных рос­черков турбокаров.

Дверца аэра распахнулась, из кабины, в которой, навалившись лицом на штурвал, лежал пилот, вы­скочил бывший десантник Юозов и устремился к краю крыши. Еще секунда, и он спрыгнет вниз, а там — ищи его среди потока машин и прохожих...

— Стой, Цал! — крикнул Гал. — Не дергайся, ты у меня на мушке!

Зачем он окликнул объекта преследования, он и сам не знал. Во всяком случае — в тот момент. Потом-то до него дошло — зачем, просто мозг работал в ин­туитивном режиме, просчитывая возможные вариан­ты и выбирая из них те, которое диктовало ему сердце...

Юозов остановился как вкопанный. До края крыши ему оставалось сделать всего каких-нибудь три шага. Он повернулся лицом к Светову. По лицу его перекатывались цветные всплески рекламы с со­седнего небоскреба, и казалось поэтому, что оно ис­кажено причудливой гримасой. Возможно, так оно и было на самом деле.

— Ну что ты от меня хочешь? — спросил надрыв­но он. — Что вам всем от меня надо? Почему вы не хотите оставить меня в покое?.. Может быть, ты хочешь, чтобы я покаялся в том, что произошло в баре? Только зачем оно тебе, мое покаяние?

— Мне хочется услышать от тебя одну вещь, Цал, — сказал Гал, выпрямившись, но не отводя от Юозова ствол Уподобителя. — Почему вы так цепля­етесь за свою вечность? Какого черта, а? Ну почему, почему вам не хочется прожить нормальную челове­ческую жизнь... посадить хоть одно дерево... постро­ить себе дом... родить и вырастить ребенка... а когда придет ваш черед покинуть этот мир — с чувством исполненного долга сказать самому себе: “Я прожил так, как подобает человеку”?.. Подумай сам, ведь бессмертие не принесет такого морального удовле­творения, как честно прожитая жизнь!..

Юозов сделал непристойный жест в сторону Гала.

— Да пошел ты на... со своей нормальной жиз­нью! — выкрикнул он. — Это блядское прозябание в нищете и скуке ты называешь нормальной челове­ческой жизнью?! Каждое утро просыпаться с заботой о том, где бы урвать кусок пожирнее да побольше, тащиться на опостылевшую работу, делать вид, что любишь ненавистную тебе жену, и воспитывать рем­нем свой выводок — это, по-твоему, нормальная жизнь? Семьдесят лет жить в страхе и ожидании того момента, когда на тебя наденут лучший костюм и ласково уложат в гроб — в этом ты видишь счастье человека?.. Да ты, оказывается, такой же придурок, как и все остальные!

— Ну что ж, — сказал, вздохнув с притворным разочарованием, Гал. — Я окончательно убедился в том, как лучше всего наказать тебя...

Светов вскинул Уподобитель, но Юозов опять опередил его. Он прыгнул спиной назад с крыши. В распоряжении Гала было не больше одной десятой доли секунды, чтобы принять решение. Впрочем, он принял его еще тогда, когда окликнул своего про­тивника.

Едва заметный при свете реклам луч Уподобите­ля уперся в грудь Юозова, обращая его в смертного, а потом раскоряченный в прыжке силуэт бывшего десантника исчез за кромкой крыши.

Гал успел не торопясь подойти к перилам ограж­дения — и только тогда тело Юозова, превратившее­ся в черную точку, достигло дна уличного ущелья. В потоке турбокаров возник сбой, раздались судорож­ные автомобильные сигналы, видно было, что на трассе образовалась небольшая пробка. Через мину­ту откуда-то с неба, издавая надсадный вой сирены, к месту затора ринулся полицейский аэр, и тогда Гал вызвал на связь Вицентия Морделла.

— Вицентий Маркович, это я, — сказал он в микрофон браслета. — Можете вычеркнуть Юозова из вашего списка.

— Вы все-таки догнали его? — спросил профес­сор. — Поздравляю! А мне тут, знаете ли, Рапопорт сообщил, что операция провалилась... Объекту, мол, удалось уйти.

— В общем-то, он прав, — сказал мрачно Гал. — Юозову действительно удалось уйти. Только на тот свет... Понимаете, когда я выстрелил, он был на краю крыши — ну и не сумел удержаться... Чувства равновесия у него не было, оказывается...

Морделл кашлянул.

— Послушайте, Гал, — сказал он после паузы, — а вы уверены, что... что вы не нарочно... надеюсь, вы понимаете меня?..

— Да бросьте вы свои интеллигентские штучки, доктор, — грубо оборвал его Светов. — Да, созна­юсь, я хотел этого...

— Но почему, вы можете мне сказать?! — в от­чаянии вскричал профессор.

— У нас с покойным были слишком разные взгляды на жизнь, — ответил Гал.

Говоря так, он с некоторым наслаждением на­блюдал, как вытягивается и бледнеет лицо его собе­седника.

— Собственно, — продолжал Гал, — вашего со­гласия мне теперь и не требуется. Во-первых, вы давно уже не живете вместе, а во-вторых, бессмертие есть болезнь, а болезнь лечат, не спрашивая согла­сия больного... Дабы общество не оказалось в опас­ности... Значит, говорите, пансионат в Стокгольме?

Зографов внезапно проломился посередине туло­вища, и не успел Гал подхватить его, как бывший полковник рухнул на колени прямо на затоптанный бетон тротуара. Губы у него стали белыми и сухими, а руки затряслись, как у алкоголика.

— Лучше меня, — бессвязно бормотал он. — Убейте меня, если не можете простить!.. Только не трогайте Эвелину, я умоляю вас, Гал!.. Она не пере­живет возврата, понимаете?.. Она уже привыкла к своему новому состоянию... перегорела, перемучи­лась... Поэтому прошу вас — пристрелите меня прямо сейчас, если вы таким способом решили мне отомстить за Кору!..

Он был отвратителен, как полураздавленный червяк, извивающийся в судорогах агонии.

Гал повернулся и попытался уйти, но бывший спецслужбовец цепко хватался своими скрюченны­ми, узловатыми пальцами за его одежду и ноги, про­должая лепетать что-то о милости и снисхождении. Гал почувствовал, что тошнота подкатывает к горлу.

— Успокойтесь, полковник, — сказал он. — Я по­шутил... Не нужна мне ваша дражайшая половина.

Ему стало совсем скверно, потому что он осозна­вал, что кривит душой. Ведь идея навестить жену Зографова действительно пришла ему в голову, и он даже обрадовался этой пакостной мыслишке...

Боже мой, думал он, почти убегая по улице от корчившегося в пыли Зографова. Неужели я превра­тился в сволочь, которая способна мстить своим врагам любым, даже самым гнусным, способом?.. Неужели, занимаясь “разбессмерчиванием”, я все больше буду лишаться самого ценного, что еще остается у меня в душе?! Неужели в конце концов я обречен на участь этакого наемного убийцы, ланд­скнехта, хладнокровно выполняющего свою мис­сию?..

Эта мысль гнала его до самого Агломерограда, и опомнился он только тогда, когда дверь перед ним распахнулась и на пороге появилась женщина с ян­тарными глазами и белокурыми волосами.

— Господи, — сказала она. — И откуда ты только взялся, Гал?

Только в этот момент он узнал Нессу. Они не ви­делись очень давно.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал он. — Можно?

— Проходи, — сказала она и после короткого ко­лебания добавила: — Только я не одна.

Гал опустил голову. Что ж, этого и следовало ожидать. Такая девушка — или уже женщина? — в одиночестве не останется. Надо было раньше дать о себе знать, раз ты в глубине своей бездонной души знал, что любишь ее и рано или поздно непременно придешь к ней. А теперь ты опоздал, братец, и оста­ется только извиниться, сослаться на то, что загля­нешь в другой раз, повернуться и уйти — на этот раз навсегда. Хоть одного-то человека ты можешь если не сделать счастливым, то хотя бы не мешать его счастью?!

— Знаешь, Несса, — сказал он. — Я тут вспом­нил, что мне еще надо забежать в одно место...

— Дурачок, — сказала она. — Что ты там себе во­образил? Ко мне просто-напросто мой брат Альгис вернулся!

Он поднял голову. Несса улыбалась сквозь слезы, и он почувствовал, что сердце его сжимается от боли.

— А родители? — спросил он, чтобы хоть что-ни­будь сказать.

— Они умерли, сначала мама — год назад, а по­том и отец... Альгис поэтому и вернулся, чтобы по­хоронить отца... Мы что, так и будем торчать с тобой в дверях? Проходи же!

В гостиной сидел длинный человек в драной майке и шортах. В руке у него была банка пива, на стене светился голоэкран.

— Познакомьтесь, — светски начала Несса. — Это — Альгис, а это — Гал...

Гал шагнул и протянул человеку в майке руку. Узнает он меня или нет, думал он при этом. А если он еще и знает, чем я занимаюсь сейчас?.. А я? Как мне с ним быть — ведь в списке Морделла он тоже числится, и, в принципе, надо бы сейчас выхватить Уподобитель и полоснуть его лучом на глазах у Нессы... Нет, подумал он, если даже и придется это сделать — только не в ее присутствии!

Альгис меланхолично пожал руку Галу, не выпус­кая из второй руки банки.

— Садись, Гал. Пива хочешь? — предложил он. — Жарковато сегодня.

— Да, жарко, — сказал Светов. — Впрочем, у меня — идеальная терморегуляция.

Альгис усмехнулся.

— У меня тоже, — сказал он. Помолчал и доба­вил: — И не только терморегуляция, но и все осталь­ное — тоже идеальное, будь оно проклято!..

Гал сел на диван, а Несса примостилась с ногами в кресле, стоявшем как раз между мужчинами.

— Несса много мне о тебе рассказывала, — ска­зал Альгис. — Оказывается, мы с тобой собратья по несчастью, Гал.

Светов испытующе взглянул на него, но Альгис, похоже, говорил серьезно.

— Ты действительно считаешь то, что с нами произошло, несчастьем? — спросил Гал.

Альгис отхлебнул из банки очередной глоток. Покосился на Светова.

— А ты, случайно, не принадлежишь к тем жиз­нерадостным идиотам, которые считают, что теперь весь мир у них в кармане? — Гал покачал отрица­тельно головой. — Тогда дай пять. — Он протянул Галу горячую сухую руку. Покосился на Нессу: — Слушай, сестренка, ты бы хоть гостя кофейком угос­тила. Сваргань покрепче, ладно?

Девушка улыбнулась.

— Ну вот, — сказала она, — начинаются мужские секреты...

И отправилась на кухню.

Проводив ее взглядом, Альгис перегнулся к Галу через подлокотник кресла и вполголоса сказал:

— Между прочим, говорят, что изобрели такой прибор, с помощью которого любого бессмертного могут вернуть в нормальное состояние! Ты не слы­шал?

— Нет, — сказал Светов. — И где находится этот прибор?

— По слухам, он изготовлен в одном-единственном экземпляре, и применять его может только один человек на Земле. Только один!.. — Альгис швырнул пустую банку к стене. — Как найти этого человека — вот в чем проблема!

Гал опустил голову. “Провокация? — думал он. — Или среди бессмертных действительно не все такие, как Юозов?..” Почему-то еще ни разу не встречались желающие подвергнуться деэтернелизации.

— Может, давай вместе займемся поисками этого человека? — спросил его Альгис. — Вместе оно, знаешь, как-то веселее... Как говорится, если гора не идет к Магомету... Да что ты задумался, Гал? — Он хлопнул Светова по плечу. — Или тебе еще не надое­ло бродить по свету этаким Вечным Жидом?.. Давай решайся, а? На сестренке моей тогда сразу женишь­ся, заживете как люди!.. — Он подмигнул Галу.

Гал собирался придумать какой-нибудь ловкий тактический ход, но потом ему стало противно. Сколько же можно врать и таиться, подумал он. Когда наконец ты научишься верить людям?..

— Не надо никого искать, Альгис, — сказал он, с трудом выговаривая слова. — Человек, которого ты ищешь, — это я. А вот и чудодейственный прибор.

Он вызвал Уподобитель в свою правую руку и по­казал его брату Нессы. У того отвисла челюсть.

— Кого это вы собираетесь искать, мальчики? — сказала бодро Несса, появляясь в комнате с подно­сом, и воздух наполнился кофейным ароматом из изящных чашечек. — Или вас уже не удовлетворяет общество из одной-единственной женщины?

Альгис и Гал переглянулись.

— Только не здесь и не сейчас, — сказал Светов Альгису, пряча Уподобитель за пазуху так, чтобы его не заметила Несса. — Вот мой контактный номер... — Он набрал в комп-ноте серию цифр, нажал кнопку распечатки, оторвал и вручил своему собеседнику кусочек перфоленты.

Альгис с шумом выдохнул воздух. Лицо его осу­нулось и побледнело.

— Вот черт! — воскликнул он. — Неужели это возможно?.. Даже не верится! Ладно, оставляю вас, ребята, желаю приятно провести время.

— Куда же ты? — воскликнула Несса с испу­гом. — А кофе? Гал, хоть ты скажи ему!..

— Ничего, пусть прогуляется, — великодушно разрешил Светов. — Не беспокойся, он к тебе вер­нется, обязательно вернется. Просто сейчас ему надо подумать... Правда, Альгис?..

— И все-таки о чем вы говорили? — спросила де­вушка, пристально глядя на Гала, когда дверь квар­тиры хлопнула за Альгисом. — Он так разволновал­ся — просто сам не свой!..

Светов отвел глаза в сторону. Сказать ей или нет?.. Или Альгис сам потом все расскажет? Если, конечно, решится позвонить мне... Представляю, что сейчас творится в его душе!.. Как у неизлечимого больного, которому сообщили, что завтра его выле­чит заезжий знахарь. Бессмертие есть бессмертие, и не так-то просто отвыкнуть от него. Это не стакан воды выпить!.. Господи, что же ей ответить? Правду? Тогда неизбежно придется рассказывать и все ос­тальное... Солгать? Немыслимо даже представить, что ей можно лгать!..

В конце концов Гал решил остановиться на ком­промиссном варианте.

— У меня есть возможность свести Альгиса с че­ловеком, который лишает людей бессмертия, — сказал он. — Только не спрашивай, кто он и каким об­разом он это делает. Это — страшная тайна! — Он шутливо округлил глаза.

— Он что — делает это за деньги? — вдруг спро­сила она.

Гал рассмеялся, представив себе, как получает от доктора Морделла чек со множеством нулей за каж­дую деэтернелизацию.

— Нет, он неисправимый альтруист, — пояснил он. — Бывают еще такие чудаки в наше время...

Она встала, подошла к нему и положила свои нежные руки ему на плечи. Галу сразу стало трудно дышать.

— Гал, — сказала она странным голосом, при­близив свое лицо к его глазам. — А почему ты сам не хочешь обратиться к этому человеку? Ты хочешь жить вечно, да?

— А такой, как есть, я тебе не нужен? — в ответ спросил Гал. — Разве ты не любишь меня такого?

Она поцеловала его, но не в губы, а почему-то в глаз.

— Люблю, — сказала она. — Я тебя очень люблю, Гал. Но ты пойми: меня всю жизнь будет преследо­вать страх... Я буду бояться своей смерти, потому что если я умру, ты останешься совсем один.

По щекам ее покатились слезы.

Гал закусил губу.

“Будь все проклято, — думал с отчаянием он. — Как же ей объяснить, что, пока существуют другие бессмертные, я обречен быть их единственной па­лочкой-выручалочкой?! Так получилось. Как носи­тель Уподобителя, я единственный в своем роде, но как бессмертный — не последний, слишком боль­шой еще список у доктора Морделла... И хотя сейчас люди из этого списка хотят жить вечно, не представ­ляя, что их ждет впереди, но пройдет пятьдесят, сто, двести лет — и кому-то из них может понадобиться моя помощь. Разве это предназначение не оправды­вает те мучения, на которые я обречен?.. И разве не стоит ради него отказаться от так называемого счас­тья в личной жизни?.. Дурак, — сказал он мысленно сам себе, — вбил себе в голову невесть что и мучишь и себя, и других...”

Он тяжело вздохнул, крепче обнял Нессу и стал исступленно целовать ее прямо в мокрые, потемнев­шие от слез прекрасные глаза.

— Милая моя, я обещаю тебе, — говорил он, за­дыхаясь от поцелуев — Клянусь, что когда-нибудь и я откажусь от бессмертия. Но пока я не могу этого сделать — и давай больше не будем говорить об этом, хорошо?.. Ты не бойся, ты ничего не бойся — наоборот, это мне нужно бояться!..

 

* * *

 

Альгис погиб через неделю после того, как Гал деэтернелизировал его.

Несса сообщила Галу об этом не сразу, а когда тело ее брата уже находилось в морге. Голос девушки был сухим и безжизненным. Гал сказал, что сейчас же отправляется к ней, но она сказала: “Не надо”.

...Смерть Альгиса была совершенно необъясни­мой. Накануне он случайно встретил ту женщину, в которую был влюблен еще до того, как его призвали в Звездный Корпус. Она почти не переменилась, если не считать того, что уже успела сменить двух мужей и завести от них троих детей. Очевидно, под­давшись воздействию былого чувства, Альгис при­гласил ее вечером в бар, а потом по-джентльменски проводил свою даму до дверей ее дома.

На обратном пути он шел по мосту через реку. Высота моста была около тридцати метров. Видимо, под влиянием приподнятого настроения после сви­дания Альгис решил продемонстрировать прохожим класс прыжков в воду с большой высоты — в юности он когда-то увлекался этим видом спорта. Скорее всего, как считал Гал, он забыл при этом, что уже не бессмертен. Когда на протяжении нескольких лет человек способен прыгнуть с любой высоты без осо­бых последствий для себя, то ему трудно привыкнуть к мысли о том, что даже неудачный прыжок со вто­рого этажа может привести к гибели... Альгис вошел в воду под таким углом, что шейные позвонки его не выдержали нагрузки, возникшей в результате дина­мического удара. Некоторое время, наверное, он еще был жив и корчился под водой в страшных су­дорогах, пока хлынувшая в горло вода не затопила легкие...

Такова была гипотеза полиции — и Гал склонен был ей верить, но Несса почему-то считала по-другому. В ее голове возникло страшное подозрение, которое она не замедлила высказать Галу. По ее мнению, Альгис нарочно прыгнул с моста, чтобы покончить с собой. “Он же был таким наивным, — рыдала она. — В первый же вечер он наверняка рас­сказал этой... этой стерве... все про себя, понима­ешь?.. Скорее всего эта сучка не нашла ничего луч­шего, как высказать ему в лицо, что она думает по этому поводу. А думала она, конечно, то же самое, что думает большинство людей в отношении челове­ка, нашедшего клад и сдавшего его куда следует... Альгис... он просто не смог перенести такого отно­шения к своему отказу от бессмертия!”

Гал пытался переубедить Нессу, но из этого ни­чего не вышло. Открыто она ничего не говорила, но он чувствовал по отчуждению, звучащему в ее голо­се, и по отказу принять помощь и соболезнования от него, что именно его, Гала, она считает виновным в смерти своего брата — даже если Альгис не расска­зал ей всю правду. Ведь это Светов нашел способ сделать Альгиса смертным!..

Разумеется, Несса была не права — в подобных ситуациях женщины чаще всего бывают не правы, ослепленные горем. Но легче от этого Галу не стало. Ему вдруг показалось, что у него ноет от боли правая рука — та самая, в которую он обычно вызывал Уподобитель. Будто его ранили в эту руку, и теперь, по­добно раненому животному, надо забраться в какой-нибудь глухой темный угол и там зализывать рану до тех пор, пока из нее не перестанет сочиться кровь...

Но вместо этого он без предупреждения заявился к профессору Морделлу — впервые после расправы с Юозовым.

Профессор был на месте. И Рапопорт с Надыктой тоже. И даже вечно отсутствовавшие на заданиях сотрудники находились в своих кабинетиках в под­вале, где когда-то размещался бар, а потом стал рас­полагаться штаб подпольного отряда Морделла.

Это хорошо, что все в сборе и не придется разыс­кивать поодиночке коллег-деэтернелизаторов, поду­мал Гал и вызвал в ноющую руку Уподобитель...

 

ЭПИЛОГ

 

— А что было дальше? — спросила Несса. Вицентий Маркович Морделл смотрел куда-то вдаль. Со скамьи, где они сидели, было хорошо вид­но, как по синей глади водохранилища скользят бы­строходные скутера и яхты на воздушной подушке.

— Дальше все было абсолютно логично, Несса Эдуардовна, — сказал наконец он. — Деэтернелизовав меня и остальных сотрудников, он вышел в город и принялся раздавать бессмертие направо и налево... Начал он у входа в подземку, где обычно дежурит вереница профессиональных попрошаек. Потом шел по улицам и стрелял из своего Уподобителя по всем, кто попадался ему на пути, незави­симо от возраста, пола и, так сказать, социально-имущественного положения... Говорят, при этом он что-то кричал, но к его крику, естественно, никто уже не прислушивался, а если кто-то и прислуши­вался, то принимал его слова за бред сумасшедше­го — что-то насчет того, что все должны быть рав­ны... каждому — бессмертие, и пусть больше не будет смерти на Земле...

— Он действительно стрелял? — удивилась де­вушка.

— Ну, это условный термин, — поморщился Морделл. — Разумеется, Уподобитель — это не ору­жие в строгом смысле слова, но в тот день люди ин­терпретировали эту ситуацию именно так. Дескать, разгуливает среди бела дня по огромному городу без­умец, который расстреливает в упор мирных людей из некоего страшного оружия!.. Дело в том, что этернелизация сопровождается кратковременной поте­рей сознания и других признаков жизни: у человека, подвергнутого Уподоблению, исчезает пульс, дыха­ние, сердцебиение... Поэтому внешне действия Гала выглядели так: неизвестно откуда сбежавший ма­ньяк-убийца косит народ, оставляя за собой горы трупов...

Морделл опять замолчал.

— Ну а потом? — тихо спросила Несса.

— Вызвали полицию, отряд снайперов, роту спецназа на бронетранспортерах, оцепили близлежа­щие кварталы... Никто не предполагал, что этим его нельзя остановить, понимаете? В свое время даже ядерно-аннигиляционная бомба не причинила ему особого вреда...

— Ну и как же его остановили? — совсем тихо спросила Несса.

— Он сам себя остановил, — ответил Морделл. — Когда в него стреляли из всех видов лучевого и огне­стрельного оружия, он поднес Уподобитель к голове и... м-м... выстрелил себе в висок. А в следующую се­кунду в него угодила очередь снайпера...

— Это я во всем виновата, — с ожесточением сказала Несса, машинально обрывая головки цветов с букета, который она вертела в руках. — Я одна!..

— Вы? Оригинальная точка зрения, — усмехнул­ся Морделл. — Нет, милейшая Несса Эдуардовна, по большому счету, ни вы, ни я ни в чем не виноваты... Просто так получилось, что в руках Светова оказал­ся Великий Шанс Человечества одержать победу над вечностью, но только ему предстояло постоянно ре­шать: реализовать эту возможность или нет... И он не выдержал этого тяжкого груза. Боюсь, что на его месте этого не выдержал бы никто из людей...

Несса скомкала букет и швырнула его за скамью.

— Как вы думаете, он выживет? — спросила она.

— Не знаю, — жестко ответил профессор. — Перед такими ранениями, как у него, даже совре­менная медицина бессильна. С другой стороны... Как бы кощунственно это ни звучало, но... но лучше бы он умер.

— Почему? — Несса была так ошеломлена, что у нее сразу высохли навернувшиеся было слезы. — Как вы можете?! Эх вы, а еще ученый!

— Люди вечно будут его ненавидеть, если он вы­живет, — опустив голову, сказал Вицентий Мор­делл. — Одни — за то, что он сделал их бессмертны­ми. Другие, наоборот, — за то, что он лишает их этой возможности... Мы уничтожили Пришельцев, но мы заразились от них очень страшным вирусом... Я бы назвал его вирусом Уподобления. Кое для кого пример “Шара” так и останется недостижимым идеалом. Бедняги, мне их жаль: они считают, что уподобиться этому почти всесильному и бессмертно­му существу можно, только изменив самого себя... Они не учитывают одного: “Шар” был космическим одиночкой, скитающимся по Вселенной, а люди — их много, и все они разные, и это очень хорошо, это прекрасно, что они такие как есть!.. Этот вирус очень вреден для человечества, потому что делает людей врагами, и эта вражда неизбежна. Во всяком случае, до тех пор, пока люди будут мыслить и чувст­вовать по-разному...

— А когда же, по-вашему, люди будут едины во всем? — спросила Несса.

— Милая Несса Эдуардовна, — вздохнул профес­сор. — Я надеюсь, что — никогда!..

— Я все поняла, — сказала девушка и порывисто встала со скамьи. — Просто вы никогда не любили Гала! Ни вы лично, ни все остальные!.. Зачем вы пришли сегодня к нему, зачем?..

Она с подозрением глянула на своего собесед­ника.

— Любили... не любили, — сердито пробормотал доктор Морделл. — Что за ненаучные термины! Что толку, например, от вашей любви к нему? Я хоть по­нимал его, а вы... вы так ничего и не поняли! А при­шел я к нему потому, что, раз уж он остался жив, за ним числится очень большой долг перед человечест­вом... Понимаете, милейшая, до тех пор, пока по земле будет ходить хоть один Уподобленный и пока у Гала будет средство вернуть его к обычной жизни, он... он просто обязан этим заниматься!

— Вы чудовище, профессор! — воскликнула, вскакивая на ноги, Несса. — Он не сможет больше, а если и сможет — на этот раз я не дам ему делать это...

Вицентий Морделл покачал недоверчиво головой и отвернулся.

Несса хотела сказать ему еще что-нибудь резкое и обличительное, но все слова у нее внезапно за­стряли в горле.

По дорожке парка, который охватывал клиничес­кий госпиталь с трех сторон, приближалась коляска, которую катил кибер-инфирмьер с белым корпусом, заменявшим халат. В коляске сидел Гал Светов. Го­лова и грудь его были густо забинтованы, ноги непо­движно опирались на подножку.

Увидев Нессу и Морделла, он с трудом поднял правую руку и приветственно помахал ею. Девушка хотела рвануться к нему навстречу, но в руке Гала что-то блеснуло. Она испуганно вскрикнула, но тут же поняла, что бояться нечего: ладонь Гала охваты­вала металлическая скоба струбцины-фиксатора, ис­пользуемого при переломах...