Наконец-то я нашел свою маму!..

Я проснулся, осознав, что меня действительно толкают в плечо.

- Вставай, Артем... За тобой пришли, - монотонно повторял кто-то. Судя по способу побудки, это была тетя Маша Палкина, а короче говоря - Палка.

- Кто пришел? - не понял спросонья я.

- Дед пихто! - сердито сказала Палка. - Сам как будто не догадываешься, кто!..

Как обычно, она злилась без конкретной причины. Даже не потому, что в эту ночь ей не дали спокойно поспать на жестком топчане в дежурке. Просто Палка вечно была чем-то недовольна.

- Где они? - машинально спросил я, хотя люди, приезжавшие за мной, всегда ждали меня на первом этаже, в вестибюле. Я всегда забывал спросить И.А., в чем дело: их не пускают пройти внутрь Дома, или же они сами испытывают подсознательное отвращение к нашему маленькому, замкнутому мирку?

- Внизу. Иван Александрович сейчас прибудет, я ему уже позвонила... Господи, и когда все это безобразие кончится?!.. Да хватит тебе пролеживать бока, одевайся быстрее!

- Теть Маш, поставь, пожалуйста, чайник, - попросил я, с сожалением покидая тепло постели.

- Еще чего! - возмутилась она. - Все бы среди ночи чаи распивали!.. Ты что, не понял, что тебя люди ждут ?

- Не ворчи, теть Маш, - сказал я. - Подождут, никуда не денутся...

Дрожа от ночной прохлады, я поспешно оделся, кое-как справляясь с отвратительными, непослушными застежками и тугими пуговицами, прошел в столовую, но прежде, чем сесть на свое любимое место у окна, посмотрел по древним настенным часам, который час. Было без четверти три.

Так рано - или поздно, это смотря откуда считать, от утра или от вечера - по мою душу еще не заявлялись. Значит, дело по-настоящему было очень важным и срочным.

Тетя Маша скрепя сердце все-таки сообразила чайку, но протест свой выразила тем, что не стала его наливать в мою чашку. Мне даже смешно стало: неужели она считает, что я сам с этим не справлюсь? Уж если я могу шить и борщи варить, то вполне способен обслуживать себя сам при чаепитии...

Когда я уже заканчивал запивать чаем жесткое, солоноватое печенье, дверь за моей спиной отворилась, и в комнату кто-то вошел.

- Доброе утро, Иван Александрович, - сказал я не оборачиваясь.

- Однако, однако! - как обычно в таких случаях, удивился он. - Шапу ба, как говорят французы... То есть, молодчага ты, Артемка! Слушай, иногда мне приходит в голову абсолютно ненаучная гипотеза: может быть, ты - телепат? Ну, вот как ты сейчас узнал, что это я вошел?

- По запаху, - сказал я. - Как собака...

- Если б я был алкоголиком, это объяснение еще могло бы сойти за аргумент, - возразил И.А. - Только я не помню, когда последний раз вливал в себя какую-нибудь жидкость, в которой спирта содержалось бы больше, чем в кефире.

- Все люди чем-то пахнут, - заметил я и невольно улыбнулся: с такой претензией на философское обобщение прозвучало это невинное замечание.

- В этом я полностью с тобой согласен и даже могу уточнить, чем именно разит от большинства людей... На присутствующих сие, разумеется, не распространяется.

Я невольно засмеялся.

- Ладно, Артем, времени на треп у нас с тобой нет, - сказал И.А. - Пора выполнять команду: "Стой там - иди сюда!"...

Хотя И.А. шутил, я чувствовал, что он чем-то сильно озабочен.

В вестибюле пахло табачным дымом: люди, которые приезжали за мной, имели необъяснимое обыкновение смолить одну сигарету за другой, словно стремились поставить рекорд непрерывного курения. А еще сквозь вонь никотина пробивались запахи мокрой одежды, бензина и металла. От тех, что приходили за мной, почему-то всегда пахло металлом.

Я по очереди поздоровался с грузным, морщинистым Нилом Степановичем, а также с молодыми, широкоплечими и по-спортивному подтянутыми Колей и Виктором.

- Как себя чувствуешь, Артем? - как всегда, проявил обо мне заботу Нил Степанович.

И, как всегда, я показал ему большой палец. Но палец мой, наверное, дрожал, потому что Коля тут же сказал:

- Ты не нервничай, Артем. Всё будет тип-топ!

- Я вовсе не нервничаю, - ответил я. - Просто сон тяжелый приснился...

- Это как в том анекдоте: спит женщина, муж которой уехал в командировку ... - завелся было Виктор, но Нил Степанович вовремя перебил его:

- Стоп, машина!.. Времени у нас мало: мы должны управиться до утра...

Мысленно я хмыкнул. Нил Степанович всегда говорил "мы", хотя почти всю работу приходилось делать мне.

Когда мы уже собрались выходить, в вестибюль заявилась Палка. По-моему, она сочла, что как официальное лицо при исполнении обязанностей дежурной сиделки должна напутствовать нас в дорогу. Напутствие ее было, как обычно, непринужденным и дружелюбным: Палка больно похлопала меня по спине, словно выбивая пыль из залежалого ковра, и подтолкнула в поясницу к выходу.

- Мы скоро приедем, тетя Маша, - сообщил я ей и нахально добавил: - Да ты не переживай за меня - в первый раз, что ли?..

Боюсь, что она восприняла скрытую иронию в моих словах, как выражается иногда И.А., "неадекватно".

Поначалу я старался следить за маршрутом нашего движения - тем более, что окрестности Дома были мне хорошо знакомы по частым прогулкам - но постепенно потерял ориентацию, потому что мы несчетное количество раз сворачивали то влево, то вправо - словно запутывали следы, чтобы оторваться от каких-нибудь злодеев-преследователей...

Было сыро: снаружи моросил мелкий дождь, и через приоткрытое в дверце стекло на мое лицо летели противные ледяные брызги. Стояла поздняя осень.

Как и в прошлые поездки, Иван Александрович принялся развлекать меня, пересказывая мне содержание проштудированной им накануне "Метафизики мыслительной деятельности" Эйндховена.

Однако я почти не слушал своего учителя. Мысли мои были сосредоточены на другом.

Вот уже несколько месяцев Нил Степанович и компания увозят меня на этой комфортабельной и мощной легковой машине в самые различные места, чтобы я сделал некую работу. На первый взгляд, пустяковую, но для них, видимо, очень важную. Главным условием заключенного между нами устного трудового соглашения является вето на какие бы то ни было вопросы с моей стороны по поводу этой работы. Первое время я еще пытался что-либо выведать, но безуспешно. Тем не менее, запретить мне думать никто не может, и с некоторых пор я постоянно думаю: чем же мне приходится заниматься? Почему эти люди никогда не предупреждают, когда придут за мной в следующий раз? Означает ли это, что необходимость в моих услугах возникает всегда спонтанно? Кто они такие, эти пахнущие металлом мужчины? Почему работать приходится в самых разных местах - в основном, в нашем городе, но пару раз меня доставляли самолетами и вертолетами и в другие города? Почему эта работа так засекречена? И, самое главное, почему для выполнения этой нерегулярной, технически не очень сложной для любого другого человека, работы избрали именно меня?..

"Почему", "почему", "почему"... Одни сплошные "почему", на которые нет (и будут ли когда-нибудь?) никаких вразумительных "потому что"...

- Артем, ты меня совсем не слушаешь, - огорченно сказал И.А. - О чем задумался?

- Да так, - уклонился я от ответа. - Долго ли нам еще ехать?

- Не знаю, - быстро сказал И.А., и я понял, что он тоже не имеет права расспрашивать наших сопровождающих.

Может быть, они опасаются, что мой наставник может однажды проговориться в разговоре со мной?

Поколебавшись, я решил зайти с другого конца:

- Скажите, Иван Александрович, приходили ли в последнее время в Дом газеты? Интересно, что творится в мире?..

- Понимаешь, Артем, - сказал он, положив руку мне на плечо, - там у них, на почте, какие-то проблемы возникли, так что живем мы сейчас - как на необитаемом острове...

- А что сообщают по телевизору?

И.А. явно кривил душой, причем так неумело, что я напрямую спросил его:

- Почему вы не хотите, чтобы я знал о последних событиях?

- С чего ты взял ? - вяло возразил он.

- Это бросается в глаза. Вы говорите, что почта не доставляет нам газеты. Но раньше в таких случаях вы сами приносили в Дом газеты, покупая их в городе, и мы с вами тщательно штудировали их. Вы перестали мне объяснять про политику и про все такое... Почему ?

- Успокойся, Артем. Просто я считаю, что тебе это ни к чему. Ну, сам посуди: зачем тебе вникать в эти грязные игры, ведущиеся с одной-единственной целью: захватить или удержать власть?!

- Может быть, мне это и не нужно, - упрямо сказал я. - Но мне обидно, что вы что-то от меня скрываете!

Он хотел что-то сказать, но в этот момент машина остановилась.

- Вот мы и приехали, - с нарочитой бодростью сказал И.А. - "Станция Березай, кому нужно - вылезай!"...

Мы вышли из машины. Возле большого здания толпилась кучка людей. Мы прошли сквозь толпу (люди расступились, уступая нам дорогу) и вошли в здание.

Здесь пахло чем-то знакомым, но сразу я не смог определить, чем именно.

Нил Степанович отвел меня в сторонку и принялся инструктировать. Говорил он долго и нудно, по несколько раз повторяя одно и то же. Время от времени, чтобы удостовериться, что я понял его так, как надо, он заставлял меня повторять его инструкции. За время нашей совместной работы я успел неплохо изучить своего "работодателя", и теперь чувствовал, что он очень волнуется. Только скрывает это получше, чем И.А.

Я же был абсолютно спокоен.

Это был мой семнадцатый выход на "работу", и мысленно я невольно отметил, что эта цифра равняется моему возрасту. Не знаю, как у других, но у меня почему-то в самые ответственные моменты мозг начинает фиксировать всякие нелепые совпадения.

- Ну, всё понял? - риторически спросил, наконец, Нил Степанович и отечески похлопал меня по плечу. - Тогда - пошел, юноша! Ни пуха тебе, ни пера!

Я уже собирался выполнять его указание, но он вдруг взял меня за плечи и снова развернул лицом к себе.

- Ты забыл послать меня к черту, - серьезно сказал он.

- Это что-то изменит? - улыбнулся я.

- А как же! - торопливо сказал Н.С.

- А может, вас послать по другому адресу? - нахально осведомился я.

- Вот дуралей, - беззлобно посетовал Нил Степанович и легонько оттолкнул меня от себя.

Я подошел к остальным, и они тоже по очереди похлопали меня, кто - по плечу, кто - по спине.

Говорить в такие моменты что-либо обычно было не принято, но на этот раз Иван Александрович, скупо, но порывисто обняв меня, ухитрился так незаметно от других сказать, будто шептал мне на ухо:

- Не подведи, Артем!

Я сделал шаг вперед и тут же забыл обо всем. Словно невидимая стена отрезала меня от других людей. Думал я только о том, как выполнить свою задачу.

Зачем и кому это нужно, какой во всем этом смысл - все подобные вопросы незаметно отошли на второй план: так бывает с вещами, которые еще недавно были нужными, а в один прекрасный день выясняется, что они ни на что не годны и что пора засунуть их подальше в чулан и до ближайшей оказии - переезда либо генеральной уборки - не вспоминать о них...

Как всегда, Коля и Виктор старательно подготовили мою экипировку. Плечо мое оттягивала брезентовая сумка с разными инструментами, на поясе висела рация. Еще в моем распоряжении имелся изготовленный специально для меня щуп-радар, но я так и не привык им пользоваться.

Главным моим инструментом были руки.

Прощупывая темноту перед собой, я шел, на всякий случай считая шаги. Когда ладони ощутили холодное прикосновение литой резины, а под ногами начались ступени, уходящие вниз, я наконец понял, где нахожусь.

Я вспомнил, где раньше уже встречал запахи сырости, металла, мрамора и ценных пород дерева, натертых специальной мастикой.

Так пахло в метро, когда мы с Иваном Александровичем ездили в музеи, на выставки и в зоопарк. Значит, сейчас я находился на одной из станций метро.

До этого я работал в других местах, но всегда - поистине, как собака! - по запаху определял, где именно. Там, где пахло пылью и коврами в коридорах, табачным дымом на лестничных площадках и вареными сосисками на первом этаже, находились какие-то казенные учреждения. Там, где пахло киселем, компотом, молочной кашей, как правило, располагался детский сад. Там же, где разило множеством немытых тел, пирожками с мясом и давно не чищенными туалетами, обычно был вокзал или аэропорт...

Эскалатор был отключен (значит, так было надо), так что пришлось спускаться к перрону станции "на своих двоих".

Хорошо, что работать приходилось всегда в одиночку. Люди мне только бы мешали... Когда мы выходим с И.А. или с кем-нибудь еще на прогулку в город и сопровожатый отпускает мою руку, я боюсь не того, что попаду под машину, споткнусь о бордюр или врежусь в столб, а того, что натолкнусь на кого-нибудь из прохожих...

Когда ступени под ногами закончились, я остановился и просигналил по рации: "Приступаю".

Ответа, как обычно, не последовало, и у меня возникло подозрение: а слышит ли меня кто-нибудь? Может быть, наверху в этот момент потягивают горячий чай из термоса и безуспешно борются с попытками Виктора поведать народу очередной бородатый анекдот?..

Усилием воли я отогнал эти абсурдные мысли прочь и двинулся осматривать перрон. Тут уж поневоле пришлось пустить в ход щуп. Станция была очень длинной, с двумя рядами колонн по обеим сторонам перрона. Первым делом я определил ширину перрона и запомнил ее, чтобы в дальнейшем случайно не сверзиться на рельсы. Потом поставил переключатель щупа в положение "металл" и двинулся небольшими, осторожными шажками по перрону, описывая сложную, зигзагообразную траекторию между колоннами. Челночные проходы из одного конца станции в другой заняли бы слишком много времени.

Металлических предметов здесь оказалось много. Впрочем, этого и следовало ожидать. Было бы странно, если бы, например, рельсы были сделаны из дуба!..

Для начала я решил проверить урны. Их было четыре: две в начале и две - в конце перрона.

Это заняло у меня относительно немного времени. Относительно - потому что время для меня перестало существовать с той минуты, как я шагнул на эскалатор.

В урнах ничего заслуживающего внимания не оказалось. Был там унылый бытовой мусор: обертки, бумажки, пустые банки и бутылки, стаканчики из-под мороженого, каменно-твердые и еще свежие, с отпечатками чьих-то здоровых, крепких зубов комки жвачки (один из них сразу же прилип к моим пальцам да так, что я кое-как избавился от него). Но того, что я искал, в урнах я не обнаружил.

Я искал коробку типа той, в которую обычно упаковывают обувь, только изготовленную не из картона, а из металла.

Мне потребовалась целая вечность, чтобы открыть чугунные крышки люков, слазить под настил перрона, где проходили кабели и канализационные трубы, и убедиться, что интересующей меня коробки там тоже нет. Еще одну вечность я затратил на доскональное обследование всех служебных и подсобных помещений, двери которых были предусмотрительно открыты, а потом - всех прочих закоулков станции.

Неужели Нил Степанович и компания на этот раз ошиблись, и никакой коробки здесь не было?

Я сообщил наверх о результатах поиска, а вернее - об их отсутствии, уселся на холодный мраморный пол, достал из кармана завалявшийся, весь в мусорных крошках леденец и, гоняя его языком по рту, задумался.

Может быть я просто-напросто ищу потерянные вещи? Но что бы могло быть в этой проклятой коробке?! Золото? Драгоценные камни? Или чертежи какого-нибудь изобретения, составляющие государственную тайну?

Нет, это явно не научное объяснение, как говорит И.А.

Во-первых, я не просто должен найти коробку, но и, как говорится, "не отходя от кассы" разобрать ее на составные части, тем самым приводя ее в очевидную негодность.

Может быть, я просто-напросто являюсь объектом каких-нибудь экспериментов, результаты которых кто-нибудь - хотя бы тот же И.А. - впоследствии использует в своей диссертации? Да ну, бред собачий!..

Ладно, пора продолжать... Куда же могла запропаститься эта чертова коробка?! Ведь станция уже исследована мною вдоль и поперек, и, нажив себе несколько шишек на лбу, я теперь могу ориентироваться здесь не хуже, чем в своей комнате.

Постой-ка... Предположим, что это игра. Кто-то спрятал в моей комнате вещь, которую я должен найти. И вот я перевернул уже все вверх дном, но так и не нашел то, что было спрятано. Какой отсюда можно сделать вывод ?

Ведь нельзя же исключить вариант, что коробку мог выронить кто-нибудь из пассажиров поезда в открытое окно. А случайно или преднамеренно он это сделал - это уже другой вопрос...

Я нашел то, что искал, между рельсами и скользкой стеной туннеля примерно в сотне шагов от станции. Тут же сообщил об этом по рации.

Коробка была тщательно упакована в какой-то мягкий, предохраняющий от повреждения материал.

Однако, найти коробку - полдела. Главное - разобрать ее содержимое на составные части. Помнится, первое время мне пришлось здорово попотеть, несмотря на то, что до этого по восемь часов в день я упражнялся на макетах Коробки под руководством Нила Степановича и еще одного человека, имя и отчество которого, не говоря уж о фамилии, мне тогда так и не сообщили. Лишь где-то на пятый день стало легче расправляться с электронно-механическими внутренностями Коробок, и мои пальцы стали "видеть", как соединены между собой многочисленные проводки, железки и стекляшки...

Предвкушая скорый конец работы, я освободил коробку от нескольких слоев ваты и гофрированного картона, и машинально погладил пальцами стальную крышку.

И тут меня будто ударило током. Это ощущение я отлично запомнил на всю жизнь с того времени, когда, будучи этаким десятилетним маугли, исследовал различные электроприборы - в том числе и такие, устройство которых ни мне, ни даже нормальному человеку знать не нужно...

Под пальцами я ощутил выдавленные в металле точки. Для обычных людей они, возможно, ничего не означали, но для меня это было сообщением, которое огненными буквами отпечаталось в моем мозгу.

Тьму, окутывавшую меня вот уже семнадцать лет, словно расколола вспышка яркого света. Я рухнул ничком на мокрые, пропахшие плесенью, железом и машинным маслом шпалы, зажав голову руками. Мне показалось, что я испепелен мгновенным, жарким взрывом.

Однако, ничего подобного не произошло. Вспышка была всего лишь образом ответа-озарения на те вопросы, которые мучили меня на протяжении последних месяцев. Теперь-то я знал, какую адскую работу мне поручали...

Первым моим побуждением было швырнуть Коробку подальше в туннель и уйти, но потом, когда отчаяние и обида переполнили душу до краев, я решил довести дело до конца.

Меня спасло в тот момент только то, что я смертельно обиделся на людей, которые посылали меня на верную гибель. Меня спасло то, что в душе моей, обожженной внезапной злостью, не возник страх смерти. Наоборот, в тот миг я даже хотел погибнуть, чтобы они все пожалели и раскаялись!..

Крышка Коробки в этот раз была не прикручена винтами, а наглухо заварена. Я испытал даже некоторое злорадство, когда обнаружил это. Достав портативный газовый резак, я вскрыл Коробку, как обыкновенную консервную банку.

Никакой реакции со стороны Коробки не последовало.

Тогда я наугад стал обрывать все провода подряд, выдирать с корнем платы микросхем, крошить хрупкие детали, не чувствуя порезов на пальцах.

Когда с Коробкой было покончено, я сорвал с себя сумку и рацию, ударил ими о стену туннеля, выбрался, срывая ногти, на перрон, и побрел, спотыкаясь и наталкиваясь на колонны, к выходу.

Одолев бесконечный подъем эскалатора, я почувствовал, что ноги больше не держат меня и уселся, уткнувшись лицом в ладони, прямо на пол вестибюля.

Ко мне подбежали люди, много людей, но я не узнавал их и не понимал, чту они пытаются сказать мне.

До моего сознания дошли только те вопросы, которые задавал, тряся меня за плечо, Нил Степанович:

- Все в порядке, Артем? Ты нашел ее?.. Отвечай же!..

Сил не было ответить.

Меня подхватил под руку и поставил на ноги кто-то знакомый. Когда до меня дошло, что это И.А., я оттолкнул его руку от себя.

- Что с тобой? - с тревогой спросил И.А. - Тебе больно? Ты устал?.. Ничего, сейчас все будет хорошо!

- Идите вы к черту! - с трудом сказал я ему дактилоскопией.

- Что-что? - не понял он.

- Нил Степанович мне сказал, что так положено говорить, когда людям желают чего-нибудь хорошего, - пояснил я.

И тут на меня накатило. Я расхохотался, не в силах сдержать странный, судорожный до икоты смех, от которого становилось больно внутри.

Смех этот постепенно перешел в рыдания. Я плакал, как в недавнем сне, но мне почему-то не было стыдно. Слезы катились по моему лицу и падали вниз, на руки, колени, пол вестибюля, и я не старался их скрывать.

Мне уже было все равно.

Совершенно не помню, как мы добрались до Дома. Иван Александрович пытался о чем-то расспрашивать меня, но я не стал разговаривать с ним.

Я просто сказал ему:

- На крышке коробки, которую вы меня послали искать, было всё написано!..

Потом ушел в свою комнату, бросился прямо в одежде на кровать и впал в беспамятство.

Я заболел.

Не знаю, сколько времени я метался в бреду. И совершенно не могу отделить то, что мне привиделось в этом бреду, от того, что было на самом деле.

Действительно ли ко мне заходил И.А. или разговор с ним мне только почудился?

Будто бы он сказал мне:

- Артем, ты больше не пойдешь на эту работу. Никогда, поверь мне.

- Поздно же вы спохватились, - будто бы с горечью ответил я. - Теперь, когда мне стало все известно...

- Значит, вы знали, вы всё знали?! - вскинулся в полуяви-полубреду я. - Вы знали, что посылаете меня на верную гибель, и, тем не менее, со спокойной душой, заговаривая мне зубы, отправляли меня на смерть?!.. Чем они вас купили, чем?

- Что ты говоришь, дурачок?

- Не перебивайте, я знаю, что говорю... Теперь-то мне ясно, с какой стати в Доме стали подавать на завтрак импортный йогурт, бананы на десерт к обеду, торты по воскресеньям!.. И откуда взялся чудо-компьютер в детском отделении!.. И на какие шиши покупались всякие там "Денди"-шменди, сникерсы-твикерсы, да новые шмотки!.. С каких это пор чиновники, раньше никогда не выделявшие нашему Дому ни копейки сверх скудного бюджета, в последнее время так расщедрились?!.. Вы, И.А., можете говорить, что хотите, но мне ясно одно: они, эти самые нилы степановичи, купили меня у вас!

И.А. будто бы принялся лихорадочно отбивать что-то на моей ладони, а я словно не мог разобрать, что именно, да и как будто не хотел его слушать. Кажется, я продолжал свою обвинительную речь:

- Им нужен был смертник, камикадзе! Они отлично все рассчитали: на мины лучше послать не обычного, нормального человека, а такого неполноценного инвалида детства, как я... "Он же все равно ничего не видит, не слышит и не говорит" - так они вам говорили, так?.. Мол, погибнет - невелика потеря, ведь ему, бедненькому, и так худо жить на белом свете... одно слово - убогий калека!.. А в случае удачи хоть какую-то пользу обществу принесет!.. Что, разве не так они вам говорили?

- Артем, ты ошибаешься, - будто бы сказал И.А. с неестественным спокойствием. - Успокойся, я тебе потом всё объясню...

Но в том полуреальном разговоре я по-прежнему не желал его слушать. Жар у меня, судя по всему, усиливался. Волны озноба накатывали на меня и вновь откатывались в горячее море, увлекая меня за собой. А я цеплялся за выступ скалы на берегу и кричал в пустоту:

- Как вы могли пожертвовать мной?!.. А еще утверждали, что я - как сын вам?.. Хорош папочка, нечего сказать!.. Что ж, спасибо вам за отцовскую заботу!..

Потом я словно очутился под водой - так трудно стало дышать, тело сковало какое-то мутное безразличие, и откуда-то издалека до меня долетали обрывки дактилоскопической речи, смысл которых я никак не мог уловить :

- Конечно, - согласился я. - Я должен гордиться тем, что вы из меня сделали собаку.

- Кого? - не понял И.А.

- Собаку, - повторил я. - Самого настоящего пса-ищейку!.. Помните, вы читали мне о том, как во время войны собак пускали на минное поле, чтобы они, подрываясь, проделывали проходы для атакующих бойцов?.. То же самое вы проделали и со мной. Вы хотели сделать из меня умную собаку, но вы не предвидели, что собака окажется слишком, ненормально умной и не сумеет по-прежнему любить своего хозяина, который послал ее на мины, хотя он воспитал ее с помощью ласки и сытной кормежки...

- Эх, ты! - будто бы сказал после долгой паузы И.А. - Ты думаешь, хозяину такой умной собаки легче, чем ей?..

На этом моя галлюцинация заканчивается. Будто бы И.А. что-то еще говорил, но я опять провалился с головой в вязкую трясину беспамятства...

Когда я поправился настолько, что позволил Палке кормить меня с ложечки манной кашей, то каждую минуту невольно ждал, что вот-вот распахнется дверь в мою комнату, обдав лицо потоком воздуха, и я почувствую знакомый запах...

Нет, наш спор еще не закончен, Иван Александрович, говорил себе мысленно я. И все подыскивал аргументы, способные убедить его в моей правоте, когда он все-таки придет ко мне.

А он все не приходил.

Не знаю, были ли Палка и другие сестры-хозяйки, которые ухаживали за мной, в курсе конфликта между мною и И.А., но на все мои осторожные расспросы они либо отвечали уклончиво, либо принимались так неумело врать, что мне самому становилось неловко за них...

Но настал день, когда я почувствовал что-то неладное.

Когда наша вечно сердитая Палка однажды утром стала поправлять мою подушку, на мою щеку капнуло что-то горячее, и я не сразу сообразил, что это была ее слеза.

- Что-нибудь случилось, теть Маш? - спросил я. - Опять ваш Петька в школе набедокурил, что ли?

Она не сразу ответила, а когда отвечала, то ее руки сильно дрожали.

- У Ивана Александровича ночью был инфаркт, - наконец, сообщила она. - Врачи говорят, что он... он очень плох...

На мою ладонь обрушился целый водопад горячих капель. Я машинально попробовал их на язык - они оказались солеными, как бульон из растворимых кубиков.

- Это из-за меня, да? Скажите, из-за меня? - едва двигая враз онемевшими пальцами, спросил я.

- При чем здесь ты? - искренне удивилась тетя Маша. - Три дня назад в городе взорвался автобус, битком набитый людьми... На этом автобусе ехала Оленька... дочка Ивана Александровича... ей только-только двенадцать лет исполнилось...

- И она погибла? - глупо осведомился я.

- Господи, может быть, и грешно так говорить, но, наверное, лучше бы погибла, чем... Ей оторвало обе ножки. На всю жизнь теперь калека...

Иван Александрович не раз приводил свою дочку в Дом, но я плохо помнил ее. Мне почему-то не хотелось с ней общаться, хотя она быстро освоила дактилоскопию. Скорее всего, я по-дурацки ревновал к ней И.А.

- Я хочу к нему, - сказал я тете Маше. - В какой он больнице?

- Не дури, ты еще очень слаб, врач не разрешил тебе вставать.

- Я хочу к нему, - упрямо повторил я. - Это очень важно, понимаете?

- Нет-нет, я никуда тебя не пущу!..

И тогда до меня, наконец, дошла правда. Я закричал, и, видимо, крик мой был так страшен, как вообще может быть страшным вопль немого. Сестры-хозяйки сбежались в мою комнату, а я в бессильной ярости на самого себя и на них бушевал до тех пор, пока вызванный женщинами врач не сделал мне укол в вену...

Проснулся я только на следующий день.

В Доме пахло трауром.

Пришла Палка и стала свирепо подтыкать одеяло под мои бока.

- Как его похоронили? - спросил я, улучив момент, когда ее сухая рука коснулась моей ладони.

- Обыкновенно, - сказала она. - Как всех хоронят...

Я представил себе, как шершавый гроб с холодным, твердым, словно из гипса, телом И.А. опускают в глубокую яму, дно которой покрыто ледяной глинистой жижей, и закусил до боли губу.

- На каком кладбище? - спросил я.

- Пока врач не скажет, что ты выздоровел, ничего я тебе больше не скажу! А не то - знаю я тебя! - без штанов убежишь!..

- Не убегу, теть Маш, - как можно миролюбивее заверил ее я. - Честное слово слепоглухонемого!.. Принеси мне, пожалуйста, свежую газету, а?

- Только после того, как позавтракаешь, - сказала вредная Палка. - На пустой желудок газеты вредно читать!..

Я кое-как проглотил очередную порцию неизбежной манной каши и стакан пахнущего лекарствами чая, а потом, дрожа от нетерпения, набросился на специальную газету для слепых с издевательским названием "Взгляд в мир". Мое информационное воздержание было слишком долгим, а посему я изучил вчерашний номер "Взгляда" от заголовка до выходных данных.

В глубине души я ожидал, что, по крайней мере, половина газеты будет посвящена серии страшных и загадочных взрывов, унесших жизнь сотен - а может быть, и тысяч - мирных жителей. Я ожидал, что найду в выпуклых строчках всю информацию, начиная от сухих официальных сообщений и кончая путаными, но эмоциональными рассказами очевидцев, о терроре, в течение последних нескольких месяцев державшем в страхе многомиллионный город...

Ничего подобного я в газете не обнаружил.

Лишь в разделе "Городская хроника" мелким шрифтом было набрано:

"На днях спецподразделением городского управления службы безопасности была проведена операция по обезвреживанию очередного взрывного устройства, обнаруженного в подвале родильного дома № 6. Жертв и пострадавших нет. Ведется следствие".

Я перечитал эту заметку казенного образца три раза и бессильно откинулся на подушку.

Идиот, подумал я. Какой же ты болван, Артем!.. Как ты мог поверить в их россказни?!.. "Массовый террор"... "Миллионы спасенных тобой жизней"... Неужели тебе не пришло в голову, что тебя и в этом обманули?!.. С самого начала от тебя старались скрыть правду, а когда это не удалось, в твою глупую слепоглухонемую башку вдолбили, что ты - чуть ли не национальный герой, совершивший подвиг гигантского размаха, и поэтому смертельный риск, на который тебя посылали, стоил того, чтобы ему подвергаться!.. Все это было призвано сыграть роль куска сахара, который кладут в пасть собаке-саперу, если она каким-то чудом умудрилась пройти по всему минному полю и живой и невредимой вернулась к хозяину!.. На самом же деле ты выполнял будничную, рутинную работу, на которую, не будь тебя, нашли кого-нибудь другого...

И такая горечь переполнила мою душу, что я не сдержался и, словно взбесившийся пес, вцепился зубами в угол подушки.

Именно в тот момент, когда я корчился под одеялом от унижения и бессильной злости, дверь моей комнаты резко распахнулась (в лицо мое туго толкнулась волна воздуха), и кто-то переступил порог. За годы своего аномального мировосприятия я научился почти безошибочно определять по вибрации пола и малейшим возмущениям воздуха действия окружающих - разумеется, если дело происходило в небольшом закрытом помещении. И сейчас я понял, что вошедший в мою комнатку человек стоит у меня в ногах и пристально разглядывает меня. Я буквально ощущал кожей своего лица его обжигающий взгляд.

Я сделал красноречивый жест, приглашая гостя подойти ко мне поближе, но он никак не отреагировал на это. Кто бы это мог быть? Мужчина или женщина? Палка? Едва ли... Кто-нибудь из сестер-хозяек? Или из новеньких воспитанников Дома? А может быть, это посторонний, не знающий дактилоскопии?..

Вопросы вспыхивали и гасли в голове, но утвердительные ответы на них мне почему-то не внушали доверия.

В конце концов, меня посетила странная мысль. Навеяна она была, с одной стороны, тем, что меня в последнее время слишком часто дурачили, а с другой тем, что я, наконец, уловил еле ощутимый запах пришельца.

Скажу честно, сначала я не поверил напрашивавшемуся выводу, а когда поверил - испугался. Ведь, в сущности, я в тот момент - да и вообще - был беспомощен, как грудной ребенок, и при желании со мной можно было бы сделать все, что угодно.

Однако, незнакомец, видимо, не собирался что-либо со мной делать. Он даже не захотел ничего сказать мне - хотя, безусловно, знал язык слепоглухонемых. Насмотревшись на меня всласть, он просто повернулся и вышел из комнаты...

Почему-то в глубине души я не верил в смерть Ивана Александровича. Она казалась мне неестественной, как шаблонный сюжетный выкрутас в скверной бульварной книжонке.

Очень скоро я убедился, что был прав на все сто. Потому что, едва стемнело, И.А. пришел ко мне и сел на край кровати.

Ко мне чудом пришли и слух, и дар речи, и, самое главное, зрение, и я впервые увидел своего наставника и учителя таким, каким он был на самом деле.

Теперь же я видел, что И.А. был заурядным пожилым человеком, вовсе не богатырского телосложения, с непропорциональными чертами лица и плешью на затылке. Одет он был в непримечательный дешевый костюмчик из серого сукна, а на рубашке не хватало одной пуговицы.

- Зачем мне врут, что вы умерли, Иван Александрович? - пробуя свой внезапно прорезавшийся голос, спросил я.

- Зачем или почему? - с хитрецой усмехнулся он.

- Какая разница? - возразил я.

- Одна дает, другая дразнится, - ворчливо сказал И.А. - Если ты хочешь стать настоящим ученым, приучи себя к необходимости правильно формулировать вопрос.

- "Ученым", - передразнил я его. - Где уж нам, инвалидам... Мы ведь только мины способны обезвреживать и вообще... делать всякую скучную мелочовку...

- Опять ты за свое, - поморщился он. - Я же тебе сказал, что все позади, и никто за тобой больше не придет.

- Почему вы так в этом уверены?

Он непонятно вздохнул.

- Лучше ответь мне, Артем, почему ты так уверен, что я не дал дуба?

- Палка сказала мне, что вы стали жертвой инфаркта. Якобы ваша дочка пострадала от одного из этих террористических взрывов, и ваше сердце не вынесло этого... Ну, во-первых, насчет Оли она соврала. Потому что ваша Оля своими ногами, целая и невредимая, приходила сегодня ко мне в гости. Я ведь, как вам известно, - собака, Иван Александрович, а чутье ищейку никогда не подводит...

- Ну, допустим... А во-вторых? - невозмутимо осведомился И.А.

- А во-вторых, от первого инфаркта никто не умирает. Это, как вы скажете, не научно... Роковым инфаркт бывает во второй или в третий раз...

- Шапо ба! - восхитился по-французски И.А.

Он помолчал многозначительно и с притворной скромностью, словно гордясь этим, обронил:

- Но все-таки ты ошибаешься, потому что я на самом деле умер... Не от инфаркта, конечно, но сути дела это не меняет. Тем более, что это близко к истине...

- Не интригуйте, Иван Александрович, - взмолился я.

Он опять помолчал. Потом с заметным усилием произнес:

- Хорошо. Я открою тебе всю правду, но с одним условием. Обещай мне, что никаких, так сказать, оргвыводов для себя ты из всей этой истории не сделаешь. Я имею в виду - скоропалительных и неумных оргвыводов... Обещаешь?

- Обещаю, - торопливо сказал я.

- Но позволь мне для начала сделать несколько отступлений, не имеющих прямого отношения к теме нашей беседы... Ты поступил в наш Дом, когда тебе было уже почти три года. С момента своего рождения ты упрямо молчал, и очень быстро выяснилось, что ты не слышишь, не видишь и не обладаешь даром речи, из-за чего матушка твоя естественным образом отказалась от тебя... В Доме малютки в течение трех лет тщетно пытались вернуть тебе хотя бы один орган восприятия, но ни одна из операций не принесла успеха. Тогда они плюнули на это дело и сбагрили тебя нам со спокойной душой. Конечно, ты не можешь знать этого, но в те годы существовала одна научная теория, согласно которой ребенок, до двух лет обреченный существовать в изоляции от общества, никогда уже не станет полноценным человеком... Все известные на тот момент наглядные примеры успешной ресоциализации слепоглухонемых - я имею в виду американку Келлер, наших Скороходову, Сироткина, Суворова и других - были слепы, глухи и немы лишь с определенного возраста, но не с момента рождения, как ты... Однако, поверь, что не жажда научной сенсации двигала мной, когда я приступил к твоему обучению, вовсе нет. Я просто-напросто обозлился на все научные закономерности и причинно-следственные связи - то бишь, на судьбу, выражаясь обывательским языком. Я подумал: "Будь прокляты все так называемые объективные законы, которые мешают человеку стать человеком!"... Или что-то в этом роде. Во всяком случае, именно эта злость на законы эволюции помогала мне не опустить руки в течение долгих пяти лет, когда у нас с тобой ничего не получалось. Я почти полностью переключился на тебя, предоставив других детей - кстати, тоже слепых или немых от рождения - заботам других воспитателей. И я никогда не забуду тот момент, когда ты впервые откликнулся на мой дактилоскопический вопрос: "Что ты хочешь?", ответив робко, еще непослушными пальчиками: "Пи-пи"! .. в смысле - сходить по-маленькому!.. В тот день я впервые напился вдрызг, как самый последний работяга в день получки !..

И.А. вскочил и стал нервно расхаживать по комнате.

- Это - отступление от нашей темы номер один, - сумрачно сказал он. - Таких отступлений можно было бы сделать очень много, но я их сделаю еще только два. Почему - именно этих, не спрашивай, я и сам не знаю... Когда тебе исполнилось десять лет, ты впервые понял, что такое новогодняя елка и для чего она нужна. Тогда я впервые встретил Новый год со слезами на глазах. Я ушел с общего праздника к себе в кабинет, заперся там наглухо и, глядя в окно на хоровод воспитанников в саду, рыдал, как крокодил, крупными слезами... А еще в моей памяти застряло занозой, как ты в тринадцать лет впервые понял, что люди могут говорить неправду, но не для того, чтобы обмануть, а чтобы развеселить себя и других - ради шутки. Коля Мещеряков, слепой мальчик, старше тебя на три года, просигналил тебе какую-то шутливую подначку - уж и не помню, что именно, - а ты взял, да и рассмеялся, вместо того, чтобы обидеться...

И.А. вновь уселся на мою постель и, глядя сосредоточенно в пол, будто там для него был написан текст доклада, продолжал:

Вот тут я, признаться, взбесился и послал Нила Степановича вместе со всем его ведомством ко всем чертям. Я выдал возмущенную тираду, причислив Н.С. и компанию к тем чиновникам, которые не видят в несчастных детях, лишенных слуха и зрения, людей и которые считают весь труд воспитателей Дома бессмысленной тратой денег... Н.С. слушал меня внимательно, кивал головой и даже что-то конспектировал в пухлой записной книжечке. Это конспектирование стало последней каплей, и я выпроводил Н.С. самым беспардонным образом.

Вот почему у меня не хватило духа, Артем, повторить свой решительный отказ Нилу Степановичу и его братии. Вместо этого я порекомендовал спросить тебя - но с соблюдением мер секретности, поспешил вставить Н.С. - устраивает ли тебя предлагаемая "работа"...

И.А. поднялся и, тяжело ступая, словно у него подкашивались ноги, подошел к окну. Он долго вглядывался в ночную тьму, словно надеялся что-то разглядеть там, а потом, не поворачиваясь ко мне, сказал:

- Остальное ты уже знаешь...

- Знаю, - эхом отозвался я.

- И что ты думаешь обо всем этом?

- Я-то думал, что вы меня понимаете, как отец понимает сына, а оказалось, что это не так, - с трудом произнес искусанными в кровь губами я. - То, что вы приняли за мой эгоизм, на самом деле было болью... Не за себя - за вас, Иван Александрович! Я много передумал за время, прошедшее с нашего последнего спора, но не смог понять: каким образом человек, отдавший мне столько времени и сил, был способен допустить, чтобы результат его многолетнего труда канул втуне?!.. Ведь если бы я погиб, получается, что вы бы потеряли напрасно пятнадцать лет напряженной, самоотверженной работы! Что, не так?..

- А Палка? - спросил я. - Какова истинная роль Палки в этой истории?

- Что - Палка? - махнул рукой И.А. - Она была подсунута нам Нилом Степановичем для того, чтобы обеспечивать, во-первых, режим секретности твоей "работы", а во-вторых - я так подозреваю - чтобы как-то контролировать меня, да и тебя, кстати, тоже... Наверное, по этой причине, я считаю, ей и понадобилась "утка" о причинах моей смерти. Неужели ты не понял, что они еще не отказались от намерений использовать тебя в качестве сапера? Они психологически прекрасно все рассчитали, Артем: они опять внушают тебе мысль о том, что я умер из-за тебя. Поверь, это не так... Только я повторяю, Артем, не делай поспешных выводов из данной ситуации.

- А из-за чего вы умерли? - с отчаянием крикнул я. - Ответьте!..

Но Иван Александрович ничего не ответил. Он просто исчез. А я проснулся. Совершенно некстати вспомнил строчку из стихотворения Владимира Цыбина: "Ночью к слепому приходят его глаза"... Только осознав, что разговаривал с И.А. во сне, я странным образом приобрел уверенность в том, что он все-таки умер. И в том, чту мне следовало сделать не откладывая.

Убедившись, что рядом со моей постелью никого нет, я откинул одеяло и неуверенно поднялся. Нащупав на стуле халат, накинул его на себя и двинулся к двери. Но на полпути был вынужден остановиться и схватиться за шкаф, чтобы не упасть. Когда приступ слабости прошел, я осторожно открыл дверь и шагнул в коридор.

В Доме я давно уже ориентировался так, как летучая мышь ориентируется во мраке пещеры. Пройдя в столовую, я ощупал часы. Было четыре часа утра. По идее, в это время даже самые бдительные сестры-хозяйки должны были дремать в дежурке.

Я прошел по коридору до конца, спустился по пологой лестнице на первый этаж и добрался до ящика с ключами, который висел на стене напротив комнаты дежурной по Дому. Раньше я не раз в отсутствие Ивана Александровича брал ключ от его кабинета, поэтому отлично представлял его место на доске с гвоздиками. Главное - не разбудить неосторожным движением дежурную...

Ключ был на месте. Я зажал его в своей потной и в то же время ледяной ладони и, ежесекундно ожидая чьего-нибудь прикосновения ко мне, отправился к кабинету И.А. Мне повезло: никто так и не наткнулся на меня и не осведомился, почему я брожу, как привидение в английском замке, по Дому среди ночи...

Добравшись до заветной двери, я вставил ключ в замочную скважину и, стараясь не шуметь, плавно повернул его два раза против часовой стрелки. Дверь открылась, и в лицо мне повеял спертый запах старой бумаги: в кабинете И.А. вдоль одной из стен были выстроены в шеренгу книжные шкафы, содержавшие массу книг. Именно из-за книг я часто приходил сюда.

Я запер за собой дверь и собрался с мыслями. Где могло быть то, что я собирался искать? В письменном столе? Или в каком-нибудь книжном шкафу среди старых, потрепанных фолиантов?

Задача была не из простых: найти нечто в просторной комнате, где имелось множество мелких и крупных вещей. Причем следовало торопиться: в любой момент меня могли хватиться. Хотя бы та же Палка...

На миг отчаяние и неверие в успех овладели мной, но я сжал зубы и сказал себе: "Давай, Артем, ты же - ищейка... Тебя специально надрессировали искать разные штуковины, так неужели ты спасуешь тогда, когда находка жизненно важна для тебя?!"...

И я приступил к поиску.

Я утомленно плюхнулся в кресло И.А. и закусил губу. Значит, не все из того, что мне привиделось этой ночью во сне, было вымыслом моего измученного разнообразными передрягами мозга!.. А что, если И.А. не просто развлекал играми в "Горячо-холодно" слепоглухонемого мальчугана? Что, если это была замаскированная под игру программа, имеющая целью развитие во мне поисковых способностей, чтобы через несколько лет я смог искать уже не безобидные детские игрушки, а нечто другое?.. Но тогда... тогда получается, что меня с детства целенаправленно готовили к профессии сапера-смертника, и если это так, то чего стуят все красивые слова И.А. о гуманности и человеколюбии?!..

Подожди, сказал я сам себе. Еще не время делать выводы. Сначала найди то, что ищешь. Ведь не мог же И.А., в самом деле, уйти, не оставив тебе последнего завета!.. И пусть твои подозрения в конце концов подтвердятся, главное - узнать правду, какой бы ужасной для тебя она ни была...

Соберись с мыслями, Артем... Давай подумаем, куда мог бы спрятать несколько листочков бумаги твой наставник, хорошо изучивший твою манеру поиска в ходе неоднократных игр-тренировок? Ведь, пряча эти листы, он должен был быть уверенным в то, что при желании ты, рано или поздно, без труда обнаружишь их, потому что не от тебя он, в конце концов, прятал их - от других, посторонних людей...

Вспомни, где был его любимый "тайник"?

И я вспомнил. Я глубоко вздохнул, и мне показалось, будто, легко касаясь моей ладони, И.А. воскликнул: "Горячо-горячо, просто кипяток!.. Молодец, Артемка!"...

Я поднялся из кресла и уверенно подошел к окну. Там, под подоконником, имелась хитрая выемка в стене, наверное, почти незаметная зрячему человеку. Она была небольшой, но в ней свободно помещался спичечный коробок...

Я сунул руку под подоконник и нашарил в тайнике тщательно сложенный в несколько раз бумажный квадратик. Лихорадочно развернул его и тут же, не отходя от окна, пробежал по странице пальцами.

Письмо было написано с помощью специальной ручки, которая выбивает на толстой бумаге бугорки-буквы Брайля:

Поэт ошибся - у слепых все-таки бывают слезы. Только не все зрячие их видят.

Теперь, когда я узнал, как и почему умер тот, кто превратил меня из бессловесной, неразумной твари в человека, жить не хотелось. Ведь это я был виновен в его смерти. Я закапризничал, когда узнал страшную для себя истину, - и тогда он закрыл образовавшуюся пробоину своим телом. Я остался в окопе, когда прозвучал сигнал атаки, - и тогда вместо меня под пули шагнул он, мой учитель...

Так стоит ли жить после этого? Может быть, остается одно: закрыть свои и без того бесполезные глаза и пройтись по минному полю, уповая на то, что, рано или поздно, все-таки наступишь на притаившуюся во тьме мгновенную смерть? Впрочем, теперь таким способом тебя нельзя убить, потому что погибнуть может лишь тот, кто боится смерти, а в твоей душе отныне не осталось и намека на страх...

Тем не менее, наткнувшись утром в коридоре на Марию Павловну Палкину, я попросил ее связаться с Нилом Степановичем и передать ему, что он опять может на меня рассчитывать.

И сделал я это не потому, что решил покончить с собой таким витиеватым способом.

Нет, совсем не поэтому...