Они стояли перед Полковником неровной шеренгой и с надеждой и мольбой смотрели на него снизу вверх.

- А стрелять-то вы умеете? - спросил их Полковник. - Солдат должен уметь стрелять.

- Ага... Умеем!.. Сержант научил нас! - вразнобой загалдели новобранцы.

Новобранцы перекинули автоматные ремни через плечо, чтобы было легче держать оружие.

- Сержант, поставь что-нибудь вон на тот бугор, - снова приказал Полковник.

Сержант установил на пригорке, метрах в двадцати пяти от строя, несколько пустых банок.

- Вот, например, ты, Коротышка, - сказал Полковник, ткнув пальцем в грудь крайнему слева. - Попадешь?

Коротышка, побледнев, с усилием вскинул автомат и тщательно прицелился. Пули ткнулись в землю под самыми банками.

- Теперь ты, Зяблик, - Полковник показал подбородком на босоногого новобранца, постоянно шмыгавшего носом.

Очередь царапнула пригорок, и крайняя банка исчезла с него, как по мановению волшебной палочки.

Сбоку к строю подскочил Сержант:

-Эх, мазилы!.. Позориться только с вами!

- Успокойся, - процедил сквозь зубы Полковник.

Он посмотрел, прищурившись, в сторону близкой линии фронта и вдруг взорвался:

- Стрелять они еще научатся в бою! Мне нужны солдаты! А солдат - это... - ему не хватило слов, и тогда он вспомнил фразу из Книги: - "Солдат прежде всего должен ненавидеть врага!"... Понятно?

Стоявший в центре шеренги Немой что-то промычал и широко раскрыл рот. Вместо языка у него был обрубок: в прошлом году он, тогда еще не немой, был захвачен диверсантами грегоров, и отбить его бойцам Полковника удалось спустя лишь три часа...

Полковник отвел взгляд в сторону.

- Ладно, я беру их, - медленно сказал он.

* * *

Перед штурмом Полковник приказал произвести разведку подступов к обороне грегоров. Вообще-то в этом не было нужды, потому что война длилась не первый год, и обеим сторонам было известно, где и что расположено у неприятеля. Но, согласно Книге, любому мало-мальски приличному сражению должна была предшествовать разведка. Книгу Полковник уважал, потому что она рассказывала о великих полководцах прошлого...

На этот раз разведчикам удалось взять "языка", причем с ним обошлись достаточно вежливо, судя по тому, что пленный предстал перед Полковником только с разбитой верхней губой. Как и все грегоры, он был огненно-рыжим и голубоглазым.

- Ну что, будешь говорить? - деловито осведомился у пленного Полковник, заложив руки за спину. - Например, где ваш штаб?

Вместо ответа пленный ловко плюнул, но Полковник успел увернуться. Конвоиры тут же подперли ребра рыжего автоматными стволами.

- Отставить, - сказал Полковник. - Лучше привяжите-ка его к дереву...

Через полчаса пленный бессильно обвис на веревках. Он не пикнул, когда ему вгоняли ржавую иголку под ногти; он только морщился и скрипел зубами, когда ему полосовали штык-ножом кожу на узкой худой спине. Но когда к его паху подсоединили полевой телефонный аппарат (Сержант специально таскал его в своем вещмешке для подобных случаев) и несколько раз крутнули ручку вызова, пленный что-то хрипло и гортанно закричал, выкатив налившиеся кровью глаза.

- Чего это он? - осведомился Полковник у подчиненных, хотя и сам понимал грегорский язык.

- Ругается, - объяснил Сержант. - Так и растак, говорит, надо нас и наших матерей...

- Расстрелять, - немедленно приказал Полковник и хлопнул по плечу Коротышку. - Стрелять в него будешь ты!

Коротышка часто-часто заморгал, но направил ствол автомата на грегора и со второй попытки передернул затвор. Прошло несколько секунд, а выстрела все не было...

Коротышка сел на землю, кривя дрожащие губы. Полковник поднял его рывком за шиворот и дал ему затрещину.

- Пожалел, да? - спросил он. - Пожалел рыжего гада?

- Стра-а-ашно! - заикаясь, признался Коротышка.

- А ты знаешь, что рыжие сделали с твоим братом? - вскипел Полковник. - А как они издевались над моей матерью - видел?! И вообще, вспомни, кто на кого первым полез!.. Веками мы жили с грегорами на одной земле и считали их такими же, как мы! Но двадцать лет назад они вдруг захотели жить отдельно, присвоить себе нашу землю, и с тех пор нет ни мира, ни покоя, и пока мы живы, мы должны им мстить за все!..

Тут Полковник осекся, потому что понял, что пересказывает сейчас содержание старой листовки, найденной им на чердаке своего дома.

- Так что не жалей рыжих, Коротышка, - закончил он. - Помни одно: ты - туанец и должен отомстить проклятым грегорам!..

Налет на штаб грегоров не удался с самого начала.

Когда отряд Полковника преодолевал грегорские заграждения, сработала самодельная сигнализация из пустых консервных банок, и в перестрелку с туанцами вступил вражеский дозор. Правда, с дозором расправились быстро и пошли на штурм, но было поздно, потому что в район боя уже подтягивались основные силы противника...

Все кончилось, когда со старой, полуразрушенной водонапорной башни по туанцам ударили короткие очереди станкового пулемета. Наверное, патронов у пулеметчика было немного, но все-таки достаточно, чтобы перебить людей Полковника, как цыплят...

И они вырвались из окружения, опомнившись только в лесу. Полковник с трудом перевел дух и оглядел себя. Одна штанина была порвана, и по ноге текла красная струйка, но боли он не чувствовал - значит, его царапнуло слегка, а на руках и почему-то даже на губах ощущалась липкая кровь - то ли своя, то ли чужая...

За Полковником брели остатки отряда - их оказалось меньше, чем он думал. Кто-то натужно кашлял, отплевывая кровь из легких, кое-кого тащили под руки. От удара прикладом у Лейтенанта текла кровь из ушей, носа и рта. Глядя себе под ноги с очумелым видом, он что-то непрерывно шептал.

- Ты чего, Лейтенант? - спросил Полковник.

- Убили, - наконец, выговорил Лейтенант. - Их всех убили...

- Кого? - не понял Полковник.

- Коротышку... И Зяблика... Всех этих... новеньких...

Полковнику почему-то захотелось ударить Лейтенанта, но он только сглотнул комок слюны, смешанной с песком, и скомандовал:

- А ну, построились как положено!..

* * *

Перед входом в село Полковник назначил дозорных, распорядился доставить по домам раненых и распустил отряд. Все вроде было сделано, но ему почему-то казалось, будто он что-то забыл...

Ночь прошла спокойно, только в развалинах лаяли бродячие псы да где-то в поле пару раз пальнули из самострела: скорее всего, это развлекались дозорные, чтобы не заснуть.

Когда Полковник проснулся, через подслеповатое, заклеенное целлофаном и заколоченное фанерой окно в комнату лился призрачный летний рассвет. За домом - там, где находились могилы родных, - насмешливо каркали вороны, которых еще не успели пустить на суп.

На кухне ожесточенно гремела посуда - Старуха уже была на ногах. Лежа на топчане, Полковник рассматривал два родных до боли лица на пожелтевшей фотографии, висевшей в рамочке на стене. Это у него стало своего рода утренней традицией, только почему-то память предательски подсовывала ему эти лица мертвыми, со страшными резаными и колотыми ранами и ожогами от сигарет... Такими он видел эти лица во время Большой Резни. Всего три года назад - но казалось, будто с той поры прошла целая вечность...

Интересно, подумал вдруг Полковник, а что, если грегоры тоже вот так, как я, глядят на портреты своих родичей?... Ему почему-то стало не по себе от этой мысли и, чтобы прогнать ее, он вскочил и стал заниматься утренней разминкой, хотя все тело после вчерашней кампании ныло, а рана на бедре начинала воспаляться.

Старуха вошла и долго наблюдала, как он рассекает кулаками воздух. Прядь седых волос свисала ей на глаза, но старуха, не поправляя ее, все стояла и молча глядела на Полковника.

- Как успехи? - наконец спросила она. - Сколько?...

Полковник понял, что она имеет в виду.

- Троих, - буркнул он, стараясь не глядеть ей в глаза. -- Двоих - из пистолета, а одного -- ножом...

Старуха прикрыла глаза, подсчитывая мысленно, скольких грегоров он еще должен убить, чтобы отомстить за всю родню. Потом вздохнула и сказала:

- Иди завтракать, внучек, уже все готово.

Полковник так рассердился, что сбился с ритма приседаний:

- Ба, ну сколько раз я просил тебя, чтобы ты называла меня как положено?!..

Старуха свысока поглядела на него.

- Полковником, что ли?- осведомилась она. - Полковником был твой дед, пусть ему будет земля пухом... А ты для меня - еще мальчишка, сопляк!... Вот расквитаешься за всех наших - тогда я буду считать тебя мужчиной... Только... убьют ведь тебя, дурачок!

Она вдруг всхлипнула. Полковник разозлился, хотел заорать на Старуху, но неожиданно для себя подошел и неумело погладил ее по седым волосам...

Стол был накрыт не в кухне, как обычно, а в большой комнате. Полковник замер от удивления, увидев белоснежную скатерть и красивую фарфоровую посуду - наверно, из недр старухиного сундука. А какие вкусные вещи были на столе! Банка с молоком (и где она его только достала, подумал Полковник: последний раз он видел корову и коз, когда был еще маленьким), разные закуски из листьев щавеля, лопуха и крапивы, а самое главное - ну и чудеса! - румяные лепешки из мякинной муки! Да ведь Старуха потратила свои самые неприкосновенные запасы! Что это она так разошлась?

И тогда он, наконец, понял, какая мысль ему вчера не давала покоя: сегодня у него был день рождения!

Старуха обняла его сзади за острые плечи.

- Поздравляю, внучек, - сказала она, едва приметно улыбаясь,-А ты думал, если сам забыл, то и я забуду?

- Подожди, подожди, - пробормотал Полковник, высвобождаясь из объятий Старухи. - Надо же пригласить кого-нибудь... ну, чтобы отметить как положено... Так ведь?

- Придут к тебе гости, никуда не денутся, - усмехнулась Старуха. - Я еще вчера всем бабкам про твой день рождения говорила, так что гости твои с раннего утра уже возле дома околачивались, пока я не прогнала их одеться как следует...

Первым к ним заявился Лейтенант. Голова у него была перевязана, одежда была старательно вычищена. В подарок Полковнику он принес коробку автоматных патронов из своего НЗ. Пули были с хитростью: попав даже в руку или ногу, они делали человека калекой.

Потом пришел Сержант с рукой на перевязи и подарил Полковнику острый, как бритва, кинжал, захваченный им в качестве трофея в недавнем рукопашном бою с грегорами.

Но больше всего Полковнику понравился подарок Старухи. Это была настоящая граната-"лимонка" - увесистая, тускло-матовая, со множеством граней и с серебристым кольцом чеки. Молодец, Старуха, знала, что ему дарить: гранат давно уже нигде не было. И где она ее только прятала, в сундуке своем, что ли?..

Когда набралось человек десять гостей, Полковник приказал садиться за стол.

- Кто будет произносить тост? -строго осведомилась Старуха, уже успевшая облачиться в бархатное платье, пахнущее нафталином.

Все молчали, потому что никто не знал, что такое "тост".

- Тогда скажу я, - заявила Старуха и поднялась, держа в руке чашку с молоком. - Сегодня моему внуку исполняется десять лет... Круглая дата!

Она вдруг замолчала и зачем-то вытерла уголком платка глаза.

- Давайте же выпьем за именинника и за нашу победу! -после паузы провозгласила она уже окрепшим голосом.

Все зашевелились и стали шумно чокаться чашками. В памяти еще сохранилось смутное представление, что у взрослых было так заведено.

- А мне стукнет десять лет в следующем году! - громко объявил Лейтенант. - А тебе когда, Сержант? Тебе сейчас сколько лет?

Сержант так смутился, что уронил с колен свой автомат.

- Я... я не знаю, - выдавил он. - Я бы знал, честное слово, но из родни у меня никого не осталось, и я...

- Восемь тебе, восемь, - авторитетно заявила Старуха. - Я же помню, что грегоры твоего отца в Гнилой Лощине подстрелили, когда твоя мать-покойница на седьмом месяце ходила... Из-за эгого она и разродилась тобой раньше срока, бедняжка!..

- Бабушка, а расскажите про наших родителей, - попросил в наступившей тишине кто-то из младших чинов.- Вы, наверное, всех в селе помните...

- Еще чего! - сказала Старуха. - Это же день рождения, а не поминки!

Но день рождения Полковника все равно получался грустным, да он и не мог быть иным. Время настало такое - не очень веселое... По всей стране, бывшей некогда единой, а теперь расколотой на разрозненные, приходящие в упадок и запустение города и села, каждое утро - а может быть, каждый вечер, это уж кто как привык - тысячи (тысячи? да нет, теперь уже лишь сотни) таких детей, как эти, глядели на портреты своих погибших отцов и матерей и клялись, скрипя зубами и глотая недетские слезы, отомстить за их смерть врагам. Тут уж не до веселья было.

И все-таки, когда Старуха, хлопая в ладоши, запела полузабытые веселые песни, а ребята пустились плясать, Полковник забыл обо всем на свете: и о вчерашнем неудачном бое, и о привкусе чужой крови на своих губах после рукопашной, и о том, что предстоит еще один день нескончаемой войны...

Вдруг взгляд Полковника упал на раскрытое окно, и волосы на его нестриженой голове поднялись дыбом: из окна глядело на него мертвое лицо маленькой рыжей девочки... Полтора года назад Полковник своими руками пристрелил такую же грегорскую девчонку как вражескую шпионку. Ребята из передового дозора поймали ее у самых туанских заграждений, но девочка, плача, все твердила, что искала грибы и заблудилась в лесу... Неужели теперь это был ее призрак?!

Быстрая реакция не раз спасала Полковника в бою. Вот и сейчас, крикнув: "Ложись!", он выдернул чеку из гранаты и швырнул подарок Старухи за окно...

Когда дым после взрыва рассеялся и прошел звон в ушах, ребята выбежали из дома, на всякий случай пригибаясь и держа наготове оружие. Но в саду никого не оказалось. Только под окном лежала куча чего-то страшного и кровавого, покрытого обгорелыми лохмотьями ткани в горошек...

Платье в горошек в селе носила одна только Белка. Полковник хорошо знал эту девочку. Она была на целых два года младше его и часто приходила к Старухе учиться грамоте.

Ничего не сознавая, Полковник нагнулся и поднял с земли большую рыжую куклу, посеченную гранатными осколками. На ее голой пластмассовой спине было что-то написано чернильным карандашом.

- "Пал-ков-ни-ку в па-да-рок атБел-ки", - прочла вслух Старуха через плечо внука и беззвучно заплакала.

Тогда Очкарик, теперь Белка... Полковник слепо поглядел на своих дружков-подчиненных. "Кого из них я укокошу случайно или нарочно завтра?", вдруг спросил он сам себя, и от этой мысли ему стало совсем скверно. Рука его сама собой потянулась к кобуре... "Да будь все проклято! - стучало у него в голове - а может быть, он кричал это вслух, не слыша своего голоса. - Будь проклята эта война! Будь проклята эта ваша кровная месть! Будьте вы прокляты, грегоры! И будь я тоже проклят, потому что я не могу так больше!"...

Застрелиться, однако, он не успел. За селом, где были расположены передовые дозоры, вдруг началась беспорядочная пальба из разных видов оружия, и Полковник понял, что это атакуют грегорские мальчишки и что надо отбивать эту атаку, иначе остаткам туанского народа - старикам и детям - придет конец...

Поэтому он вытер мокрые от слез щеки и глаза, сжал покрепче рукоятку пистолета и скомандовал своим ребятам, в ожидании глядевшим на него:

- За мной, отряд! Вперед!..