Поскольку мой рассказ пойдет о событиях первостепенной важности, вначале представлюсь читателю. Обладая широтой души и исповедуя передовые идеи, я глотаю все книги, которые имеются в книжной лавке моего друга галисийца Виллароэля, начиная с трудов доктора Янга и кончая произведениями Гюго, Вальтера Скотта и Гольдони, не забыв и последний томик "Мадридских сцен". Мое увлечение - культура, но я уже вступил в "проклятый тридцатилетний возраст" и боюсь, что я узнал гораздо меньше того, что мне еще предстоит познать. В общем, я пытаюсь следить за достижениями мировой мысли и доносить свет знаний до своих соседей, людей прекрасных и трудолюбивых, но слишком рьяно соблюдающих сиесту по традиции, унаследованной ими от своих темных средневековых предков. Я преподаватель, точнее - школьный учитель, а также журналист. Мечусь, как маятник, между скромными местными изданиями: сотрудничаю то с "Подсолнухом" (название слишком неудачное, оно вызывает насмешки и привлекает огромное количество ошибочных писем, потому что читатели принимают нас за сельскохозяйственную газетенку), то - с "Новой Родиной".

Но в один воскресный день в начале месяца поливалка таинственным образом исчезла. Поскольку к концу недели она не вернулась на положенное ей место, сад утратил и блеск, и цвет. И хотя многие этого не заметили, однако нашелся в нашей компании человек, которого с самого начала разбирало любопытство. Он обратил внимание остальных на это странный факт, и вечером в баре у станции молодые люди галдели, задавая друг другу вопросы и высказывая свои комментарии на этот счет. Так, удовлетворяя зуд естественного любопытства, мы обнаружили нечто странное, что выходило за рамки наших представлений.

Непременно следует отметить, что сей почтенный муж придерживается старых идеалов и что в рядах нынешних идеалистов нет людей такой закалки. В молодой стране новые идеи нуждаются в традициях, ведь, как известно, без традиций нет стабильности.

Выше этой фигуры в местной иерархии ad usum не стоит никто, за исключением доньи Ремедиос, матери и единственной советницы столь замечательного сына. Между нами говоря, мы зовем ее Героическим Лекарством не только потому, что она manu miitari улаживает любой конфликт, независимо от того, просят ее об этом или нет. Несмотря на всю свою бурлескность, прозвище это на самом деле - ласковое.

Чтобы завершить описание обитателей chalet, не хватает лишь короткого штришка в лице приемного сына дона Хуана по имени дон Тадеито. Он учится в вечерней смене моей школы. Поскольку ни донья Ремедиос, ни дон Хуан не терпят присутствия посторонних в своем доме, будь то в качестве прислуги или гостей, то обязанности поденного рабочего и прислужника в "Лас маргаритас" исполняет этот мальчик. Добавьте к вышесказанному, что бедолага регулярно посещает мои занятия, и вы поймете, почему я указываю на порог всем, кто ради злобной насмешки награждает его обидными кличками. Поскольку сам я не грешу завистью, то мне нет никакого дела, что его признали не годным к военной службе.

В то воскресенье, где-то между двумя и четырьмя часами пополудни, когда я прилег отдохнуть, в мою дверь принялись стучать с явным намерением, судя по силе ударов, снести ее с петель. Пошатываясь, я кое-как оделся, бормоча: "Этого еще не хватало", произнес пару словечек, которые не должны вылетать из уст учителя, и, поскольку время было неподходящим для гостей, открыл дверь, будучи уверенным, что стучит не кто иной, как дон Тадеито. Я оказался прав. Ученик мой широко улыбался, хотя лицо его было таким бледным и осунувшимся, что, на мой взгляд, солнечные лучи свободно проходили сквозь него, как сквозь сито. Насколько я его понял, он просил у меня учебники за первый, второй и третий класс - и таким отчаянным голосом, словно от этого зависела его жизнь. Я с некоторым раздражением осведомился:

- А не мог бы ты сказать, зачем они тебе?

- Отчим просит, - ответствовал он.

Тогда я вручил мальчишке книги и забыл об этом эпизоде, словно он был частью моего сна.

Несколько часов спустя, когда я направлялся к станции и сделал крюк, чтобы убить время, то заметил, что в саду перед "Лас маргаритас" отсутствует поливалка. Я прокомментировал этот факт на перроне, пока мы с дружками ждали прибытия скорого поезда из Пласы в 19.30 (в тот день он задержался и пришел лишь в 20.54), а также вечером в баре. Однако я не упомянул о просьбе дона Хуана насчет учебников, и не потому, что не связал два этих факта друг с другом, а просто потому, что первый из них не отложился в моей памяти.

Следует предположить, что после столь насыщенного событиями дня мы опять погрузились в обычную рутину.

В понедельник, во время сиесты, я находился в лежачем положении, и бахрома пончо щекотала мой нос, когда вновь раздался грохот ударов в дверь. Я обреченно сказал себе: "Это уже не смешно". Потом, дав себе клятву хорошенько проучить наглеца Тадеито, если стучал именно он, я сунул ноги в альпаргаты и поплелся в прихожую.

- Похоже, у тебя вошло в привычку беспокоить своего учителя? - выпалил я, принимая из рук дона Тадеито стопку книг, ради возврата которых он явился.

Однако то, что я услышал в ответ, было настолько неожиданным, что все гневные слова вылетели из моей головы.

- Теперь отчим просит книжки за четвертый, пятый и шестой классы.

Я едва смог выговорить:

- Но для чего?

- Отчим просит, - пояснил дон Тадеито.

Я отдал ему книги и вернулся на свое ложе в надежде вновь погрузиться в сон. Признаться, мне это удалось, но с большим трудом, и, можете мне поверить, сон мой был лишь легким забытьем.

Ближе к вечеру, шагая к станции, я убедился, что поливалка не вернулась на свое законное место и что желтые тона все больше охватывали сад. Я выдвинул ряд логичных предположений на этот счет на платформе, и, хотя на лице моем сияла бесшабашная улыбка, когда мимо проходили хорошенькие барышни, но разум неустанно трудился над разгадкой этой тайны.

Глядя на луну, огромный диск которой желтел на небе, кто-то из нашей компании - по-моему, это был Ди Пинто, вечно пытавшийся из романтических побуждений выглядеть провинциалом (в том числе, и перед своими закадычными друзьями) - сказал по этому поводу:

Бадаракко, умный парень, который запятнал себя в свое время тем, что помимо процентов с банковского счета, получал деньги за политические доносы, спросил меня:

- А почему ты не припрешь к стенке этого дурачка?

- Кого-кого? - риторически переспросил я.

Я воспользовался этим советом и применил его на практике тем же вечером, после очередного занятия. Сначала я одурачил дона Тадеито избитыми истинами о том, что дождь идет на пользу растениям, а потом перешел к существу дела. Последовал такой диалог:

- У вас сломалась поливалка?

- Нет.

- Но я не вижу ее в саду.

- А как вы ее увидите?

- Почему я ее не могу увидеть?

- Потому что она поливает склад.

Уточню, что складом семейство Камарго называло крайний сарай во дворе, куда дон Хуан сваливал не пользующееся спросом барахло: например, стойки для теплиц, скульптуры, шлакоблоки и лебедки.

Движимый желанием сообщить своим дружкам новость о поливалке, я уже было отослал своего ученика домой, забыв допросить его по другому пункту. Но вовремя спохватился и окликнул его на полпути. Дон Тадеито поглядел на меня из прихожей невинными глазами.

- Что делает дон Хуан с книгами? - крикнул я.

- Гм, он складывает их на складе, - донеслось в ответ.

Огорошенный, я побежал в гостиницу, и, как я и предвидел, мое сообщение повергло молодых людей в изумление. Все мы принялись высказывать наперебой свои мнения, и разгорелась жаркая дискуссия, в ходе которой никто не слушал других. Исключение составлял дон Помпонио, хозяин бара. Это был громадного роста человек с вислым брюхом. Обычно наша компания едва отличала его от колонн, столов и посуды, потому что к середине вечера трезвым оставался лишь наш рассудок. Поэтому когда хриплый голос дона Помпонио, закаленный потоками джина, призвал нас к порядку, то нам он показался громом среди ясного неба. Семь лиц одновременно взглянули наверх и семь пар глаз впились в багровый и блестящий лик с разверзнутой пропастью рта, из которой прозвучал вопрос:

- А почему бы вам не отправиться всей шайкой-лейкой к дону Хуану и не попросить объяснений у него самого?

Едкий сарказм дона Помпонио, видимо, передался парню по фамилии Альдини, который учился заочно и носил белый галстук.

Удивленно подняв брови, он сказал мне:

- А почему ты не прикажешь своему ученику подслушать разговор между доньей Ремедиос и доном Хуаном? А потом задашь ему взбучку.

- Взбучку за что?

- Эх ты, горе-учитель! - с насмешкой заметил он.

- У дона Тадеито есть память? - спросил Бадаракко.

- Есть, - заявил я. - Все, что влетает ему в уши, навечно остается в его голове.

- Дон Хуан по всем вопросам советуется с доньей Ремедиос, - продолжал Альдини.

- В присутствии такого свидетеля, как их приемный сынок, они должны говорить совершенно свободно, - заявил Ди Пинто.

- Если тут есть какая-то тайна, то она когда-нибудь выплывет наружу, - предрек Толедо.

Часаррета, который работает подсобным рабочим на ярмарке, пробурчал:

- А если тайны нет, то что тогда есть?

Поскольку разговор удалился в сторону от основной темы, Бадаракко, отличавшийся справедливостью, одернул спорщиков:

- Ребята, вы уже не в том возрасте, чтобы напрасно тратить силы и энергию.

Чтобы оставить последнее слово за собой, Толедо упрямо повторил:

- Если тут есть тайна, она выплывет на свет.

Она действительно выплыла на свет, но не сразу, а по прошествии нескольких дней.

Была опять сиеста, и я опять был объят сном, и, конечно же, опять посыпались удары в мою дверь. Пульс мой сразу участился, и мне показалось, что стучат не просто в дверь, а в мое сердце. Оказалось, что дон Тадеито принес книги, взятые у меня накануне, и теперь ему нужны учебники за все старшие классы средней школы. Поскольку их у меня не было, то мне пришлось тащиться в лавку Виллароэля, пинками в дверь будить галисийца, а потом утихомиривать его сообщением, что книги понадобились не кому-нибудь, а дону Хуану. Как и следовало ожидать, галисиец спросил:

- Какая муха укусила старика? Да он за всю свою житуху не купил ни книжки! Само собой, я просто обалдеваю, что он обратился к тебе с такой просьбой.

- Не принимай это близко к сердцу, галисиец, - попытался я урезонить своего дружка, похлопывая его по спине. - А то ты от расстройства на глазах превращаешься в метиса.

Я рассказал о предыдущих просьбах дона Хуана насчет учебников начальных и средних классов, но ни словечком не обмолвился о поливалке, об исчезновении которой, как тут же выяснилось, Виллароэлю было давным-давно известно. Уже уходя с книжками под мышкой, я добавил:

- Вечером мы собираемся в баре гостиницы, чтобы обсудить все это. Если хочешь внести свою лепту, найдешь нас там.

На обратном пути я не встретил ни единой живой души, если не считать пса владельца мясной лавки. Этот пес, наверное, спятил, потому что ни одно живое существо в своем уме не вылезет на солнцепек в два часа дня.

Я наказал своему ученику в следующий раз пересказать мне слово в слово содержание бесед между доном Хуаном и доньей Ремедиос. Верно утверждают мудрецы, что всякий грех влечет за собой наказание. В тот же вечер я подвергся такой пытке, которую, из-за своего жадного любопытства, совсем не предвидел. Я был вынужден выслушивать пунктуальный и бесконечный пересказ дона Тадеито всех пошлых и пустых разговоров его отчима с доньей Ремедиос. Время от времени с моего языка готов был сорваться язвительный вопрос, какое отношение ко мне имеют мнения доньи Ремедиос о последней партии хозяйственного мыла и насчет ношения доном Хуаном специальной шерстяной майки от ревматизма. Однако я терпел, потому что не видел, как внушить парню критерий, по которому он должен был отделять важные моменты от несущественных.

На следующий день я узнал от своего ученика, что газеты, как и книги, были отправлены на "склад".

- Отчим сказал донье Ремедиос, что у них есть гость, который живет на складе, и что он оттуда не выходит все эти дни, потому что глядит через какую-то штуку, похожую на карусель в парке развлечений, на то, что не вошло в книги, и что он не потерял своего апломба, хотя его состояние вызывает жалость и напоминает отчиму состояние сома, задыхающегося на берегу моря во время отлива. Отчим сказал, что ему удалось принести полное ведро воды, потому что он с самого начала понял, что сом у него просит воды, и он не собирался дожидаться сложа руки, когда это существо умрет. Но с помощью ведра отчим не добился желаемого результата и тогда придвинул поилку для скота вплотную к гостю. Он налил в поилку несколько ведер воды и опять не добился желаемого результата. Тогда он вспомнил про поливалку и, как лечащий врач, пробующий применить разные лекарства, чтобы спасти умирающего, побежал за ней и подключил ее в сарае. И тогда он добился желаемого результата, потому что умирающий ожил, будто ему было полезно дышать влажным воздухом. Отчим сказал, что гость доставляет ему мало хлопот. Отчим только спросил его, чем может помочь ему, а гость оказался очень смышленым, и четверть часа спустя уже вставлял в свою речь отдельные словечки на испанском. Он попросил у отчима книги для обучения. Поскольку гость был действительно смышленым, он быстро изучил все школьные предметы, а потом захотел стать умным, как бакалавр. Поэтому, сказал отчим, гость стал читать газеты, чтобы узнать, как идут дела в мире.

Я рискнул спросить:

- Этот разговор состоялся сегодня?

- Гм, конечно, - подтвердил дон Тадеито. - Пока они пили кофе.

- А еще что-нибудь твой отчим говорил?

- Гм, конечно, но я не помню.

- Как это не помнишь? - сердито воскликнул я.

- Гм, вы меня перебили, - пояснил ученик.

- Хорошо, ты прав. Но ты же не дашь мне умереть от любопытства? - сказал я. - Ну, давай, постарайся!..

- Гм, вы меня перебили.

- Я знаю. Я тебя перебил. И я полностью в этом виновен.

- Я полностью виновен, - повторил за мной он.

- Дон Тадеито хороший. Он не оставит своего учителя на середине рассказа, который, может, продолжится завтра, а может, не продолжится уже никогда.

С великим сожалением он повторил:

- Уже никогда.

Я был удручен, как если бы у меня отобрали какой-нибудь ценный приз. Сам не знаю, почему, но я вдруг подумал, что наш диалог состоял из одних повторений, и понял, что именно в этом заключается моя надежда. Я повторил последнюю фразу из пересказа дона Тадеито:

- Итак, гость читал газеты, чтобы узнать, как идут дела в мире.

Мой ученик бесстрастным голосом продолжал:

- Отчим сказал, что гость оторопел, когда до него дошло, что бразды правления этим миром находятся в руках не самых лучших людей, а посредственностей или вообще всякого сброда. И еще гость сказал: тот факт, что вся эта шайка-лейка владеет атомной бомбой, просто не укладывается в голове. Но если бы даже атомная бомба была у хороших людей, они все равно бы ее взорвали, потому что ясно, как день, что если кто-то что имеет, то рано или поздно он пустит это в ход. А поскольку бомбой владеют негодяи, то дело обстоит еще хуже. Он сказал, что в иных мирах уже давно открыли бомбу и это вскоре сыграет роковую роль в судьбе таких миров. Но ему нет дела до гибели этих миров, потому что они находятся далеко, а наш мир находится близко, и они боятся, что череда атомных взрывов у нас заденет и их тоже.

Невероятное подозрение, что дон Тадеито насмехается надо мной, вынудило меня осведомиться со всей строгостью:

- Скажи-ка, ты читал книгу доктора Янга "Об объектах, которые видны на небе"?

К счастью, не обратив внимания на мою реплику, он продолжал:

- Отчим сказал, что гость прибыл со своей планеты на аппарате, специально изготовленном в виде большого легкого, потому что у них там нет нужных материалов, и что этот аппарат - плод многолетних научных исследований и сложного труда. Он прибыл как друг и как освободитель и просит отчима оказать ему помощь в спасении нашего мира. Отчим сказал, что беседа с гостем состоялась сегодня утром и что он, учитывая ее важность, не решился сразу побеспокоить донью Ремедиос, чтобы узнать ее мнение на этот счет, которое, как он заранее подозревал, полностью совпадает с его собственным мнением.

Поскольку пауза в монологе дона Тадеито затянулась, я спросил, что же ответила его хозяйка.

- Гм, не знаю, - сказал он.

- Как это - не знаешь? - вновь вскинулся я.

- В этот момент я оставил их, потому что мне уже было пора идти к вам заниматься. Я думал, что если опоздаю, то учитель будет недоволен.

Этот увалень простодушно ожидал похвалы от меня. С удивительным присутствием духа я подумал, что ребята не поверят моему рассказу, если я не прихвачу с собой дона Тадеито в качестве свидетеля. Я схватил его за руку и потащил за собой в бар. Там уже были все мои дружки, вкупе с галисийцем Виллароэлем.

Пока будет жива моя память, я никогда не забуду того вечера.

- Почему же? Знаем, - шевельнулись мокрые толстые губы книготорговца, похожие на хоботок.

Я огорченно подумал, что кто-то успел раньше меня сообщить ту новость, единственным обладателем которой я себя считал.

- Что мы знаем? - осведомился я.

- Да не злись ты, - попросил меня Виллароэль, который видит окружающих насквозь. - Если, как ты говоришь, пришелец умрет без поливалки, то, значит, дон Хуан приговорил его к смерти. Я шел сюда мимо "Лас Маргаритас", и в лунном свете было отчетливо видно, что поливалка поливает сад, как прежде.

- И я это тоже видел, - подтвердил Часаррета.

- Положа руку на сердце, - пробормотал Альдини, - говорю вам, что пришелец не соврал. Рано или поздно, мы все взлетим на воздух от атомного взрыва. И лично я не вижу спасения...

Бадаракко задумчиво, словно говоря сам с собой, проронил:

- Только не говорите мне, что эти старикашки тихой сапой уничтожили нашу последнюю надежду!

- Дон Хуан не хочет, чтобы вокруг него что-то менялось, - высказал свое мнение галисиец. - Для него пусть лучше весь мир рухнет в пропасть, чем его будут спасать какие-то чужаки. И, знаете, друзья, это своеобразное проявление любви к человечеству.

- Да он просто питает отвращение к неведомому, - возразил я. - Обскурантизм - вот как это называется!..

Говорят, что страх активизирует ресурсы мозга. На самом деле, что-то странное витало в баре тем вечером, и каждый из нас стремился высказать свою идею.

- Смелее, ребята! Давайте что-нибудь сделаем, - воззвал Бадаракко. - Из любви к человечеству!

- Почему вы так любите человечество, сеньор Бадаракко? - спросил галисиец.

Покраснев, Бадаракко пролепетал:

- Не знаю. Мы все знаем...

- Что мы знаем, сеньор Бадаракко? Если вы поразмыслите о людях, то разве найдется повод для восхищения? Лично я, наоборот, полагаю, что речь идет о тупых, жестоких, завистливых обывателях, - заявил Виллароэль.

- Когда проходят выборы, - поддержал его Часаррета, - твое хваленое человечество, Бадаракко, быстро обнажает свою сущность. Потому что всегда выигрывает самый отвратительный кандидат.

- По-твоему, любовь к человечеству - всего лишь пустая фраза? - спросил я книготорговца.

- Нет, господин учитель, - ответил мне Виллароэль. - Мы называем любовью к человечеству сострадание чужой боли и преклонение перед творениями наших великих гениев: перед "Доном Кихотом" бессмертного Сервантеса, перед картинами Веласкеса и Мурильо. Но такая любовь не является аргументом в пользу того, чтобы отсрочить конец света. Шедевры существуют лишь для людей существуют, а после конца света - а он обязательно наступит, будь то от бомбы или вследствие естественной кончины цивилизации - некому и незачем будет преклоняться перед ними, поверьте мне на слово. Что же касается сострадания, то оно победит несмотря на конец света... И хотя никто не сумеет избежать смерти, которая суждена всем нам, но взаимное сострадание облегчит нашу боль и сделает ее минимальной!

- Мы теряем время на академические споры, а совсем рядом погибает наша последняя надежда! - сказал я неожиданно для себя самого.

- Надо что-то делать. И сейчас же, - заметил Бадаракко. - Потом будет поздно...

- Но если мы вломимся в двор дона Хуана, он, как минимум, разозлится, - возразил Ди Пинто.

И тут дон Помпонио, который подкрался к нам так тихо, что едва не напугал нас, предложил:

- А почему бы не выслать вперед этого мальца дона Тадеито в качестве передового дозора? Это было бы не лишней мерой предосторожности.

- Отлично, - одобрил эту идею Толедо. - Пускай дон Тадеито проберется в сарай и посмотрит на инопланетянина, а потом нам все расскажет.

Всей оравой мы вывалились в ночь, под бесстрастный свет Луны.

Бадаракко, чуть не плача, умолял:

- Смелее, ребята! Разве напрасно мы подвергаем свою шкуру опасности? Ведь от нас сейчас зависят жизни всех существ на этом свете!

Однако перед двором дона Хуана мы столпились, ходили туда-сюда, строили планы и тут же громили их в пух и прах. Наконец Бадаракко, собравшись с мужеством, помог дону Тадеито перелезть через забор. Через несколько минут, показавшихся нам вечностью, мой ученик вернулся, чтобы сообщить:

- "Сом" сдох.

Мы грустно поникли.

Книготорговец возвращался вместе со мной. Почему-то идти вместе с ним было приятно.

Напротив "Лас Маргаритас", глядя, как поливалка монотонно орошает сад, я воскликнул:

- Я еще припомню дону Хуану отсутствие любознательности! - Потом, рассеянно оглядывая звездное небо, добавил: - Подумать только, какое неисчислимое множество америк и новых земель мы сегодня потеряли!

- Дон Хуан предпочел жить по своим законам ограниченного человека, - сказал Виллароэль. - Но я восхищаюсь его мужеством. Мы ведь с тобой даже не решились войти в сарай.

- А теперь поздно, - сказал я.

- Поздно, - повторил он.

Аргентинский писатель, родился 15 сентября 1914 года в Буэнос-Айресе. Первый рассказ он написал в возрасте 11 лет для двоюродной сестры, в которую был влюблен. В 14 лет Касарес сочинил рассказ в стиле фантастического детектива "Благочестие, или ужасное приключение". В 1932 году познакомился с Хорхе Луи Борхесом, а спустя два года бросил учебу и посвятил себя исключительно писательскому труду. В 1940 году вышло в свет наиболее известное произведение Касареса - "Изобретение Мореля", которое ныне считается классикой современной литературы. На протяжении многих лет работал в соавторстве с Борхесом. Перу этого знаменитого дуэта (подписывавшегося псевдонимом (Х.Бустос Домек") принадлежат такие книги, как "Модель для смерти", "Книга о рае и аде" и "Хроники Бустоса Домека". В 1954 году Касарес публикует "Мечту героев". В 1969 году в свет выходит "Дневник войны мерзавца", по которой впоследствии Леопольдо Нильссеном был поставлен фильм. Лауреат многочисленных почетных званий (в том числе кавалера ордена Почетного Легиона Франции) и премий (в т.ч. Премии Сервантеса - 1990 г.).

Будучи, по мнению Борхеса, наиболее выдающимся аргентинским писателем-фантастом, в своих произведениях Касарес гармонично сочетал фантастику с реализмом. В этом жанре он написал 8 романов, наиболее известными из которых являются "Сон на солнце" (1973), "Непостоянство чемпиона" (1993) и "Из одного мира в другой" (1997).