Анхелика Городишер (Аргентина)

 

ФИОЛЕТОВЫЕ ПЯТНА

 

Он повернулся на другой бок под одеялом, скрипнув пружинами кровати. Ему удалось сохранить в памяти сон, героем которого был Улисс. Он вслушался в успокаивающее дыхание ночи в Вантедуре. Бонифаций Соломейский, разлегшись в его ногах на кровати, розовым язычком принялся совершать свой обычный ритуал по вылизыванию шерсти. Однако еще не рассвело, и оба они вновь погрузились в сон. Прислонившись к дверному косяку, мерно храпел Тук-о-Тут.

 

На другом берегу моря Матроны укачивали Кариту Дульче. Они осторожно вынесли "яйцо" под открытое небо, то и дело останавливаясь, чтобы ненароком не споткнуться и не встряхнуть его, а потом сняли с "яйца" крышку. Огромная колыбель покачивалась в такт песне, и лучи желтого солнца, просочившись между листьями деревьев, прикоснулись к его лицу. Он пошевелился, потерся о мягкие стенки колыбели и захныкал. Матроны продолжали напевать, и одна из них приблизилась и погладила его по щеке. Карита Дульче улыбнулся и вновь заснул. Матроны вздохнули и умиленно переглянулись…

 

На острове был вечер. Клавесины исполняли сонату № 17 си-бемоль-мажор. Савериус только что закончил свой монолог, и Теофилус продумывал блестящий ответ своему оппоненту. Но ему вдруг подумалось: “Он ведь тоже любит Чимарозу” — и тотчас из его головы вылетело всё, что он собирался сказать, а противительные союзы и прилагательные утратили тот оттенок презрения, который Теофилус хотел выразить по поводу так называемой “универсальной модели восприятия”. Савериус злорадно ухмылялся…

 

Скрючившись в три погибели, бородатый и грязный, воняющий рвотой и пoтом, он опять попытался сесть. Оперся с усилием левой рукой о землю, напряг ее так, чтобы она не дрожала, и ухватился за куст. Поднял правую руку, дотянулся до ствола дерева и стал подниматься на ноги. Голова кружилась, рот был наполнен желчной горечью. Он сплюнул, и тягучая слюна повисла на его бороде.

— Споемте, друзья, — сказал он. — Воспоем жизнь, любовь и вино!

В голове у него сверкало семь солнц, и еще два светили снаружи. Одно из них было апельсинового цвета, и на него можно было смотреть не щурясь.

— Я хочу костюм, — сказал он. — Тот, что на мне, уже превратился в лохмотья. Новый костюм из зеленого бархата. Да-да, именно зеленый… И высокие сапоги. И еще — трость и рубашку. И виски в пивных кружках.

Однако он был слишком далеко от фиолетовых пятен, и у него не было сил идти.

 

Фасад дома был из серого камня. Сам дом был встроен в гору, и внутри него имелись нескончаемые коридоры, в которые никогда не проникал свет. Залы для трофеев были пусты: на вершине горы Охотники жарили мясо оленей. Залы, в которых иногда заседали Судьи, были увешаны черными коврами. Всюду почти всегда царила тишина, и окна оставались закрытыми на протяжении всего дня. Пыточная камера располагалась в подвале, и Леванууса со связанными за спиной руками вели туда.

 

— До посадки еще часов десять, — сказал Капитан.

Леонидас Теренсио Сесслер подумал, что на протяжении всего полета было произнесено слишком много слов и что в дальнейшем, видимо, их будет сказано еще больше. Было слишком много споров, ссор, криков, распоряжений, извинений и объяснений, рекомендаций и предположений, бесконечных пересказов одних и тех же анекдотов, жалостливых изложений своей автобиографии, нотаций на темы морали. Последние были составной частью должностных обязанностей Сесслера. Вообще-то, он не любил читать мораль своим товарищам и всячески пытался смягчить то, что, как он знал, будет воспринято другими с известной долей цинизма. Однако неизменным следствием непостижимого процесса превращения мыслей в слова было то, что он все-таки читал мораль всему экипажу. Именно поэтому Сесслер пришел к выводу, что сама по себе человеческая речь — либо чудовищная ошибка, либо мрачная шутка Создателя.

— Нам следовало бы отказаться от слов и общаться с помощью музыки, — сказал он.

Капитан недоверчиво улыбнулся, по-птичьи склонив голову к плечу.

— Я имею в виду не только нас с вами, но и всех людей вообще, — пояснил Сесслер.

— Мой дорогой доктор, — сказал инженер Саван. — По-вашему, сейчас мы должны были бы воспроизводить голосом триумфальный марш?

— Вот именно.

— А разве это не то же самое, что крики: “Браво! Браво! Ура-ура!”?

— Конечно, нет.

— Двенадцати нот было бы слишком мало, - неожиданно вмешался в разговор Рейдт-младший.

— А двадцати восьми знаков слишком много, - возразил Лео Сесслер.

— Лучше пейте кофе, - сказал Капитан.

 

В одиннадцать, по полетному времени, они совершили посадку в так называемой Пустыне Пума. На самом деле это была не пустыня, а равнина, покрытая пожелтевшими травами.

— Печальный пейзаж, - сказал Лео Сесслер.

— Десять часов пятьдесят четыре минуты, — сказал за его спиной кто-то из экипажа. — Этой ночью я почти глаз не сомкнул.

— А кто из нас спал? - откликнулся кто-то другой.

Ложная пустыня простиралась перед ними, и ее края поднимались к горизонту, словно это была большая суповая тарелка. Люди облачались в белые костюмы, натягивая прочные перчатки сложной конструкции и сапоги до бедер — снаряжение для высадки. Лео Сесслер нацепил на нос очки, а поверх очков — предписанные инструкцией защитные заслонки: нелепые меры предосторожности.

Саван насвистывал какую-то мелодию.

— Когда будете готовы, — сказал Капитан, который всегда одевался быстрее всех, — сбор в выходном шлюзе.

И открыл дверь рубки.

— Что бы вы предпочли, Саван: умереть или ослепнуть? — спросил Сесслер.

— Что вы имеете в виду? — спросил Капитан от двери.

— Тут два солнца, — сказал Сесслер.

— Не бойтесь, — успокоил его Капитан. — Рейдт-младший знает толк в своем деле.

И закрыл дверь.

Рейдт-младший покраснел и нарочно уронил перчатку, чтобы, наклонившись, скрыть свое лицо от остальных.

— Лучше уж умереть, — сказал Саван.

 

Бонифаций Соломейский выгнул спину дугой и зашипел.

— В чем дело? — спросил сеньор Вантедур.

Внизу лаяли псы.

 

Теофилус получил сообщение о том, что снижение корабля проходит благополучно. В душе его зародилась надежда на то, что все будет хорошо, но тут же исчезла, сменившись предчувствием опасности. Однако, скорее, по инерции, чем из любопытства он продолжал поддерживать связь с Маэстро Астрономом. В результате, удалось засечь место падения или посадки той "летающей штуки", о которой его предупреждали приборы. Хотя его не прельщала идея отправляться в путь не выспавшись, он потребовал, чтобы его соединили с Маэстро Штурманом.

— И выключите музыку!

Клавесины умолкли на середине тринадцатой сонаты.

 

Всадник ворвался бешеным галопом в парадный двор. Сеньор Вантедур поднялся с кровати, набросил на плечи накидку и вышел на балкон. Человек внизу что-то кричал. Он прибыл с наблюдательных башен и указывал рукой куда-то на запад.

— Только после завтрака, — сказал сеньор Вантедур.

В доме не было никого, кто мог бы его услышать, за исключением Бонифация Саломейского, который молча согласился с хозяином.

 

Карита Дульче лизал влажные стенки своей колыбели, а голый Левануус, привязанный к столу, смотрел на палача, который ждал распоряжений.

 

Опершись на трость, человек в костюме из зеленого бархата отошел от фиолетового пятна, мурлыча песенку. В руке он нес кубок. Солнце сверкало на хрустале и на жемчужных запонках рубашки. Он чувствовал покой в душе. Счастье было таким легким!..

 

На землю спустились восемь человек: Капитан, Лео Сесслер, инженер Саван, второй радист и еще четыре члена экипажа. У всех было при себе легкое вооружение, но только Сесслер чувствовал себя не в своей тарелке из-за этого.

Саван задрал голову, чтобы взглянуть на небо, и сказал через маску голосом, искаженным динамиками:

— Рейдт-младший был прав. По крайней мере, одно из этих светил безобидно. Посмотрите-ка наверх, доктор.

— Нет уж, спасибо. Лучше я сделаю это потом, непроизвольно. Солнце всегда внушает мне некоторые опасения. А теперь представьте, как я себя чувствую, когда их целых два.

Они начали подниматься по пологому склону.

— Когда мы с этим разделаемся... — начал Капитан и тут же умолк.

По гребню ближайшего холма скакал мустанг, и на фоне солнца его силуэт выделялся черным пятном. Все остановились, не проронив ни слова, и один из членов экипажа вскинул винтовку. Заметив это, Сесслер сделал отрицательный жест. Конь продолжал скакать по кромке горизонта, словно красуясь перед людьми. Шкуру мустанга посеребрил утренний иней, но его наверняка согревала горячая кровь. Ноздри его насмешливо раздувались. Вскоре конь исчез, перевалив через гребень холма.

— О, нет, не может быть! — воскликнул Саван. — И все-таки это был конь!

— Вы его тоже видели? — спросил Капитан.

— Дикая лошадь, — сказал один из членов экипажа. — Хотя мы вроде бы не планировали встретить тут животных.

— Может быть, мы ошиблись и приземлились в каком-то другом месте?

— Не говорите глупостей, Саван. Мы сели именно там, где и должны были сесть.

— "Проскакали кони к усыпальнице, освежая рот шалфеем сочным", — процитировал Лео Сесслер. — Только это не Земля и здесь не должно быть коней.

Капитан не приказал ему замолчать. Он лишь сказал:

— Вперед.

 

Маэстро Штурман сообщил, что все уже готово. Усевшись перед коммуникатором, Теофилус прислушался и услышал: "Проскакали кони к усыпальнице, освежая рот шалфеем сочным... Только это не Земля и здесь не должно быть коней".

Потом донесся другой голос: "Вперед".

 

Когда они дошли до края пустыни, желтое солнце успело накалить наружную сторону белых костюмов, но внутри них жара не чувствовалась.

Они задержались на краю сине-зеленого мира, покрытого тут и там фиолетовыми пятнами. Им показалось, что они находятся на Земле в первое утро новой эры с солнцами и лошадями, дубовыми и кленовыми лесами, участками возделанной земли, подсолнухами и тропами.

Лео Сесслер уселся на землю. В горле его возник странный комок, а внутренний голос декламировал стихи. Он попытался взять себя в руки. Он подумал, что Капитан решит идти дальше, потому что Капитан есть Капитан.

Капитан развернул карту и повел речь, обращаясь к своим спутникам.

Вдали против ветра скакал мустанг.

 

Карита Дульче съежился, подтянув колени к подбородку.

 

Левануус умолял, чтобы его выпороли кнутом. Палачу было приказано подождать еще немного.

 

Правой рукой он вращал трость, а левой подносил к губам чашу. Виски проливалось на зеленый бархат.

 

— Сколько их? — спросил сеньор Вантедур.

— Восемь, — сообщил наблюдатель.

 

— Вот как обстоит дело, — сказал Капитан. — Данные не совпадают, так что где-то должна была произойти ошибка. Но я считаю, что мы не могли сбиться с курса. Скорее всего, нас перед вылетом снабдили неточной информацией. Нам говорили про скудную растительность в виде мхов, трав и отдельных кустиков, а мы встретили здесь деревья... — ("Причем культурных пород", подумал Сесслер). — ... высокие травы... в целом, на удивление богатую и разнообразную флору. Не считая животных... Хотя мы должны были увидеть тут лишь редких насекомых и некоторых червеобразных.

— А вот еще вопрос: откуда здесь взялась вода? — сказал Лео Сесслер.

— Что?

— Прислушайтесь.

Где-то вдали ревел горный поток.

— Да, несомненно, это вода, — сказал Капитан. — Я тоже думал об этом. Что ж, вернемся к этому вопросу позже, а сейчас следует идти дальше. Если мы продолжим движение, то наверняка узнаем что-нибудь новое. Но если кто-нибудь хочет вернуться, он волен сделать это.

Говоря это, Капитан обращался ко всем членам группы, исключая, возможно, второго радиста. Но никто не двинулся с места.

— Значит, идем дальше.

Он свернул карту. Саван и Сесслер поднялись на ноги.

— Держите оружие в готовности, но без моего приказа никому не разрешаю пускать его в ход, что бы мы ни увидели впереди.

"Что мы еще можем тут увидеть? — подумал Сесслер. — Стадо мустангов? Телефонную будку? Поезд? Пивную? Или просто червеобразных и нескончаемые сезонные ливни?".

— Но пока все кажется таким спокойным, — добавил Капитан.

Лео Сесслер усмехнулся про себя. В окружающей тиши могли таиться ловушки. Скажем, чудовища в виде сирен. В воздухе мог витать смертельный яд. Или испарения, толкающие человека на самоубийство.

— Тут есть дорога, — сказал Саван.

Они остановились перед грунтовой, хорошо утоптанной дорогой.

— Что ж, — сказал Капитан. — По дороге все-таки легче идти, чем напрямик по полям.

Оба солнца висели прямо над головой. При каждом шаге их подошвы взбивали фонтанчики белой пыли, которая кружилась в воздухе и оседала на сапоги. Капитан сказал, что они будут идти еще час и, если не найдут ничего нового, то вернутся на корабль, чтобы на следующий день разведать местность на бoльшем удалении. Дорога пересекала дубовую рощу. Тут водились птицы, но никто из звездолетчиков не сказал ни слова по этому поводу. Мустанг олицетворял собой всех животных, которые не должны были существовать на этой планете.

 

— Значит, это возможно, — констатировал сеньор Вантедур. — Но как я их услышу?

— Создайте коммуникатор. Это очень просто, я вам все объясню.

— В этом и заключаются преимущества профессии специалиста по высшей электронике, — улыбнулся сеньор Вантедур. — А почему ты пришел именно ко мне?

— А к кому бы я пошел? — в свою очередь, спросил Теофилус. — К Морицу? Кестеррен недосягаем. А Леваль окончательно вжился в роль Леванууса.

— И что же ты советуешь нам предпринять?

— Не знаю.

— Ты ведь прекрасно знаешь, что мы могли бы что-то сделать.

— Под этим "что-то" вы подразумеваете их уничтожение? — спросил Теофилус.

— Да.

— Это было первое, о чем я подумал. И все же...

— То-то и оно, — сказал сеньор Вантедур. — И все же...

 

Дорога миновала дубовую рощу, и Карита Дульче требовал ласки, все больше ласки, а человек в костюме из зеленого бархата снова упал, и кубок разлетелся вдребезги, а палач натягивал веревку, а Левануус выл, а сеньор Вантедур и Теофилус пытались прийти к согласию насчет того, как следует поступить с восемью пришельцами с космического корабля под названием "Нини Пауме - 1".

 

Лео Сесслер первым увидел крепостную стену, но продолжал идти, ничего не говоря. Сначала они услышали топот копыт - опять мустанг? Но потом они увидели всадника у подножия крепостной стены, спускающегося к ним по склону горы. Капитан сделал знак: опустить оружие. Наездник натянул поводья, усмиряя лошадь, и медленно подъехал к путникам.

— Господа, я приветствую вас от имени сеньора Вантедура. Он ждет вас в своем замке.

Капитан вежливо наклонил голову. Всадник спешился и пошел впереди группы, ведя лошадь под уздцы.

Конь был (или казался) чистокровным английским жеребцом с благородным профилем, элитной породы. Сбруя была из кожи темно-синего цвета, с золотыми коваными стременами. Удила, цепочка уздечки, кольца поводьев и стремена были сделаны из серебра. Попона на коне была того же цвета, что и поводья, со звездами на кайме.

— Equus incredibilis, — пробормотал Лео Сесслер.

— Что? — не понял его Саван.

— Или, возможно, Eohippus Salarius improbabilis.

Саван не стал больше ничего спрашивать.

Наездник оказался молодым человеком с невыразительной внешностью. Одет он был в узкие черные брюки и голубой камзол, украшенный золотыми звездами. Голову юноши до самых плеч покрывал капюшон.

Капитан попросил второго радиста сообщить на корабль ориентиры окружающей местности, ничего не объясняя, а также предупредить, что следующий сеанс связи состоится позже. Радист приотстал от группы.

Они прошагали по подъемному мосту над рвом без воды и вошли в вымощенный камнем двор. Тут раздавался лай собак, навстречу попадались люди, одетые как музейные экспонаты, пахло домашним скотом, горящими углями, свежевыделанной кожей и горячим хлебом. Озираясь на башни и зубчатые стены с бойницами, земляне дали всаднику провести себя к парадному входу. В сумрачном вестибюле их уже ждали два человека, но в лучах света, которые падали через дверь на пол из каменных плиток, были видны только их ноги. Наездник удалился, и Капитан сказал людям, скрывающимся во мраке:

— Меня зовут Тардон.

— А меня — сеньор Вантедур, уважаемый Капитан. Проходите, я хочу представить вас Теофилусу.

Восемь землян вошли в замок.

 

Тем временем на острове Маэстро Астроном сочинял свой девятнадцатый меморандум, на этот раз — о Созвездии Молока Афродиты. Главный садовник склонился над розами нового сорта (цвета охры, в крапинку). Савериус читал "Теорию Истины" Платона. Пеония любовалась своей новой прической. А на кухне кипела работа над ибисом изо льда, в чреве которого покоилось мороженое для вечерней трапезы.

 

Левануус эякулировал на потрескавшиеся камни пыточной камеры. Ослабев от боли и чувствуя, как пылает воспаленная глотка и как пересохло во рту от крика, он молча поднял руку и указал на дверь. Палач воззвал зычным голосом, и вошел Чемпион, разворачивая на ходу манто. Укутав Леванууса, он поднял его на руки и вынес из камеры.

 

Человек в костюме из зеленого бархата спал под деревьями. Семь собак выли на луны.

 

Карита Дульче проснулся, и Матроны воркующе переговаривались, подражая лепету младенца и стараясь, чтобы их голоса звучали мелодично, как флейты.

 

— Полагаю, — сказал сеньор Вантедур, — необходимо кое-что объяснить, чтобы мы лучше понимали друг друга.

Они сидели вокруг стола в Большом Зале. В каминах горели дрова, в дальних углах ждали своей очереди выступать шуты и трубадуры. Слуги принесли вино и жареное мясо. Дамы не были допущены в зал. Здесь были только восемь землян, сеньор Вантедур и Теофилус. Бонифаций Соломейский взобрался на колени к Лео Сесслеру и стал изучать его своими желтыми глазами. Тук-о-Тут, скрестив руки на груди, охранял дверь, ведущую в Оружейную Комнату.

— Представьте себе, как наш звездолет — он назывался, если вы помните, "Спящий Свет - 3" — падает к поверхности этой планеты со скоростью, намного превышающей расчетную...

 

"Мы разобьемся!"

Морица вырвало. Леваль застыл, как каменный. Капитану Тардону удалось замедлить скорость снижения, но не в достаточной мере, и "Спящий Свет - 3", словно корабль-самоубийца, рушится на "терру инкогниту", калеча свой экипаж. Однако на планете Салари-II глинистый, сухой и рыхлый грунт, который смягчает удар, и корабль подпрыгивает после соприкосновения с землей и снова падает - на этот раз на бок.

 

— Мы получили травмы разной степени тяжести и долгое время находились без сознания, — сказал сеньор Вантедур.

 

Наступает рассвет, и солнечные лучи попадают внутрь корабля через дыры в корме.

 

— Кое-как мы выбрались наружу. Кестеррену досталось больше всех, мы тащили его волоком. И вот представьте себе: "Спящий Свет - 3" лежит на равнине. В свете двух солнц мир имеет цвет меди. Кестеррен жалуется на боль. Пока Леваль присматривает за ним, мы с Сильдором поднимаемся на корабль в поисках воды и сыворотки. Мои руки обожжены, а у Сильдора рана на лице, и он приволакивает одну ногу. Снаружи начинает дуть сильный ветер, и страшно подумать о том, что нас ждет.

 

— Мы жили, постоянно перебираясь из корабля в пустыню и обратно, питаясь остатками сухого пайка, в течение нескольких дней — трудно сказать, скольких именно, — продолжал сеньор Вантедур. — Все приборы были разбиты, и запас воды был на исходе. Кестеррен стал понемногу приходить в себя, но мы уже не могли его больше таскать. Нога Сильдора раздулась и стала твердой, как деревяшка, а мои руки были сплошным мясом без кожи. Мориц целыми днями сидел неподвижно, уткнувшись лицом в колени и обняв ноги руками. Время от времени он, не стесняясь нас, рыдал... Я решил убить их, понимаете? Расстрелять их из корабля, а потом пустить пулю в себя самого. Мы не могли отправиться на поиски воды. Даже если бы мы нашли ее, — он сделал паузу, прислушиваясь к далекому шуму падения бесконечных и невозможных в этом мире водяных струй, — у нас все равно не было бы шансов выжить. Когда-нибудь здесь должна была высадиться вторая экспедиция — например, вы — и тогда они нашли бы останки корабля и пять скелетов с пулями в черепах. — Он улыбнулся. — Я до сих пор очень метко стреляю.

— Капитан Тардон... — начал было Саван.

— Прошу вас называть меня сеньор Вантедур. Или просто — Вантедур...

— Но вы же — капитан Тардон?

— Теперь уже — нет.

Капитан корабля "Нини Пауме - 1" заворочался в своем кресле и сказал, что он, как и Саван, считает, что Тардон не мог перестать существовать в своем прежнем качестве, в реальном качестве. Вопрос Савана так и не прозвучал, потому что в разговор мягко вмешался Теофилус:

— Объясните им, Вантедур, как мы нашли фиолетовые пятна.

— Объясните нам лучше, откуда взялось все это, — сказал Капитан и обвел жестом Большой Зал, трубадуров, каменные камины, слуг, одетых в синие камзолы, карликов, Лестницу Славы, Тук-о-Тута возле дверей Оружейной Комнаты, увешанного ожерельями, с ятаганом на поясе и шлепанцами на ногах; накрашенные женские лица под высокими белыми шляпами, которые виднелись на внутренних балконах.

— В этом-то всё и дело, — сказал сеньор Вантедур.

— Скажите им, что мы — боги, — подсказал ему Теофилус.

— Да, мы — боги.

— Вы шутите?

 

Убиваю время тем, что хожу вокруг разбитого корабля. Сильдор присоединяется ко мне, только он ходит в противоположном направлении, и мы с ним медленно описываем круги. Как и с самого начала нашего пребывания на этой планете, мы стараемся не наступать на два больших пятна фиолетового цвета. У пятен расплывчатые края и кажется, что они трепещут и двигаются. Может быть, они живые, а может быть, они таят в себе смертельную опасность. Мы не испытываем любопытства к ним, поскольку выжить они нам не помогают, а смерти мы уже не боимся.

— Я уже не хочу есть, капитан.

— Заткнись, Сильдор. У нас ведь еще есть еда.

— Неправда.

Мне кажется, что я его сейчас ударю, но он смеется. Я делаю несколько шагов к нему, и он пятится, не глядя под ноги.

— Я не хотел оскорбить вас, капитан, — говорит он. — Я собирался объяснить, что не хочу есть, но отдал бы всё на свете за одну сигарету.

— Откуда я возьму тебе сигарету? — ору я.

Сильдор глядит на меня с удивлением, а потом отводит взгляд в сторону.

— Послушайте, капитан Тардон, у меня нет сигарет. И я всего лишь сказал, что хочу сигарету...

Я прыгаю на него так, словно хочу убить его, хватаю за запястье и поднимаю его руку на уровень наших глаз.

В его кулаке зажаты две сигареты.

 

— Единственное возможное объяснение заключалось в том, что мы оба сошли с ума, — продолжал сеньор Вантедур.

 

И Вселенная мягкой и липкой тяжестью обрушилась на меня. Откуда-то издалека доносятся голоса Сильдора и Леваля, зовущих меня будто в мегафон. Я знаю, что мы вышли за рамки здравого смысла. У меня звенит в ушах, и я мечтаю о глотке воды. Меня хлопают по щекам и помогают мне сесть. Кестеррен спрашивает, что происходит. Я хочу знать, действительно ли существуют сигареты. Мы трогаем и нюхаем их. Наконец мы выкуриваем одну на троих, и у нас остается еще одна сигарета. Мы решаем предположить хотя бы на секунду, что мы не сошли с ума, и провести эксперимент.

— Я хочу сигарету, — говорит Леваль и смотрит на свои руки, но они остаются пустыми.

Тогда он повторяет эти слова, не глядя на руки. Мы пытаемся вспомнить свои слова, жесты и интонации в тот момент, когда на свет появилась первая сигарета. Сильдор становится передо мной и говорит: "Я не хотел оскорбить вас. Я собирался объяснить, что не хочу есть, но отдал бы всё на свете за одну сигарету".

Однако ничего не происходит. Я смеюсь - впервые после того, как "Спящий Свет - 3" начал падать со слишком большой скоростью, войдя в атмосферу.

— А я хочу, — говорю я, — холодильник с запасом продуктов на десять дней. Летний домик на берегу озера. Пальто с меховым воротником. Автомобиль "Сениор-де-Люкс". Сиамского кота. Пять горнов.

Леваль и Сильдор тоже смеются, но одна сигарета у нас все-таки есть.

Мы плохо спим. Становится холоднее, чем в предыдущие ночи, и если Мориц уже почти ничего не говорит и совсем не двигается, то Кестеррен, наоборот, не перестает жаловаться.

На следующее утро, задолго до завтрака (если нашу еду можно было назвать завтраком), я встал раньше всех и отправился к "Спящему Свету - 3" за винтовкой. Когда я взглянул вниз, на палатку и на бесконечный серый мир, который начинали освещать лучи двух солнц, и на фиолетовые пятна, которые были похожи на воду, на живую воду, то подумал, что мне все-таки жаль терять все это. Меня не пугала смерть: я не думал о ней. Еще в детстве, когда меня впервые обуял приступ ужаса перед неизбежным концом, я догадался, что такие вещи надо либо воспринимать спокойно, либо они возьмут над нами верх. Однако я вспомнил о сигарете и вновь спустился вниз. Я выкурил ее, дрожа от холода на утреннем ветру. Дым был голубовато-фиолетовым, почти того же цвета, что и пятна на поверхности Салари-II. Поскольку я собирался умереть в этот день, то я отправился к одному из пятен, встал на него и убедился, что ничего не чувствую. Я сказал: "Хочу электрическую бритву" — и действительно очень захотел иметь ее. Я не вообразил себя бреющимся. Я вообразил, будто я сам стал электрической бритвой. Я обжег себе пальцы окурком и закричал от боли. А в следующий момент в моей руке оказалась электрическая бритва.

 

Карлики играли в кости рядом с камином. Трубадуры и жонглеры подбадривали их. Акробат перепрыгивал через игроков, и пламя от горящих поленьев освещало его лицо. Играли клавесины. Слуги глазели на артистов и смеялись.

— Как и смерть, — сказал сеньор Вантедур, — это следовало принять как факт. И пусть мы сошли с ума, но если мы могли курить плоды нашего безумия, бриться ими, набивать ими желудок, то воспринять их как реально существующие вещи было не только удобно, но и необходимо. Я разбудил Сильдора, и мы с ним встали на фиолетовые пятна. Каждый — на свое пятно. Мы попросили реку чистой, пригодной для питья воды, с рыбой и песчаным дном, в десяти метрах от того места, где мы находились, — и мы получили ее. Мы попросили деревья, дом, еду, автомобиль "Сениор-де-Люкс" и пять горнов...

 

Земляне остались ночевать в замке сеньора Вантедура. Теофилус вернулся на остров. Бонифаций Соломейский и Тук-о-Тут исчезли вслед за своим хозяином.

Ночью Лео Сесслер поднялся с кровати, под шум далекого водопада прошел по коридорам, освещаемым смоляными факелами, и поднялся по лестнице к двери, перед которой спал Тук-о-Тут.

— Я хочу видеть твоего хозяина, — сказал Сесслер, толкнув великана ногой.

Негр вскочил и оскалил зубы, положив руку на рукоять ятагана.

— Я хочу видеть сеньора Вантедура.

Негр отрицательно покачал головой.

— Тардон! — вскричал Лео Сесслер. — Капитан Тардон! Выходите! Я хочу поговорить с вами!

Негр вытащил ятаган из ножен, но тут за его спиной дверь комнаты отворилась.

— Нет, Тук-о-Тут, — сказал сеньор Вантедур. — Доктор Сесслер может приходить ко мне в любое время.

Негр улыбнулся.

— Проходите, доктор.

— Я должен извиниться перед вами за столь несвоевременный визит.

— Ну что вы! Я распоряжусь, чтобы нам принесли кофе.

Лео Сесслер рассмеялся:

— Мне нравятся эти ваши парадоксы: средневековый замок, где нет электрического освещения, но зато можно пить кофе.

— А почему бы и нет? Электрический свет меня раздражает, а кофе я люблю. — Сеньор Вантедур подошел к двери, сказал что-то Тук-о-Туту и, вернувшись, сел напротив Сесслера. — У меня еще есть водопровод, как вы сами увидите, но нет телефона.

— А у других? У них есть телефоны?

— Да, телефон есть у Теофилуса, чтобы связываться с Левалем, когда тот в состоянии общаться с кем-либо. Что касается Кестеррена, то он почти никогда не коммуникабелен, а Мориц - точно никогда.

Они сидели в центре огромного помещения. Кровать на платформе из отполированного дерева занимала почти всю северную стену. Западной стены не существовало: три арки, поддерживаемые колоннами, вели на галерею с балконами над двориком, откуда открывался вид на леса и поля. В спальне Вантедура все было непропорционально: слишком высокие потолки, огромные шкуры животных на полу и гигантские ковры на стенах. Все звуки извне перекрывались шумом водопада, которого Сесслер еще не видел, но который, судя по реву падающих струй, тоже должен был быть невероятных размеров.

— Что нам делать, Вантедур?

— За сегодняшний день мне уже второй раз задают этот вопрос. И признаюсь вам, что не понимаю, почему решать его должен именно я. Теофилус спрашивал у меня то же самое, когда мы узнали о вашем прибытии — кстати говоря, намного более совершенными и современными средствами, чем все ваши приборы. Однако он спрашивал, что мы будем делать с вами. А вы, как мне кажется, ставите этот вопрос несколько иначе — что вам делать с нами.

— Я имел в виду всех: и вас, и нас, — сказал Лео Сесслер. — Но, признаться, до конца не уверен, почему спросил вас об этом. Подозреваю, что на самом деле этот вопрос понадобился мне для того, чтобы добиться от вас кое-каких объяснений по поводу происходящего.

Сеньор Вантедур улыбнулся:

- А разве вам недостаточно того, что я рассказывал за ужином?

Без стука вошел Тук-о-Тут. За ним следовал слуга с кофе.

- Сахар? Сливки?

- Нет, спасибо. Я пью кофе таким, какой он есть: черным и без сахара.

- А я люблю сладкий кофе. И вообще люблю сладости. Поэтому и располнел. Иногда я делаю зарядку, выезжаю верхом и организую охоту, но гастрономические удовольствия продолжают наносить ущерб моей фигуре. — Вантедур поднес чашку к губам. — Хотя меня это не особо волнует. — Он отпил глоток сладкого кофе.

Тук-о-Тут и слуга вышли. Бонифаций Соломейский глядел на Сесслера и Вантедура, сидя на кровати и обвернувшись хвостом.

— Вантедур, меня интересует ваше мнение об этом феномене… не знаю, как назвать его, и это меня удручает. Я привык к тому, что у всякой вещи есть свое имя, название. У меня есть мания искать для вещей верные названия. Но несмотря на это, я питаю искреннее отвращение к словам.

— Раз вам так нужны названия для вещей, значит, вы тот, кого называют ученым?

— Ну да. У вас превосходный кофе.

— Он выращен на наших плантациях. Вы должны обязательно побывать на них.

— Почему бы  и нет?.. Ладно, допустим, я - ученый. Разумеется, с некоторой натяжкой. В принципе, я мог бы быть акупунктурщиком или солеваром, воином или сборщиком налогов... И все-таки: что вы думаете об этом феномене, который заключается в том, чтобы извлекать разные предметы из ничего?

— Я уже не задумываюсь над этим. Но у меня есть бесконечное множество ответов на ваш вопрос, — сказал сеньор Вантедур. — Я  могу вновь повторить, что мы стали богами. Могу сказать, что эта штука очень полезна для людей и что, если бы она имелась во всех мирах, то нам удалось бы исключить из нашей практики многие вещи: религии, философские доктрины, суеверия и все такое прочее. Вы отдаете себе отчет в этом? Ведь тогда не было бы больше вопросов о том, что такое человек. Дайте кому-нибудь всемогущество — и вы получите все ответы, поверьте мне. Или не верьте, вы не обязаны мне верить. Но подождите немного — и вы увидите, чтó фиолетовые пятна сделали с Кестерреном, Морицем и Левалем. А точнее — чтó они сделали с собой с помощью фиолетовых пятен. — Вантедур поставил чашку на стол. — Теофилус и я — самые легкие случаи. По крайней мере, мы остаемся людьми.

— И вы не смогли ничего сделать для ваших товарищей?

— Нет причин для того, чтобы нам следовало что-то делать для них. Самое страшное — что они... да и мы тоже, но это уже другое дело… они, в конце концов, счастливы. Знаете, что это значит, Сесслер?

— Нет, но догадываюсь.

— Тот факт, что мы счастливы, в определенном смысле ставит точку всему на свете. Попутно замечу, что мы способны сделать с вами все, что угодно. Теофилус может спроектировать какой-нибудь аппарат, напиток или оружие — и эта штука заставит вас забыть обо всем. Или заставит вас поверить, что Салари-II уже не существует, что она разлетелась на куски, убив всех нас, пока мы исследовали ее, или что она представляет собой опасность для человека, или еще что-нибудь в этом роде.

— Мы тоже могли бы воспользоваться фиолетовыми пятнами.

— Мне жаль разочаровывать вас, Сесслер, но вы на это не способны. Мы открыли это средство, потому что были в отчаянии. А вы далеки от отчаяния, и мы будем делать все, что в наших силах, чтобы вы не отчаивались, пока находитесь на этой планете. Я  говорю вам об этом, чтобы вы не предпринимали напрасных попыток. Поймите: мало встать на фиолетовое пятно, сказать: «Я хочу драгоценности с королевской короны» — и получить их.

— Хорошо, у вас есть этот секрет, и вы его не откроете нам. Однако что же такое эти фиолетовые пятна? Или, вернее, что в них содержится?

— Не знаю. Я не знаю, что они собой представляют. Вначале мы проделывали кое-какие опыты. Например, рыли землю, но фиолетовое пятно распространялось вглубь. Однако не как часть грунта, а как отражение света. Только если вы, встав на пятно, будете искать источник этого света, хоть вверху, хоть по сторонам, вы ничего не найдете. Я могу выдвинуть пару предположений. Например, что однажды Бог рассыпался на части, и его кусочки упали на Салари-II. Это хорошее объяснение, но лично мне оно не нравится. Или что в каждом мире есть такие точки, в которых можно, при определенных условиях, получить любую вещь, а на этой планете они видны невооруженным глазом. Согласно этой гипотезе, на Земле эти пятна тоже есть, просто их еще никто не обнаружил. Или почти никто, и этим объясняются некоторые легенды. Или что эти фиолетовые штуки — живые, и это они являются богами, а не мы. Что ничто из того, что мы видим, не существует, — (Вантедур потопал по полу ногой), —  и что на Салари-II человек меняется, испытывает нечто вроде бреда, в котором видит и чувствует, как исполняются его желания. Что мы попали в ад, и фиолетовые пятна — это наше наказание. И так далее, до бесконечности... Выбирайте любую версию, которая вам больше нравится.

— Спасибо, но ни одна из ваших теорий меня не убеждает.

— Согласен. Меня они тоже не убеждают. Но я не задаю себе вопросов. Давайте лучше разберемся, Сесслер, что вы за тип.

— Что?

— Я хотел бы знать, к какой категории людей вы относитесь. Завтра или послезавтра вы увидите, как живут остальные члены экипажа "Спящего Света - 3". Что вы тогда сделаете? Как будете жить дальше?

— О, нет... Послушайте, Вантедур, это не справедливо...

— Почему же? Вы же видите, как живу я, чего я захотел и чего попросил у пятен.

— Да. Вы — деспот. Человек, который не чувствует себя удовлетворенным, пока не достигнет вершины пирамиды.

— Да нет же, доктор Сесслер, вовсе нет! Я — не феодал. Я — человек, живущий в феодальном замке.  Я никого не заставляю ездить верхом, не присваиваю чужое имущество, не рублю головы, не соперничаю с другими владельцами замков и не борюсь за власть с королем. У меня нет войска, нет феода, есть лишь один замок, и все.

— А обитатели замка?

— Естественно, они тоже порождены фиолетовым пятном, и они в той же мере настоящие, как были настоящими та сигарета и та электробритва. И я скажу вам нечто большее. Они счастливы и испытывают привязанность ко мне. Не преклонение, нет... Просто привязанность. Потому что я сотворил их такими. Они стареют, болеют, им больно, когда они падают. Они умирают. Но они довольны и любят меня.

— И женщины тоже?

Сеньор Вантедур встал, ничего не говоря.

— Ну так как: женщины вас любят?

— А женщин здесь нет, Сесслер. Таковы особые условия, при которых можно получить что-то от фиолетовых пятен. Никому из нас так и не удалось получить женщину.

— Но я их видел!..

— Это не женщины. А теперь, если вы меня извините, и надеюсь, что вы не примете меня за невежливого хозяина, нам пора на боковую. Завтра нам предстоит много дел.

В три часа утра доктор Лео Сесслер вышел во двор замка, перешел мост, спустился по откосу и отправился в лунном свете искать на поверхности земли фиолетовые пятна. С балкона галереи за ним наблюдал сеньор Вантедур.

 

— Мы нашли экипаж "Спящего Света - 3", — объявил Капитан.

— От чего они умерли? — спросил Рейдт-младший.

— Они вовсе не умерли, — сказал Лео Сесслер. — Они живы, здоровы и довольны своей жизнью.

— Но как же мы их заберем с собой, господин капитан? — спросил штурман. — Пять человек — это слишком много для нашего корабля.

— Кажется, у них нет желания возвращаться на Землю, — сказал Сесслер.

— Да они — господа и хозяева этой планеты! — вскричал Саван. — Каждый из них имеет в своем распоряжении целый континент, и они могут получить все, что им захочется, от этих фиолетовых штуковин!

— Каких еще фиолетовых штуковин?

— Не будем спешить с выводами, — сказал Капитан. — Пусть весь экипаж отправляется сюда, к нам.

 

Пятнадцать человек уселись в машину Теофилуса, за рычагами которой восседал сам Маэстро Штурман. Машина мягко покатилась по поверхности Салари-II.

— Вы хотите вернуться? — спросил Капитан.

— Нет, — сказал Теофилус. — Мы будем жить здесь. Вы еще плохо знаете эту планету.

Помолчав, он добавил:

— А вот здесь живет Кестеррен.

— Где?

— Где-то тут, рядом. Он никогда не уходит далеко отсюда.

Люди шли по полю и, когда им попадались фиолетовые пятна, становились на них и пробовали исполнить свои желания.

— Вон там лежит какой-то бродяга, — сказал один из членов экипажа.

Сеньор Вантедур наклонился над человеком, одетым в лохмотья зеленого цвета. Человек был бос и держал в руке трость.

— А если он бросится на нас? — сказал один из землян, положив руку на рукоятку пистолета.

— Скажите ему, чтобы он не вздумал стрелять, — сказал Теофилус Капитану.

— Кестеррен! — сеньор Вантедур потряс человека, не переставая звать его по имени.

Человек в лохмотьях открыл глаза.

— Мы уже не можем говорить, — сказал он.

— Кестеррен, проснитесь, у нас гости!

— Гости с неба, — сказал человек. — Кто они теперь, эти люди с неба?

— Кестеррен! С Земли прибыла вторая экспедиция!

— Они прокляты. — Человек вновь закрыл глаза. — Скажите им, чтобы они улетали. Они прокляты. И вы тоже убирайтесь.

— Послушайте меня, Кестеррен, они хотят с вами поговорить.

— Пусть убираются прочь.

— Они хотят рассказать вам о Земле, а вы должны рассказать им о Салари-II.

— Пусть убираются.

Он повернулся и закрыл лицо руками. Земля и сухие листья осыпались с клочьев зеленого бархата.

— Идемте, — сказал сеньор Вантедур своим спутникам.

— Но послушайте, Тардон, мы не можем оставить его в таком состоянии! Он слишком пьян, и с ним может что-нибудь случиться, — запротестовал Капитан.

— Не беспокойтесь за него.

— А если он умрет, оставшись один?

— Вряд ли, — сказал Теофилус.

 

Машина поднялась по склону к серому фасаду серого дома на горе. Дверь открылась прежде, чем они успели постучать, и оставалась открытой, пока внутрь не вошли все. Потом она вновь закрылась. Они прошли по темному огромному и пустому коридору, пока не уперлись в другую дверь. Теофилус открыл ее. За дверью оказалась непримечательная комнатушка без окон. Ее освещали лампы, подвешенные к потолку. Две молодых женщины играли в карты, сидя на ковре. Сеньор Вантедур подошел к ним.

— Привет, — сказал он.

— Ты хочешь меня надуть, — сказала одна из женщин, разглядывая сеньора Вантедура.

— Игра — скверная штука, — сказал сеньор Вантедур.

— Ну да, а разве нет? Но я хочу одного. За это я могу простить тебе все.

— Понятно, — сказал он. — А где мы можем найти Леванууса?

— Не знаю.

— Он, наверное, на пирушке, — сказала другая женщина.

— В золотом зале, — добавила ее партнерша.

— Где это?

— Уж не хочешь ли ты, чтобы я оставила ее одну? Я не могу идти с вами. — Она задумалась на секунду. — Выйдете через эту дверь... нет-нет, через другую... и когда найдете Охотников, спросите у них.

Она вновь уткнулась в карты.

Еще один коридор, такой же, как первый, и еще коридоры, похожие на два первых. Все они поворачивали под прямым углом.

Они пришли в круглый зал. Через потолок из стеклянных плиток лился свет. За столом ела группа мужчин.

— Вы Охотники?

— Нет, — откликнулся один из мужчин.

— Да, мы — Охотники, — сказал другой.

— Где Левануус?

— В золотом зале.

Мужчина, сказавший это, поднялся из-за стола, вытирая руки о набедренную повязку.

— Следуйте за мной.

Они устремились опять по коридорам.

Человек был распростерт на Троне Победы. Его голова была увенчана лавровым венком. Больше на человеке ничего не было. Он попытался подняться, когда увидел входящих землян в сопровождении Вантедура и Теофилуса.

— Ах, друзья мои! Мои дорогие друзья!

— Послушайте, Левануус, — сказал сеньор Вантедур, протянув руку к человеку.

Музыка, крики, шум заглушили его слова.

— Вина! Еще вина для моих гостей!

Сеньор Вантедур и Теофилус подошли к трону. Лео Сесслер смотрел, как они переговариваются с человеком на троне. Наконец носитель лаврового венка рассмеялся, хлопая ладонью по подлокотнику трона. Трон был инкрустирован драгоценными камнями, а его подлокотники, ножки и спинка были украшены ликами Горгоны из слоновой кости и с глазами из ярких камней.

— Чудесно, чудесно! — завывал Левануус. — Давайте позовем балерин и организуем рыцарские турниры! Пусть нальют еще вина! Послушайте, послушайте!.. Приветствуйте гостей, покажите им все, на что вы способны! Они прибыли из жалкого мира, там нет героев, там больше нет героев, кроме тех, что остались запечатленными в легендах и в крупных странах!

Он поднялся с трона и пошел, шатаясь и чуть не падая, к центру зала, сопровождаемый Теофилусом и сеньором Вантедуром. Шум немного стих. Платья перестали шуршать, музыка стала не такой оглушительной, как прежде.

— Они прибыли из мира, где люди смотрят телевизоры, едят из пластиковой посуды и ставят цветы в керамические вазы. Из мира, где платят семейные пособия, страховые взносы и налоги. Где существуют банковские клерки, сержанты полиции и могильщики. — Женщины смеялись. — Дайте им вина! — Каждый из гостей был вынужден взять по бокалу, до краев наполненному вином. — Еще вина!..

Кувшины наклонились над бокалами, и вино полилось через край, и пятнадцать человек с Земли неподвижно застыли, глядя, как вино забрызгивает их обувь и разливается по полу.

— Хватит, идиоты, подождите, пока они отопьют!

Голый, увенчанный лавровым венком, с телом, испещренном шрамами и обезображенном струпьями, Левануус кланялся своим гостям.

— Я видел, как разрезанная земля вновь становится стерильной под тяжестью генеалогического древа, — вещал он. — Я спустился в шахту, я изготовил ножи, я растворил соль в своем рту, я видел кровосмесительные сны, я открывал двери поддельными ключами... Дайте вина этим грустным, никому не нужным людям с Земли! Разве вы не видите, что их бокалы пусты?

Бокалы всех землян оставались полными. Тем временем Левануус расходился все больше.

— Я видел ритуалы и обман, я видел переселение народов, я видел циклоны, пещеры, телят с тремя головами и торговые палатки! Я видел грехи, я видел тех, которые их совершают, и научился от них грешить! Я видел, как люди пожирают друг друга и как скачут лошади! Я — каторжник, прикованный цепями к борту галеры!..

В завершение монолога последовали всхлипывание и икота. Леванууса подняли на руки и отнесли на трон, и он, задыхаясь, рухнул замертво на деревянное сиденье.

— Идемте отсюда, — сказал сеньор Вантедур.

 Лео Сесслер поставил свой бокал на пол, прямо в лужу вина, посреди которой он стоял.

Левануус вопил, умоляя, чтобы с него содрали лавровый венец, потому что он жжет его голову и лоб.

Гладиаторы уже закончили есть и ушли, оставив грязные тарелки и опрокинутые стулья.

Женщины продолжали играть в карты.

 

В замок Вантедура они вернулись поздно вечером.

— Мне хотелось бы как-нибудь при случае взглянуть на водопад, — сказал Лео Сесслер.

Сеньор Вантедур стоял рядом с ним.

— Когда пожелаете, доктор Сесслер. Это довольно далеко отсюда, но мы можем отправиться туда в любой момент. И вам нужно посмотреть наши кофейные плантации. А еще — оранжереи Теофилуса.

— Откуда все-таки взялся этот водопад?

— В действительности, это — большой порог, больше любого из тех, что вы когда-либо видели в своей жизни. Дело в том, что раньше я долго жил рядом с водопадом.

— Как можно было иметь дом рядом с водопадом?

— Это был не мой дом. У меня никогда не было своего дома, доктор.

 

Теофилус присоединился к ним за ужином, и Тук-о-Тут снова стоял напротив двери в Оружейную Комнату. Капитан произнес речь, и Лео Сесслер втихомолку подсмеивался над ним. Сеньор Вантедур поднялся на ноги и от имени тех, что когда-то были членами экипажа "Спящего Света - 3", отклонил предложение землян вернуться на родину. Бонифаций Соломейский был явно согласен с хозяином, а Тук-о-Тут, стоявший возле двери, и женщины в белых шляпках, заглядывавшие в зал с балконов, улыбались.

— Но я не вижу другого решения проблемы, — сказал Капитан.

— Самый разумный и здравый способ ее решения — это оставить все как есть, — сказал Теофилус. — Возвращайтесь на Землю, а мы останемся здесь.

— Но мы должны представить отчет и приложить к нему вещественные доказательства. Разумеется, мы не сможем взять всех вас, но, по крайней мере, Кестеррен нуждается в срочной медицинской помощи, да и Левалю, наверно, тоже требуется лечение.

— Вы еще не видели Морица, — сказал Теофилус.

— По нашим расчетам, мы могли бы взять двоих, а кого именно — нужно разобраться.

— Об этом и речи быть не может. Возвращайтесь, представляйте начальству свой отчет, но обойдитесь без нас.

— Отчет без вещественных доказательств?

— Это будет не первый раз. Никто ведь не привозил на Землю колонны с Таммердена или глифы с Арфе.

— Ну, там-то речь шла не о таких невероятных вещах, как...

"Как мы", подумал сеньор Вантедур.

— В любом случае, нужно подвергнуть этих людей лечению. Этого требуют соображения гуманизма. К тому же, когда прибудут колонизаторы, вы окажетесь в положении незаконных захватчиков земель, и вам все равно придется вернуться.

— Осмелюсь заявить, Капитан, — сказал сеньор Вантедур, — что не будет никаких колонизаторов и что мы не вернемся.

— Это что — угроза?

— Никоим образом. Подумайте трезво: какие могут быть колонизаторы в мире, где неизвестным образом можно добыть любую вещь из ничего? Нет, Капитан, это не угроза с нашей стороны. Не забывайте, что мы — боги, а боги не грозят. Они действуют.

— Это похоже на крылатую фразу, — сказал Лео Сесслер.

— Может быть, когда-нибудь она ею станет, доктор Сесслер. Но попробуйте, пожалуйста, этот розовый виноград. Вам надо бы побывать еще и на виноградниках.

Лео Сесслер рассмеялся:

— Вантедур, мне кажется, вы — довольно неплохой актер.

— Спасибо.

Капитан не захотел пробовать виноград.

— Я настаиваю на том, что вы должны вернуться. Если не с нами, то с какой-нибудь следующей экспедицией. Я включу в отчет рекомендацию, чтобы вам разрешили взять с собой что-нибудь из того, что у вас есть, а также людей, которых вы захотите взять в качестве спутников в полете на Землю. — Он бросил взгляд на балконы. – Одна из них — хозяйка замка Вантедур, капитан Тардон? Вы же знаете, что к рекомендациям, которые содержатся в отчете, обычно прислушиваются.

Теофилус засмеялся:

— Позвольте мне, Капитан, сделать два замечания. Во-первых, ничто из сотворенного с помощью фиолетовых пятен не может покинуть Салари-II. Вам не приходила в голову мысль, что самым логичным было бы, если бы десять лет тому назад – десять земных лет – мы попросили бы исправный корабль, чтобы вернуться на Землю? Мы попросили его, Капитан. Но мы недостаточно глубоко верили в него, и мы были достаточно хорошо научены горьким опытом, чтобы попробовать взлететь на корабле, который контролируется планетой. Если бы Бонифаций Соломейский захотел сопровождать Вантедура в полете на Землю, он улетучился бы бесследно, едва корабль вышел бы за пределы атмосферы.

— Но тогда ничто из этого нереально!

— Нет? Попробуйте розовый виноград, Капитан.

— Да оставьте вы в покое виноград, Тардон! Вы говорили о двух замечаниях, Сильдор. Каково же второе?

— Нет никого, кого мы хотели бы забрать с собой, даже если бы могли. Нет никакой супруги Вантедура, на всей планете нет ни одной женщины.

— Но послушайте! — сказал Саван. – Я видел их и здесь, и в том сумасшедшем доме, и в…

— Это не женщины.

Все вдруг заговорили одновременно, кроме Рейдта-младшего, который был бледен и молчал, сжав руки в кулаки.

Сеньор Вантедур сказал:

— Вы так любите очевидные истины, Капитан. Можете подозвать их и попросить раздеться, никто из них не откажется. Правильное определение, которое к ним подходит, это - эфебы[1][1].

— Но женщины в доме Леваля, они играли в карты на полу! И у них были груди!

— Ну, конечно, у них были груди. Им нравится быть с грудями. Мы можем обеспечить их нужными гормонами и ланцетами, и хирургами, которые орудуют этими ланцетами. А хирург может многое, особенно если это умелый профессионал. Единственное, чего мы не можем, — это сотворить женщину.

— Но почему? - спросил Лео Сесслер.

Рейдт-младший, покраснев, встал. Над его верхней губой собрались бисеринки пота.

— Ввиду тех особых условий, которые необходимы для сотворения тех или иных вещей, — сказал сеньор Вантедур. — Если бы кто-то из вас вчера вечером имел при себе магнитофон или обладал великолепной памятью, он нашел бы разгадку в том, что я вам рассказал.

— Это определенно меняет ситуацию, — очнулся Капитан.

— Да? Тот факт, что, по крайней мере, четверо из нас спят с «мальчиками», что-то меняет?

— Конечно. Вы же были и, смею утверждать, остаетесь офицерами Космических Сил!  И я не могу взять на себя ответственность за подрыв престижа Звездного Корпуса, который неизбежно произойдет. если я доставлю на Землю пять офицеров, ставших гомосексуалистами!

И тут Рейдт-младший взорвался.

— Они не имеют право!.. — кричал он. — Я не хочу больше находиться рядом с этими отбросами! Отбросы! Мусор! Вонючие педерасты! Грязные извращенцы! Уничтожьте их! Они меня достали! Я не хочу их видеть!..

Лео Сесслер подскочил к нему и ударил его по лицу.

— Выкиньте этого психа из моего дома, — сказал сеньор Вантедур.

Двое членов экипажа подняли потерявшего сознание юношу под мышки и за ноги.

— И вы говорите, что мы нуждаемся в медицинской помощи? — спросил Теофилус. — А что вы мне скажете о вашем экипаже, Капитан? Мы вполне довольны жизнью, мы можем жить каждый сам по себе. Мы ведем честную игру. Однако у этого типа, похоже, ночи проходят в сексуальных оргиях и раскаянии. Вы в чем-либо раскаиваетесь, Вантедур?

— Я мог бы распорядиться, чтобы его прикончили, — сказал сеньор Вантедур. — Пусть его уберут отсюда и запрут на корабле, Капитан, иначе я распоряжусь отрубить ему голову.

— Унесите его, — сказал Капитан. — Он будет содержаться под арестом на корабле.

— Возьмите мою машину, — сказал Теофилус.

— Мне кажется, мы должны принести вам наши извинения, — сказал Лео сеньору Вантедуру.

— Послушайте, Сесслер! — запротестовал Капитан.

— Мы просим у вас прощения за этот инцидент, сеньор, — продолжал Сесслер, не слушая Капитана.

— Давайте сядем, — сказал хозяин замка. — Заверяю вас, что я уже забыл об этом несчастном. И пожалуйста, отведайте десерт. Может быть, вместо винограда вы предпочтете попробовать айву, Капитан?

— Послушайте, Тардон, прекратите говорить о еде.

— Вантедур, Капитан, сеньор Вантедур, и это я говорю вам в последний раз. Такова цена моего прощения.

— Вы думаете, что вправе обращаться со мной, как со своими слугами?

— Конечно, вправе, Капитан, — сказал Лео Сесслер. — Лучше нам сесть на свои места.

— Доктор Сесслер, вы тоже арестованы!

— Сожалею, Капитан, но это — произвол, которому я не подчиняюсь.

Капитан "Нини Пауме - 1" с силой оттолкнул свое кресло, и оно с грохотом рухнуло на пол.

— Доктор Сесслер, я добьюсь вашего исключения из состава вспомогательного персонала! А что касается вас… да-да, вас, Тардон!..

Лео Сесслер на мгновение испытал панический ужас. Он не знал, как вспышка гнева отразится на сердце больного пятидесятивосьмилетнего человека, подвергавшегося воздействию космических перелетов, гравитации и вакуума. Если Капитан умрет...

— ... я буду рекомендовать Земле стерилизовать Салари-II! Пусть все живое на ее поверхности исчезнет, погибнет, перестанет существовать!

— Сели бы вы на свое место, Капитан.

— Да не хочу я ни вашего винограда, ни вашей айвы!

— Если вы сядете, я объясню вам, почему вам не стоит делать что-либо в этом духе.

 

Карита Дульче спал, а Левануус рыдал в объятиях картежниц.

Человек под деревьями восстановил свой костюм из зеленого бархата, но он теперь был более светлого оттенка, чем раньше, а на сапогах появились серебряные пряжки, и золотая цепочка висела поверх жилета. Скверная вещь эти сны...

 

— Любой из нас, Теофилус или я, и даже Леваль или Кестеррен, может уничтожить вас всех прежде, чем вы успеете отдать какой-нибудь приказ.

Капитан сел на место.

— Вы не так глупы, как пытаетесь казаться.

— Подумайте сами, Капитан, — сказал Лео Сесслер. — Наше прибытие на Салари-II нарушило устои жизни этих людей, и мы должны отдавать себе отчет в этом.

— У нас есть для этого средства и способы, — сказал Теофилус. — По меньшей мере, два… И как один, так и другой способен обеспечить быстрое и жесткое решение проблемы.

— Ну, хорошо, — сказал Капитан, — вы победили. Что вы от нас хотите?

— Ничего страшного, Капитан, абсолютно ничего страшного. За исключением того, что вы должны держать вашего клеветника на судне, ничего больше. Давайте закончим нашу трапезу. А потом, если хотите, прогуляемся. Вы видели наши пять лун? Одна из них успевает за ночь сделать три оборота вокруг планеты. А после прогулки отправимся спать…

 

Машина Теофилуса довезла их до реки, а дальше пришлось идти пешком.

— По ту сторону реки нет дорог, — пояснил Теофилус.

Они перешли через реку по висячему мостику. На другом берегу был луг, покрытый зеленой сочной травой. Тут им встретились цветы, птицы и три фиолетовых пятна. Люди вставали на пятна и безуспешно просили золота, тонны пива, спортивные автомобили. Лишь Капитан и Лео Сесслер не предпринимали попытку испытать судьбу. Однако Савану удалось выпросить у фиолетового пятна платиновый браслет с бриллиантами для своей жены. Среди землян поднялся крик, когда инженер поднял руку со сверкающим браслетом.

— Видите, это совсем не трудно, — сказал сеньор Вантедур. — Вы, инженер, соблюли условия, не отдавая себе отчета в этом.

— Но я же ничего не говорил вслух!..

— Конечно, не говорили.

— А каковы эти условия?

— Это наш секрет, инженер. К чему вам это знать? Чтобы сохранить свое приобретение, вам придется остаться жить на Салари-II.

Саван с грустью посмотрел на браслет.

Люди прыгали, разводили руки в стороны, излагали свои просьбы громким голосом и едва слышным бормотанием, пели, молились сидя и лежа на фиолетовом пятне. Теофилус сказал им, что это бесполезно, а Капитан приказал продолжать путь.

Они сумели оторвать своих спутников от фиолетовых пятен, хотя люди были недовольны. Лео Сесслер мог догадаться, какие чувства они питали к Теофилусу и сеньору Вантедуру. (Они не решатся на это: слишком долго над ними довлела строгая дисциплина. И в любом случае им известно, что все это улетучится, едва они покинут атмосферу Салари-II. Но что, если вдруг браслет Савана не исчезнет?). Браслет переходил из рук в руки. Каждый старался его пощупать, понюхать и попробовать на зуб. Один из членов экипажа потер его о свое лицо. Другой приложил к нему ухо.

— Это там, — сказал наконец Теофилус.

Путники приближались к пещере в склоне холма. Три старые, толстые и грузные женщины вышли им навстречу.

— Это Матроны, — пояснил Теофилус.

— Кто-кто?

— Нет-нет, они тоже не женщины. Мориц назвал их Матронами, потому что они являются для него воплощением образа матери.

— А сам Мориц? Где он?

— Мориц живет внутри своей матери, Капитан.

— Добро пожаловать, — хором сказали «женщины».

— Спасибо, — ответил сеньор Вантедур. — Мы хотели бы видеть Кариту Дульче.

— Не-е-ет, — протянули Матроны. — Она спит.

— Можно посмотреть, как она спит?

— Вы уже были здесь раньше. Зачем вы хотите беспокоить его?

— Мы не хотим его беспокоить, уверяю вас. Мы будем вести себя тихо и только посмотрим на него.

Матроны колебались.

— Идемте, — сказала «одна» из них. — Но только на цыпочках.

Песок на полу пещеры скрипел под подошвами идущих, и Матроны беспокоились:

— Тише, тише!

У входа в пещеру стояли еще две Матроны. И еще две находились в самой пещере. В слабом свете было видно, что они качают огромное яйцо, концы которого покоились на аппарате, позволяющем яйцу двигаться из стороны в сторону и вращаться.

— Так вот в чем дело, — сказал Капитан.

— Чшшш! — хором издали Матроны.

— Это — Великая Матка, Мать, — прошептал Теофилус.

— Чшш!

Лео Сесслер прикоснулся к яйцу. Оно было серым и волокнистым. На нем имелась горизонтальная щель — видимо, его створки могли открываться.

Матроны улыбались и показывали гостям на человека внутри яйца. Он лежал, свернувшись калачиком, прижав подбородок к коленям, обхватив ноги руками и улыбаясь во сне. Внутренность яйца была влажной, теплой и мягкой.

— Мориц! — вполголоса позвал Капитан.

Матроны в ужасе вскинули руки. Карита Дульче пошевелился, не просыпаясь, и захныкал. Один из Матрон указал на выход: это был приказ.

 

Вечером они были в гостях у Теофилуса. Вместо водопада здесь звучал клавесин.

— Несколько месяцев назад было еще хуже, — сказал сеньор Вантедур. — Тогда Теофилус увлекался древней китайской музыкой.

Стол был из хрусталя, с ножками из черного дерева и с прожилками из золота. На золоченых, цвета охры мозаиках пола ни один узор не повторялся дважды. Дама и Единорог взирали с ковров на гостей.

Члены экипажа чувствовали себя не в своей тарелке. Они то и дело смущенно хихикали, толкали друг друга локтями и острили. Перед каждым на столе, кроме тарелки, было по четыре вилки, по четыре ножа и по три бокала. Слуги в белой одежде подавали блюда, а за спиной Теофилуса стоял мажордом.

Лео Сесслер вспоминал человека-зародыша, сжавшегося в комочек в слизистой и теплой матке-колыбели, и спрашивал себя, не отобьет ли у него аппетит это воспоминание. Однако когда на передвижном столике в зал доставили скульптуры животных изо льда, и одна из них стала освещаться изнутри голубым пламенем, то он обнаружил, что он уже съел все, что подавали (в глубине души он надеялся, что правильно пользовался столовыми приборами), и что собирается отведать еще и засахаренные фрукты и мороженое, когда ледяные сфинксы и лебеди растают.

Капитан вполголоса беседовал с Теофилусом.

Маэстро Астроном объявил, что прочтет гостям вступление к своему меморандуму о созвездии Молока Афродиты.

Входя в дом, они видели издали Пеонию. Теофилус поприветствовал ее, но не пригласил присоединиться к ним. Лео Сесслер хотел бы посмотреть на это существо вблизи и поговорить с ним.

На середине стола стояли розы желто-красного цвета в крапинку.

— Но ведь за ними нужен присмотр! По крайней мере — за Морицем! — говорил Капитан.

— Зачем? — спросил Теофилус.

— Он нездоров… то есть, не нормален!

— А вы нормальны, Капитан?

— Я не выхожу за рамки нормального поведения.

— Давайте рассмотрим эту проблему под следующим углом зрения, — предложил сеньор Вантедур. — Вы говорите — психиатрическое лечение? Да, действительно, мы могли бы… э-э… найти психиатра для Морица. Но это заставило бы его страдать на протяжении многих лет, а ради чего? С помощью фиолетового пятна, как и все мы, выздоровев и вылечившись, он начал бы вновь просить дать ему мать, и этот образ опять стал бы меняться, гипертрофируясь до такой степени, что, рано или поздно, снова превратился бы в колыбель-матку. Это то, чего он хочет. Так же, как Леваль хочет впадать то в героизм, то в унижение, а Кестеррен хочет беспробудно пьянствовать, а Теофилус хочет выращивать розы и слушать китайскую музыку, есть мороженое, которое хранится в статуях изо льда, читать немецких философов и увешивать стены коврами, а я хочу замок двенадцатого века. Когда есть возможность получить всё, то каждый в конце концов уступает своим личным пристрастиям. Не знаю, осознали ли вы это, Капитан, но это - один из способов обрести счастье.

— "Счастье"!  Быть взаперти и лизать стены своей тюрьмы - это, по-вашему, счастье? Упиваться всеобщим одобрением, а потом быть брошенным в подвал, где тебя пытают и раскаленным железом прижигают твою промежность - это счастье? Жить в вечном пьяном бреду - это счастье?!

— Да, Капитан, это тоже может быть счастьем. Какая разница, находишься ты в искусственной матке или сидишь на берегу реки с удочкой? За исключением того, что пойманную рыбу можно зажарить и съесть и что пребывать на солнце полезно для здоровья. Я имею в виду, что речь идет об одном и том же способе самоудовлетворения, об одном и том же источнике удовольствия. И это такое же законное средство, как и любое другое. Все зависит от индивида, который стремится к счастью. Банковские клерки и могильщики, если вы позволите мне процитировать Леванууса, возможно, предпочли бы рыбную ловлю спячке в искусственной матке. Но это на Земле, а как обстояло бы с ними дело на Салари-II?

На столе уже не было ни сфинксов, ни лебедей. Лео Сесслер разрезал засахаренный апельсин и обнаружил внутри начинку из вишен. В свою очередь, вишни были начинены мякотью апельсина.

— Вот именно, Капитан, вот именно, — приговаривал сеньор Вантедур. — Матка-колыбель, пьянство, самобичевание — все это явления одного и того же ряда.

Маэстро Астроном откашлялся и поднялся на ноги.

— Сейчас вы услышите нечто весьма интересное, — сказал Теофилус.

Слуги поставили перед каждым гостем кофейные чашки из граненого хрусталя. В прозрачных шарах начал сгущаться и темнеть водяной пар.

— «Вступление к меморандуму о созвездии Молока Афродиты»! — провозгласил Маэстро Астроном.

 

Ночью в Вантедуре испанец сам прошел по галереям и спустился по лестницам к комнате доктора Лео Сесслера. На руках он нес Бонифация Соломейского, а за ним по пятам следовал Тук-о-Тут.

— Добрый вечер, доктор Сесслер. Я осмелился нанести вам визит.

Лео Сесслер впустил гостя в комнату.

— И еще я распорядился, чтобы нам принесли кофе и коньяк.

— Что ж, на мой взгляд, это было бы кстати. Послушайте, у меня уже не будет времени осматривать ваши кофейные плантации и виноградники.

— Именно об этом я и хотел поговорить с вами.

— Я хочу сказать, что завтра мы улетаем.

— Да-да.

Принесли кофе. Тук-о-Тут закрыл дверь и уселся на пол в коридоре.

— А почему бы вам не остаться, Сесслер?

— Вы полагаете, я об этом еще не думал?

— Тогда я бы окончательно уверился в том, что составил о вас верное представление.

— Что ж, я мог бы попросить добротный дом, — сказал Лео Сесслер, — весь белый изнутри и снаружи: стены, потолок, камин... С очагом и походной кроватью, шкафом, столом и двумя креслами. И начать писать свои мемуары. Возможно, раз в неделю ходить на рыбалку.

— Что же вам мешает? Вас удручает невозможность иметь женщину?

— Честно говоря, нет. Я никогда не спал с мужчиной, у меня не было гомосексуального опыта, если не считать дружбы в возрасте тринадцати лет с товарищем по колледжу, но тогда все было в рамках нормальных отношений, как сказал бы наш Капитан. При мысли об этом я не впадаю в шок, как Рейдт-младший. И я тоже считаю, что на Салари-II невозможно сохранить ту же сексуальную мораль, как и на Земле. Вы когда-нибудь задавались вопросом, Вантедур, что такое мораль?

— Конечно. Это совокупность норм, которым нужно следовать, чтобы творить добро и избегать зла. Никогда еще не слышал более идиотского высказывания. Я знаю лишь одно добро, доктор Сесслер: не учинять насилие над своим ближним. И одно-единственное зло: слишком много думать о себе самом. Но на практике я совершал и то, и другое. Поэтому я и делаю вам это предложение. Но если вы хотите улететь, я не буду настаивать.

— Да, я решил, что хочу вернуться на Землю.

— Хотелось бы знать: зачем?

— Я и сам пока не знаю. По каким-то смутным внутренним причинам. Наверное, потому, что я не падал на Салари-II в вышедшем из строя корабле. Потому, что у меня не было времени создать вокруг себя вторую Землю по своему вкусу. Потому, что я всегда возвращаюсь домой. И на этот раз я тоже хочу вернуться домой.

— С кем вы живете на Земле? У вас есть родные, близкие?

— Нет-нет, причина моего отказа кроется совсем не в этом. Я живу один.

— Прекрасно, Сесслер. Мы проводим вас под звуки фанфар. Но я хочу предупредить вас. Весь экипаж "Нини Пауме - 1" забудет все, что он видел здесь.

— Значит, это было вашим намерением с самого начала?

— До этого момента - нет. Теперь - да.

— И как вы собираетесь это проделать?

— Это забота Теофилуса. Никто из вас и не осознает, что кто-то роется в его мозгах. Через полчаса после закрытия люков корабля вы все будете уверены в том, что обнаружили опасный мир, опустошенный радиацией, которая убила весь экипаж "Спящего Света - 3". Капитан доложит на Землю, что колонизация планеты невозможна, и рекомендует выждать не менее ста лет, прежде чем посылать сюда следующую разведывательную экспедицию.

— Жаль, ведь это довольно милый мир. Знаете, Вантедур, я ведь собираюсь написать мемуары. И мне не хотелось бы описывать Салари-II как мертвую и безжизненную планету...

Сеньор Вантедур улыбался.

— Меня пугает то, что вы мне сказали, — добавил Лео Сесслер.

— Да? Я скажу вам еще кое-что. Никто не сможет получить от фиолетового пятна что-либо, если не отождествит себя с желаемой вещью. Понимаете? Поэтому мы и не сумели создать женщину. Когда впервые Теофилус захотел сигарету, ему так чертовски хотелось курить, что он представил себя не курильщиком, а сигаретой. Он стал сигаретой, он пах табаком, бумагой, дымом, он состоял из волокон фильтра. Весь, без остатка. В первый же вечер я признался, рассказывая всем вам про то, как я добыл электробритву, что со мной произошло то же самое. Я ощутил себя не человеком, который бреется, а самой электробритвой. Но никто из вас не обратил на это внимания, будучи увлеченным моим рассказом, и именно на это я и рассчитывал.

— Значит, это так легко...

— Да. Инженер Саван, должно быть, очень любит свою жену. В какой-то момент он представил себя обвивающимся вокруг ее запястья и пожелал стать браслетом. Вот  почему вам не удалось ничего получить позапрошлой ночью. Но если вы вновь захотите попробовать, то мы можем отправиться к фиолетовому пятну.

— Вы знали?..

— Я видел вас с балкона. Конечно, я надеялся, что вы предпримете попытку. А сейчас вы можете добиться всего, что захотите, получить любую вещь.

— Спасибо, но думаю, что мне лучше не пробовать. Ведь все, что я получу, продлится всего одну ночь, а завтра утром я уже забуду об этом.

— Верно, — сказал сеньор Вантедур и поднялся. — Я буду сожалеть, что никогда не прочту ваших мемуаров, доктор Сесслер. Спокойной ночи.

Бонифаций Соломейский остался в комнате, и Лео Сесслер был вынужден открыть ему дверь. Тук-о-Тут подошел поближе, и Бонифаций Соломейский прыгнул на руки негру.

 

На трапе "Нини Пауме - 1" члены экипажа остановились, повернулись лицом к планете и, не сговариваясь, откозыряли тем, кто провожал их. Только Лео Сесслер по-граждански помахал рукой. Население замка Вантедур попятилось, когда люки закрылись и корабль запыхтел, готовясь к взлету.

Пристегнутый ремнями к своему сиденью, Лео Сесслер, закрыв глаза, мысленно обозревал Салари-II. Через двадцать минут… нет, уже через девятнадцать минут пятьдесят восемь секунд … девятнадцать минут пятьдесят три секунды… он забудет эту планету.

Никто не произносил ни слова. Лицо у Рейдта-младшего было опухшим.

Девятнадцать минут ровно.

Капитан отдал распоряжение увеличить тягу двигателей.

Лео Сесслер поигрывал пряжкой привязного ремня.

Капитан объявил, что сразу после взлета сядет составлять отчет о Салари-II.

Три минуты сорок две секунды.

— Вы дадите какую-нибудь особую рекомендацию в своем отчете, Капитан?

— Естественно. Если честно, то думаю, что на Салари-II сложилась чрезвычайная ситуация. Хорошенько уясните себе это: чрез-вы-чай-на-я!

Мысленно Лео Сесслер скакал верхом по лугам Салари-II, и воздух свистел в его ушах.

Две минуты пятьдесят одна секунда.

— И я обязательно буду ходатайствовать о направлении сюда спасательной экспедиции.

— Кого же вы намерены спасать, Капитан?

— Можно узнать, откуда раздается этот свист? — Капитан взял микрофон на ножке. — Проверьте происхождение странного звука в наушниках.

И поставил микрофон на место.

— Необходимо раз и навсегда решить вопрос с членами экипажа "Спящего Света - 3", Сесслер...

Две секунды. Одна.

Свист прекратился.

— ... которые наверняка погибли от радиации.

Лео Сесслер поспешно подумал о Салари-II — «Неужели это моя последняя мысль о ней?!» — и вспомнил зелень и голубизну под двумя солнцами. Пустыня Пума, мустанг, Вантедур, Теофилус, Вантедур, Бонифаций Соломейский, Кестеррен, Пеония, удар в челюсть Рейдта-младшего, Вантедур, Трон Победы... Карита Дульче, запертый в матке... Пять лун... Сеньор Вантедур, предлагающий ему остаться на Салари-II и предупреждающий, что он забудет всё. Но он не забыл.

— Как жаль, — говорил тем временем Капитан. — Жаль, что мы даже не смогли выйти из корабля в поисках их останков в качестве вещественного доказательства, которое следовало бы приложить к отчету. Но тогда радиация погубила бы нас, несмотря на защитные костюмы. Рейдт-младший не ошибается. Кто был физиком на "Спящем Свете - 3"?

— Кажется, Джонас Леваль.

— Что ж, доктор, я пошел составлять проект нашего отчета. До свидания.

— До свидания, Капитан.

"Я не забыл, не забыл!.."

"Я буду сожалеть, что не прочту ваши мемуары, доктор Сесслер", сказал ему тогда сеньор Вантедур.

 

— Я буду сожалеть, что не прочту мемуары доктора Сесслера, — сказал сеньор Вантедур.

— Вы полагаете, Сесслеру нельзя доверять? — спросил Теофилус.

— Да. А иначе представьте себе, как бы это сейчас выглядело. Четырнадцать человек говорят о радиоактивной планете, а он в своих мемуарах описывает средневековые замки и гигантские искусственные матки.

— Почему же вы приговорили его не забывать все это, Вантедур?

— Вы считаете, что это был приговор?

 

На "Нини Пауме - 1" Капитан писáл, Саван пил кофе, а Рейдт-младший потирал челюсть:

— Я ударился при взлете...

Лео Сесслер сидел перед чашкой кофе, к которому так и не прикоснулся.

 

— Они наверняка жалеют о том, что этот сектор пространства будет закрыт для колонизации, — сказал Теофилус.

 

— Жаль, — сказал инженер Саван. — Отныне этот сектор пространства будет надолго закрыт для колонизации.

 

Кестеррен пел, обняв ствол дерева. Карита Дульче водил языком по влажным стенкам колыбели-матки. Левануус спускался по лестнице в подвал. Сеньор Вантедур говорил:

— И еще они жалуются на то, что им приходится пить скверный кофе.

 

— Этот кофе — настоящая бурда! — сказал штурман. — На разведывательном корабле вечно поят отвратительным кофе. Вот на пассажирских крейсерах кофе — замечательный!..

 

Теофилус рассмеялся:

— Им хотелось бы пить такой кофе, которым угощают пассажиров на больших лайнерах.

 

Лео Сесслер так и не попробовал свой кофе.

— "И они отправились прочь, — процитировал он, — к шуму крыльев земли, великие рыцари мечты и приключений, вечные собеседники дальних далей и первооткрыватели бездонных пропастей, неугомонные искатели чуда в дальних просторах".

Но никто его не расслышал.

 

 

Перевел с испанского (с сокращениями) Владимир Ильин

 

ГОРОДИШЕР, Анхелика

(Gorodischer, Angélica)

 

Аргентинская писательница Анхелика Городишер родилась в 1928 году  в Буэнос-Айресе. С 1936 года живет в городе Росарио, где окончила педагогическое училище. Впоследствии обучалась на факультете философии и литературы бывшего Национального университета Океанского Побережья, но на 4 курсе решила, что наука привлекает ее меньше, чем писательство, и бросила учебу.

Опубликовала множество книг, причем исключительно прозу. С некоторой гордостью признается, что никогда не писала ни театральных пьес, ни стихи. Даже в 16 лет, когда все пишут стихи, особенно о безответной любви.